Неточные совпадения
Иной во время пения
Стал на ноги, показывал,
Как шел мужик расслабленный,
Как сон долил голодного,
Как ветер колыхал.
Еще бы
стал он брезговать,
Когда тут попадалася
Иная гривна медная
Дороже ста рублей!
Никто не
станет отрицать, что это картина не лестная, но
иною она не может и быть, потому что материалом для нее служит человек, которому с изумительным постоянством долбят голову и который, разумеется, не может прийти к другому результату, кроме ошеломления.
Но зачем же среди недумающих, веселых, беспечных минут сама собою вдруг пронесется
иная чудная струя: еще смех не успел совершенно сбежать с лица, а уже
стал другим среди тех же людей, и уже другим светом осветилось лицо…
Генерал смутился. Собирая слова и мысли,
стал он говорить, хотя несколько несвязно, что слово ты было им сказано не в том смысле, что старику
иной раз позволительно сказать молодому человеку ты(о чине своем он не упомянул ни слова).
Меж тем Онегина явленье
У Лариных произвело
На всех большое впечатленье
И всех соседей развлекло.
Пошла догадка за догадкой.
Все
стали толковать украдкой,
Шутить, судить не без греха,
Татьяне прочить жениха;
Иные даже утверждали,
Что свадьба слажена совсем,
Но остановлена затем,
Что модных колец не достали.
О свадьбе Ленского давно
У них уж было решено.
— Я знаю, чьи это штуки и отчего я
стал не нужен: оттого, что я не льщу и не потакаю во всем, как
иные люди.
Ему шел уже двенадцатый год, когда все намеки его души, все разрозненные черты духа и оттенки тайных порывов соединились в одном сильном моменте и, тем получив стройное выражение,
стали неукротимым желанием. До этого он как бы находил лишь отдельные части своего сада — просвет, тень, цветок, дремучий и пышный ствол — во множестве садов
иных, и вдруг увидел их ясно, все — в прекрасном, поражающем соответствии.
В свойстве характера Катерины Ивановны было поскорее нарядить первого встречного и поперечного в самые лучшие и яркие краски, захвалить его так, что
иному становилось даже совестно, придумать в его хвалу разные обстоятельства, которые совсем и не существовали, совершенно искренно и чистосердечно поверить самой в их действительность и потом вдруг, разом, разочароваться, оборвать, оплевать и выгнать в толчки человека, которому она, только еще несколько часов назад, буквально поклонялась.
Уж потом, после вас, когда он
стал весьма и весьма складно на
иные пункты отвечать, так что я сам удивился, и потом ему ни на грош не поверил!
Полагаю, что у них и разговору
иного не было, как обо мне, и, уж без сомнения, Авдотье Романовне
стали известны все эти мрачные, таинственные сказки, которые мне приписывают…
Иной бы и тому был рад,
Что понемногу он
становится богат...
Он
стал перечислять боевые выступления рабочих в провинции, факты террора, схватки с черной сотней, взрывы аграрного движения; он говорил обо всем этом, как бы напоминая себе самому, и тихонько постукивал кулаком по столу, ставя точки. Самгин хотел спросить: к чему приведет все это? Но вдруг с полной ясностью почувствовал, что спросил бы равнодушно, только по обязанности здравомыслящего человека. Каких-либо
иных оснований для этого вопроса он не находил в себе.
Ей было и стыдно чего-то, и досадно на кого-то, не то на себя, не то на Обломова. А в
иную минуту казалось ей, что Обломов
стал ей милее, ближе, что она чувствует к нему влечение до слез, как будто она вступила с ним со вчерашнего вечера в какое-то таинственное родство…
Долго смеялись все, наконец
стали мало-помалу затихать:
иной утирал слезы, другой сморкался, третий кашлял неистово и плевал, с трудом выговаривая...
— Нет, двое детей со мной, от покойного мужа: мальчик по восьмому году да девочка по шестому, — довольно словоохотливо начала хозяйка, и лицо у ней
стало поживее, — еще бабушка наша, больная, еле ходит, и то в церковь только; прежде на рынок ходила с Акулиной, а теперь с Николы перестала: ноги
стали отекать. И в церкви-то все больше сидит на ступеньке. Вот и только.
Иной раз золовка приходит погостить да Михей Андреич.
Оба молчали. Она пока украдкой взглядывала на него и замечала перемены, какие произошли в нем в эти две-три недели: как осанка у него
стала не так горда и бодра, как тускло смотрит он в
иные минуты, как
стали медленны его движения. И похудел он, и побледнел.
— А! нашему Николаю Андреевичу, любвеобильному и надеждами чреватому, села Колчина и многих
иных обладателю! — говорил голос. — Да прильпнет язык твой к гортани, зане ложь изрыгает! И возница и колесница дома, а
стало быть, и хозяйка в сем месте или окрест обретается. Посмотрим и поищем, либо пождем, дондеже из весей и пастбищ, и из вертограда в храмину паки вступит.
