Неточные совпадения
— Нет, об этом самом. И поверь, что для меня женщина без сердца, будь она старуха или не старуха, твоя
мать или
чужая, не интересна, и я ее знать не хочу.
— Ты говоришь, что это нехорошо? Но надо рассудить, — продолжала она. — Ты забываешь мое положение. Как я могу желать детей? Я не говорю про страдания, я их не боюсь. Подумай, кто будут мои дети? Несчастные дети, которые будут носить
чужое имя. По самому своему рождению они будут поставлены в необходимость стыдиться
матери, отца, своего рождения.
Итак, она звалась Татьяной.
Ни красотой сестры своей,
Ни свежестью ее румяной
Не привлекла б она очей.
Дика, печальна, молчалива,
Как лань лесная, боязлива,
Она в семье своей родной
Казалась девочкой
чужой.
Она ласкаться не умела
К отцу, ни к
матери своей;
Дитя сама, в толпе детей
Играть и прыгать не хотела
И часто целый день одна
Сидела молча у окна.
Но когда подвели его к последним смертным мукам, — казалось, как будто стала подаваться его сила. И повел он очами вокруг себя: боже, всё неведомые, всё
чужие лица! Хоть бы кто-нибудь из близких присутствовал при его смерти! Он не хотел бы слышать рыданий и сокрушения слабой
матери или безумных воплей супруги, исторгающей волосы и биющей себя в белые груди; хотел бы он теперь увидеть твердого мужа, который бы разумным словом освежил его и утешил при кончине. И упал он силою и воскликнул в душевной немощи...
— Да. И Алина. Все. Ужасные вещи рассказывал Константин о своей
матери. И о себе, маленьком. Так странно было: каждый вспоминал о себе, точно о
чужом. Сколько ненужного переживают люди!
Очнулся он дома, в постели, в жестоком жару. Над ним, расплываясь, склонялось лицо
матери, с
чужими глазами, маленькими и красными.
Она поручила свое дитя Марье Егоровне,
матери жениха, а последнему довольно серьезно заметила, чтобы он там, в деревне, соблюдал тонкое уважение к невесте и особенно при
чужих людях, каких-нибудь соседях, воздерживался от той свободы, которою он пользовался при ней и своей
матери, в обращении с Марфенькой, что другие, пожалуй, перетолкуют иначе — словом, чтоб не бегал с ней там по рощам и садам, как здесь.
Надежды мои не сбылись вполне — я не застал их одних: хоть Версилова и не было, но у
матери сидела Татьяна Павловна — все-таки
чужой человек.
— Это ты про Эмс. Слушай, Аркадий, ты внизу позволил себе эту же выходку, указывая на меня пальцем, при
матери. Знай же, что именно тут ты наиболее промахнулся. Из истории с покойной Лидией Ахмаковой ты не знаешь ровно ничего. Не знаешь и того, насколько в этой истории сама твоя
мать участвовала, да, несмотря на то что ее там со мною не было; и если я когда видел добрую женщину, то тогда, смотря на
мать твою. Но довольно; это все пока еще тайна, а ты — ты говоришь неизвестно что и с
чужого голоса.
— Это еще хуже, папа: сын бросит своего ребенка в
чужую семью и этим подвергает его и его
мать всей тяжести ответственности… Дочь, по крайней мере, уже своим позором выкупает часть собственной виды; а сколько она должна перенести чисто физических страданий, сколько забот и трудов, пока ребенок подрастет!.. Почему родители выгонят родную дочь из своего дома, а сына простят?
Что касается до твоего положения, оно не так дурно для твоего развития, как ты воображаешь. Ты имеешь большой шаг над многими; ты, когда начала понимать себя, очутилась одна, одна во всем свете. Другие знали любовь отца и нежность
матери, — у тебя их не было. Никто не хотел тобою заняться, ты была оставлена себе. Что же может быть лучше для развития? Благодари судьбу, что тобою никто не занимался, они тебе навеяли бы
чужого, они согнули бы ребяческую душу, — теперь это поздно.
«Я не помню, — пишет она в 1837, — когда бы я свободно и от души произнесла слово „маменька“, к кому бы, беспечно забывая все, склонилась на грудь. С восьми лет
чужая всем, я люблю мою
мать… но мы не знаем друг друга».
— Нет, не то чтоб повальные, а так, мрут, как мухи; жиденок, знаете, эдакой чахлый, тщедушный, словно кошка ободранная, не привык часов десять месить грязь да есть сухари — опять
чужие люди, ни отца, ни
матери, ни баловства; ну, покашляет, покашляет, да и в Могилев. И скажите, сделайте милость, что это им далось, что можно с ребятишками делать?
— Знаешь ли, что я думаю? — прервала девушка, задумчиво уставив в него свои очи. — Мне все что-то будто на ухо шепчет, что вперед нам не видаться так часто. Недобрые у вас люди: девушки все глядят так завистливо, а парубки… Я примечаю даже, что
мать моя с недавней поры стала суровее приглядывать за мною. Признаюсь, мне веселее у
чужих было.
