Неточные совпадения
Чичиков задумался. Что-то странное, какие-то неведомые дотоле, незнаемые чувства, ему необъяснимые, пришли к нему: как будто хотело в нем что-то пробудиться, что-то подавленное из детства суровым, мертвым поученьем, бесприветностью скучного детства, пустынностью
родного жилища, бессемейным одиночеством, нищетой и бедностью первоначальных впечатлений, суровым взглядом
судьбы, взглянувшей на него скучно, сквозь какое-то мутно занесенное зимней вьюгой окно.
И долго, будто сквозь тумана,
Она глядела им вослед…
И вот одна, одна Татьяна!
Увы! подруга стольких лет,
Ее голубка молодая,
Ее наперсница
родная,
Судьбою вдаль занесена,
С ней навсегда разлучена.
Как тень она без цели бродит,
То смотрит в опустелый сад…
Нигде, ни в чем ей нет отрад,
И облегченья не находит
Она подавленным слезам,
И сердце рвется пополам.
Он верил, что душа
роднаяСоединиться с ним должна,
Что, безотрадно изнывая,
Его вседневно ждет она;
Он верил, что друзья готовы
За честь его приять оковы
И что не дрогнет их рука
Разбить сосуд клеветника;
Что есть избранные
судьбами,
Людей священные друзья;
Что их бессмертная семья
Неотразимыми лучами
Когда-нибудь нас озарит
И мир блаженством одарит.
Сначала его никто не слушал, потом притих один спорщик, за ним другой, третий, и скоро на таборе совсем стало тихо. Дерсу пел что-то печальное, точно он вспомнил
родное прошлое и жаловался на
судьбу. Песнь его была монотонная, но в ней было что-то такое, что затрагивало самые чувствительные струны души и будило хорошие чувства. Я присел на камень и слушал его грустную песню. «Поселись там, где поют; кто поет, тот худо не думает», — вспомнилась мне старинная швейцарская пословица.
Знаете ли вы, до каких слез и сжатия сердца мучают и волнуют нас
судьбы этой дорогой и
родной нам страны, как пугают нас эти мрачные тучи, все более и более заволакивающие ее небосклон?
Со мной он по комнате долго ходил,
Судьбой озабочен моею,
Я помню,
родные, что он говорил,
Да так передать не сумею:
«Идите, идите!
О, видит бог!.. Но долг другой,
И выше и трудней,
Меня зовет… Прости,
родной!
Напрасных слез не лей!
Далек мой путь, тяжел мой путь,
Страшна
судьба моя,
Но сталью я одела грудь…
Гордись — я дочь твоя!
— А вот по этому самому… Мы люди простые и живем попросту. Нюрочку я считаю вроде как за
родную дочь, и жить она у нас же останется, потому что и деться-то ей некуда. Ученая она, а тоже простая… Девушка уж на возрасте, и пора ей свою
судьбу устроить. Ведь правильно я говорю? Есть у нас на примете для нее и подходящий человек… Простой он, невелико за ним ученье-то, а только, главное, душа в ём добрая и хороших родителей притом.
Судьба меня баловала и балует.
Родные, которых ты теперь за меня оберегаешь, в продолжение 1/4века заставляют меня забывать, что я не с ними: постоянные попечения. Я иногда просто таю в признательном чувстве. Вы, добрые люди, тоже в нем не забыты — Борис уже не раз слышал, сколько я ему благодарен.
Судьба, разлучившая их пять лет тому назад, снова соединила их в бабушкином доме, но положила преграду их взаимной любви в лице Николая (
родного дяди Маши), не хотевшего и слышать о замужестве своей племянницы с Васильем, которого он называл человеком несообразным и необузданным.
С тех пор прошло около двадцати лет. В продолжение этого времени я вынес много всякого рода жизненных толчков, странствуя по морю житейскому. Исколесовал от конца в конец всю Россию, перебывал во всевозможных градах и весях: и соломенных, и голодных, и холодных, но не видал ни Т***, ни
родного гнезда. И вот, однако ж,
судьба бросила меня и туда.