«Но ведь
иной недогадливый читатель подумает, что я сам такой, и только такой! — сказал он, перебирая свои тетради, — он не сообразит, что это не я, не Карп, не Сидор, а тип; что в организме художника совмещаются многие эпохи, многие разнородные лица… Что я
стану делать с ними? Куда дену еще десять, двадцать типов!..»
— Это очень занятно, — заключил он, — жалко, а
иной раз и страшно
станет!
— А мне так кажется, что это ужасно смешно… на
иной взгляд… то есть, разумеется, не на собственный мой. Тем более что я Долгорукий, а не Версилов. А если вы говорите мне неправду или чтоб как-нибудь смягчить из приличий светского лоска, то,
стало быть, вы меня и во всем остальном обманываете?
У
иного спящего лицо и во сне умное, а у другого, даже и умного, во сне лицо
становится очень глупым и потому смешным.
Мне особенно почему-то противно
стало сообщать о
иных делах Васину.
Особенно счастлив я был, когда, ложась спать и закрываясь одеялом, начинал уже один, в самом полном уединении, без ходящих кругом людей и без единого от них звука, пересоздавать жизнь на
иной лад. Самая яростная мечтательность сопровождала меня вплоть до открытия «идеи», когда все мечты из глупых разом
стали разумными и из мечтательной формы романа перешли в рассудочную форму действительности.
— Я сейчас внизу немного расчувствовался, и мне очень
стало стыдно, взойдя сюда, при мысли, что вы подумаете, что я ломался. Это правда, что в
иных случаях хоть и искренно чувствуешь, но иногда представляешься; внизу же, теперь, клянусь, все было натурально.
Или нужно бесстрастно
стать на другой путь и признать, что дух не зависит от материи и что функциональная связь духовного и материального на поверхности жизни из глубины, изнутри совсем
иное означает.
В России машина может сыграть совсем
иную роль, может
стать орудием русского духа.
По русскому же пониманию и упованию надо, чтобы не церковь перерождалась в государство, как из низшего в высший тип, а, напротив, государство должно кончить тем, чтобы сподобиться
стать единственно лишь церковью и ничем
иным более.
Таким образом (то есть в целях будущего), не церковь должна искать себе определенного места в государстве, как «всякий общественный союз» или как «союз людей для религиозных целей» (как выражается о церкви автор, которому возражаю), а, напротив, всякое земное государство должно бы впоследствии обратиться в церковь вполне и
стать не чем
иным, как лишь церковью, и уже отклонив всякие несходные с церковными свои цели.
Да и так ли еще: сколь многие из этих избранников, из могучих, которые могли бы
стать избранниками, устали наконец, ожидая тебя, и понесли и еще понесут силы духа своего и жар сердца своего на
иную ниву и кончат тем, что на тебя же и воздвигнут свободное знамя свое.
Пред
иною мыслью
станешь в недоумении, особенно видя грех людей, и спросишь себя...
Ермолай не возвращался более часу. Этот час нам показался вечностью. Сперва мы перекликивались с ним очень усердно; потом он
стал реже отвечать на наши возгласы, наконец умолк совершенно. В селе зазвонили к вечерне. Меж собой мы не разговаривали, даже старались не глядеть друг на друга. Утки носились над нашими головами;
иные собирались сесть подле нас, но вдруг поднимались кверху, как говорится, «колом», и с криком улетали. Мы начинали костенеть. Сучок хлопал глазами, словно спать располагался.
После ужина казаки рано легли спать. За день я так переволновался, что не мог уснуть. Я поднялся, сел к огню и
стал думать о пережитом. Ночь была ясная, тихая. Красные блики от огня, черные тени от деревьев и голубоватый свет луны перемешивались между собой. По опушкам сонного леса бродили дикие звери.
Иные совсем близко подходили к биваку. Особенным любопытством отличались козули. Наконец я почувствовал дремоту, лег рядом с казаками и уснул крепким сном.
— Это Ася ее нашла, — отвечал Гагин, — ну-ка, Ася, — продолжал он, — распоряжайся. Вели все сюда подать. Мы
станем ужинать на воздухе. Тут музыка слышнее. Заметили ли вы, — прибавил он, обратясь ко мне, — вблизи
иной вальс никуда не годится — пошлые, грубые звуки, — а в отдаленье, чудо! так и шевелит в вас все романтические струны.
Мои письма
становились все тревожнее; с одной стороны, я глубоко чувствовал не только свою вину перед Р., но новую вину лжи, которую брал на себя молчанием. Мне казалось, что я пал, недостоин
иной любви… а любовь росла и росла.
Первое следствие этих открытий было отдаление от моего отца — за сцены, о которых я говорил. Я их видел и прежде, но мне казалось, что это в совершенном порядке; я так привык, что всё в доме, не исключая Сенатора, боялось моего отца, что он всем делал замечания, что не находил этого странным. Теперь я
стал иначе понимать дело, и мысль, что доля всего выносится за меня, заволакивала
иной раз темным и тяжелым облаком светлую, детскую фантазию.