— Об тебе я больше всего думаю, мой
родной. Только… видишь ли… не
судьба нам вместе быть… вот что!.. Помнишь, я на тебя карты бросала? Ведь все так и вышло, как они сказали тогда. Значит, не хочет
судьба нашего с тобой счастья… А если бы не это, разве, ты думаешь, я чего-нибудь испугалась бы?
Когда-нибудь монах трудолюбивый
Найдет мой труд усердный, безымянный,
Засветит он, как я, свою лампаду —
И, пыль веков от хартий отряхнув,
Правдивые сказанья перепишет,
Да ведают потомки православных
Земли
родной минувшую
судьбу,
Своих царей великих поминают
За их труды, за славу, за добро —
А за грехи, за темные деянья
Спасителя смиренно умоляют.
Белогубов. Да, конечно, кому какая
судьба. Я теперь в счастии, а вы в бедном положении. Что ж, я не горжусь. Ведь это, как кому
судьба. Я теперь все семейство поддерживаю, и маменьку. Я знаю, братец, что вы нуждаетесь; может быть, вам деньги нужны; не обидьтесь, сколько могу! Я даже и за одолжение не сочту. Что за счеты между
родными!
Иногда Канарейка крепко задумывалась о своей
судьбе. Пожалуй, лучше было бы оставаться в клетке… Там и тепло и сытно. Она даже несколько раз подлетала к тому окну, на котором стояла
родная клетка. Там уже сидели две новые канарейки и завидовали ей.
Мой отец
роднойНазывался
судьбой.
«В настоящее время, полное радостных и благодатных надежд, когда отрадно восходит на нашем гражданском горизонте прекрасная заря светлого будущего, когда мудрые предначинания повсюду представляют новые залоги народного благоденствия, — каждый день, каждый час, каждое мгновение этого великого движения имеет глубоко знаменательный смысл в великой книге великих
судеб нашего великого отечества, нашей
родной России.
— Какая, ваше превосходительство,
судьба!
Судьба вот была в чем, вот чего хотели все мои русские
родные!
От родины далеко,
Без помощи, среди чужих людей
Я встречу смерть. Прощайте, золотые
Мечты мои! Хотелось бы пожить
И выслужить себе и честь и место
Почетное. Обзавестись хозяйкой
Любимою, любить ее, как душу,
Семью завесть и вынянчить детей.
Да не дал Бог —
судьба не то судила,
Судила мне лежать в земле сырой,
Похоронить и молодость и силу
Вдали от стен
родного пепелища!
В глазах темно, то ночь ли наступает,
Иль смерть идет, не знаю.
Анна Сергеевна и он любили друг друга, как очень близкие,
родные люди, как муж и жена, как нежные друзья; им казалось, что сама
судьба предназначила их друг для друга, и было непонятно, для чего он женат, а она замужем; и точно это были две перелетные птицы, самец и самка, которых поймали и заставили жить в отдельных клетках. Они простили друг другу то, чего стыдились в своем прошлом, прощали все в настоящем и чувствовали, что эта их любовь изменила их обоих.
Но почему, какой
судьбойЯ край оставила
родной,
Не знаю; помню только море
И человека в вышине
Над парусами…
Автор очень хорошо умел понять это и предпочел лучше оставить ее
судьбу в неизвестности, нежели возвратить ее под родительский кров и заставить доживать свои дни в
родной Москве, в тоске одиночества и бездействия.
Служенье муз не терпит суеты;
Прекрасное должно быть величаво:
Но юность нам советует лукаво,
И шумные нас радуют мечты…
Опомнимся — но поздно! и уныло
Глядим назад, следов не видя там.
Скажи, Вильгельм, не то ль и с нами было,
Мой брат
родной по музе, по
судьбам?
Вот он и едет в Крутогорск, где у него есть
родные, «которыми, следовательно, уж насижено место и для него…» Здесь он кое-как служит, как и все, но главным образом злобствует против всех, стараясь выставить собственное превосходство и несправедливость
судьбы.
Если хотите,
судьба, точно, несправедлива к нему, — но несправедлива тем, что дала ему
родных, которые, с грехом пополам насидевши тунеядцу место, освободили его от необходимости работать самому для приобретения места и хлеба.
К дяде приезжает любовница племянника, — как принимают подобных женщин люди, справедливо негодующие на их разврат и проклинающие вредное их влияние на
судьбу своих молодых
родных?
Слышатся в них и глухой, перекатный шум
родных лесов, и тихий всплеск
родных волн, и веселые звуки весенних хороводов, и последний замирающий лепет родителя, дающего детям предсмертное благословение, и сладкий шепот впервые любимой девушки, и нежный голос матери, когда, бывало, погруженная в думу о
судьбе своего младенца, заведет она тихую, унылую песенку над безмятежной его колыбелью…
Родные считали их погибшими, но
судьба распорядилась их жизнью иначе.
Без чванства и гордости почувствовал Теркин, как хорошо иметь средства помогать горюнам вроде Аршаулова. Без денег нельзя ничего такого провести в жизнь. Одной охоты мало. Вот и мудреца лесовода он пригрел и дает полный ход всему, что в нем кроется ценного на потребу
родным угодьям и тому же трудовому, обездоленному люду. И
судьбу капитана он обеспечил — взял его на свою службу, видя что на того начали коситься другие пайщики из-за истории с Перновским, хотя она и кончилась ничем.
— Калерия Порфирьевна! Н/ешто мне не страшно было каяться вот сейчас? Ведь я себя показал вам без всякой прикрасы. Вы можете отшатнуться от меня… Это выше сил моих: любви нет, веры нет в душу той, с кем
судьба свела… Как же быть?.. И меня пожалейте!
Родная…
Опять Теркин, слушая складную речь настоятеля, унесся мыслями в
судьбы своего
родного села.
И вот
судьбе угодно было, чтобы такой местный писатель, с идеями, не совсем удобными для привилегированного сословия, оказался моим
родным дядей.
Его интересует
судьба человека в петербургской, петровской России, сложный трагический опыт русского скитальца, оторвавшегося от
родной почвы в этот период.
Судьба его в России решена, песенка спета и в
родной стране ждет его веревка!
— Какое же но… Ты можешь выбрать себе девушку, даже двух или трех, из других… Мне же позволь позаботиться о
судьбе Тани. Я ведь с детства воспитала ее как
родную дочь… Ужели у меня нет тоже сердца… Хотя сходство ее с тобой и небольшое, но все же она будет несколько напоминать мне тебя… Я устрою ее счастье, будь покойна… Я ведь тоже люблю ее…
Из этих несложных ответов одиннадцатилетней девочки для каждого становилась ясна страшная драма, разыгравшаяся в жизни ее матери, решившейся для любимого человека бросить на произвол
судьбы свое
родное детище и, что еще хуже, решившей озлобить это детище против себя.
— Ты видишь до сих пор домишки и часовни, — сказал Аристотель, стыдясь за смиренную наружность русской столицы, как бы за свой
родной город, — ты увидишь и скромный дворец великого князя и спросишь меня: «Где ж, наконец, Москва?» На это отвечу тебе: «Москва, блестящая столица Иоанна, вся в сердце, в думе его; а что он только задумает, то должно исполниться, как мысль
судьбы».
«Спит иль нет моя Людмила?
Помнит друга иль забыла?
Весела иль слезы льет?
Встань, жених тебя зовет». —
«Ты ль? Откуда в час полночи?
Ах! едва прискорбны очи
Не потухнули от слез.
Знать, тронулся царь небес
Бедной девицы тоскою?
Точно ль милый предо мною?
Где же был? Какой
судьбойТы опять в стране
родной...