Девушка, перепуганная будущностью,
стала писать просьбу за просьбой; дело дошло до государя, он велел переследовать его и прислал из Петербурга чиновника. Вероятно, средства Ярыжкиной не шли до подкупа столичных, министерских и жандармских следопроизводителей, и дело приняло
иной оборот. Помещица отправилась в Сибирь на поселение, ее муж был взят под опеку, все члены уголовной палаты отданы под суд: чем их дело кончилось, не знаю.
Я вспомнил, как старушка,
иной раз слушая наши смелые рассказы и демагогические разговоры,
становилась бледнее, тихо вздыхала, уходила в другую комнату и долго не говорила ни слова.
— Не спрашивай, — сказал он, завертываясь еще крепче, — не спрашивай, Остап; не то поседеешь! — И захрапел так, что воробьи, которые забрались было на баштан, поподымались с перепугу на воздух. Но где уж там ему спалось! Нечего сказать, хитрая была бестия, дай Боже ему царствие небесное! — умел отделаться всегда.
Иной раз такую запоет песню, что губы
станешь кусать.
Это место романа меня поразило. Значит, можно не верить по —
иному, чем капитан, который кощунствует вечером и крестится ночью «на всякий случай»… Что, если бы отец встретился с таким человеком.
Стал ли бы он смеяться тем же смехом снисходительного превосходства?..
Впоследствии я часто
стал замечать то же и дома во время его молитвы. Порой он подносил ко лбу руку, сложенную для креста, отнимал ее, опять прикладывал ко лбу с усилием, как будто что-то вдавливая в голову, или как будто что-то мешает ему докончить начатое. Затем, перекрестившись, он опять шептал много раз «Отче… Отче… Отче…», пока молитва не
становилась ровной.
Иной раз это не удавалось… Тогда, усталый, он подымался и долго ходил по комнатам, взволнованный и печальный. Потом опять принимался молиться.
В пансионе Окрашевской учились одни дети, и я чувствовал себя там ребенком. Меня привозили туда по утрам, и по окончании урока я сидел и ждал, пока за мной заедет кучер или зайдет горничная. У Рыхлинскогс учились не только маленькие мальчики, но и великовозрастные молодые люди, умевшие уже
иной раз закрутить порядочные усики. Часть из них училась в самом пансионе, другие ходили в гимназию. Таким образом я с гордостью сознавал, что впервые
становлюсь членом некоторой корпорации.
На Западе гениальное учение о Софии было у Якова Бёме, но оно носило несколько
иной характер, чем у Вл. Соловьева и у русских софиологов [См. мою
статью «Учение Якова Бёме о Софии» в «Пути».].
Иногда мне казалось, что я узнаю то или
иное место. Казалось, что за перелеском сейчас же будет река, но вместо нее опять начиналось болото и опять хвойный лес. Настроение наше то поднималось, то падало. Наконец,
стало совсем темно, так темно, что хоть глаз выколи. Одежда наша намокла до последней нитки. С головного убора сбегала вода. Тонкими струйками она стекала по шее и по спине. Мы начали зябнуть.
Многое мы не досказали, об
ином, напротив, говорили очень длинно; но пусть простят нам читатели, имевшие терпение дочитать нашу
статью.
Он был как-то рассеян, что-то очень рассеян, чуть ли не встревожен, даже
становился как-то странен:
иной раз слушал и не слушал, глядел и не глядел, смеялся и подчас сам не знал и не понимал, чему смеялся.
Иные, встречаясь с нею,
стали ласково с нею здороваться; там в обычае, встретя друг друга, — знакомые или нет, — кланяться и говорить: «Здравствуйте».
Ганя, раз начав ругаться и не встречая отпора, мало-помалу потерял всякую сдержанность, как это всегда водится с
иными людьми. Еще немного, и он, может быть,
стал бы плеваться, до того уж он был взбешен. Но именно чрез это бешенство он и ослеп; иначе он давно бы обратил внимание на то, что этот «идиот», которого он так третирует, что-то уж слишком скоро и тонко умеет иногда все понять и чрезвычайно удовлетворительно передать. Но вдруг произошло нечто неожиданное.
— Я хоть женщина, а ни за что бы не убежала, — заметила она чуть не обидчиво. — А впрочем, вы надо мной смеетесь и кривляетесь по вашему обыкновению, чтобы себе больше интересу придать; скажите: стреляют обыкновенно с двенадцати шагов?
Иные и с десяти?
Стало быть, это наверно быть убитым или раненым?
Раздумывая об этом мгновении впоследствии, уже в здоровом состоянии, он часто говорил сам себе: что ведь все эти молнии и проблески высшего самоощущения и самосознания, а
стало быть и «высшего бытия», не что
иное, как болезнь, как нарушение нормального состояния, а если так, то это вовсе не высшее бытие, а, напротив, должно быть причислено к самому низшему.