— Постой, — перебила
мать, — теперь послушай меня. Вот около тебя новое платье (около меня действительно лежало новое платье, которое я с вечера бережно разложил на стуле). Если придет кто-нибудь
чужой со двора и захватит… Ты захочешь отнять?..
У
матери вид был испуганный: она боялась за нас (хотя тогда не так еще верили в «заразу») и плакала о
чужом горе.
Вернувшись домой, Галактион почувствовал себя
чужим в стенах, которые сам строил. О себе и о жене он не беспокоился, а вот что будет с детишками? У него даже сердце защемило при мысли о детях. Он больше других любил первую дочь Милочку, а старший сын был баловнем
матери и дедушки. Младшая Катя росла как-то сама по себе, и никто не обращал на нее внимания.
— И скажу! От кого плачется Серафима Харитоновна? От кого дом у меня пустует? Кто засиротил малых детушек при живом отце-матери? От кого мыкается по
чужим дворам Емельянова жена, как беспастушная скотина? Вся семья врозь пошла.
Владеть живыми душами — ведь это переродило всех вас, живших раньше и теперь живущих, так что ваша
мать, вы, дядя уже не замечаете, что вы живете в долг, на
чужой счет, на счет тех людей, которых вы не пускаете дальше передней…
— Знаю я, — он вам поперек глоток стоял… Эх, Ванюшечка… дурачок! Что поделаешь, а? Что, — говорю, — поделаешь? Кони —
чужие, вожжи — гнилые.
Мать, не взлюбил нас господь за последние года, а?
Мать?
Но главное, что угнетало меня, — я видел, чувствовал, как тяжело
матери жить в доме деда; она всё более хмурилась, смотрела на всех
чужими глазами, она подолгу молча сидела у окна в сад и как-то выцветала вся.
— Ты что это надул губы? — спрашивали меня то бабушка, то
мать, — было неловко, что они спрашивают так, я ведь не сердился на них, а просто всё в доме стало мне
чужим.
Не помню, как я очутился в комнате
матери у бабушки на коленях, пред нею стояли какие-то
чужие люди, сухая, зеленая старуха строго говорила, заглушая все голоса...
— Какое тут прежнее! — воскликнул Ганя. — Прежнее! Нет, уж тут черт знает что такое теперь происходит, а не прежнее! Старик до бешенства стал доходить…
мать ревет. Ей-богу, Варя, как хочешь, я его выгоню из дому или… или сам от вас выйду, — прибавил он, вероятно вспомнив, что нельзя же выгонять людей из
чужого дома.
— Молчи! — крикнула
мать. — Зубы у себя во рту сосчитай, а
чужие куски нечего считать… Перебьемся как-нибудь. Напринималась Татьяна горя через число: можно бы и пожалеть.
Мухин был недоволен, что эти
чужие люди мешают ему поговорить с глазу на глаз с
матерью.
Жила-то она с
матерью да с ребятами и себя содержала честно, а тут вдруг
чужой человек мужем называется.
Мать оставалась для него
чужою, как отвлеченная идея или представление.
И сейчас он чувствовал себя
чужим, припоминая тяжелую сцену примирения с
матерью.
Мать подумала и отвечала: «Они вспомнили, что целый век были здесь полными хозяйками, что теперь настоящая хозяйка — я,
чужая им женщина, что я только не хочу принять власти, а завтра могу захотеть, что нет на свете твоего дедушки — и оттого стало грустно им».
«Как переменилась матушка после кончины батюшки, — говорила моя
мать, — она даже ростом стала как будто меньше; ничем от души не занимается, все ей стало словно
чужое; беспрестанно поминает покойника, даже об сестрице Татьяне Степановне мало заботится.
В эту минуту дети гурьбой вбежали в гостиную. И все, точно не видали сегодня
матери, устремились к ней здороваться. Первая, вприпрыжку, подбежала Нонночка и долго целовала Машу и в губки, и в глазки, и в подбородочек, и в обе ручки. Потом, тоже стремительно, упали в объятия мамаши Феогностушка и Смарагдушка. Коронат, действительно, шел как-то мешкотно и разинул рот, по-видимому, заглядевшись на
чужого человека.
Когда никого не было из
чужих, воскресные завтраки принимали более интимный характер, и Раиса Павловна держала себя, как
мать большой семьи.
— Хорошая она девушка, — неопределенно проговорила
мать, думая о том, что сообщил ей Егор. Ей было обидно услышать это не от сына, а от
чужого человека, и она плотно поджала губы, низко опустив брови.
Матери казалось, что он прибыл откуда-то издалека, из другого царства, там все живут честной и легкой жизнью, а здесь — все
чужое ему, он не может привыкнуть к этой жизни, принять ее как необходимую, она не нравится ему и возбуждает в нем спокойное, упрямое желание перестроить все на свой лад.
— У меня голова кружится, и как будто я — сама себе
чужая, — продолжала
мать. — Бывало — ходишь, ходишь около человека прежде чем что-нибудь скажешь ему от души, а теперь — всегда душа открыта, и сразу говоришь такое, чего раньше не подумала бы…
—
Чужой! — ответила
мать.
Петр беззвучно засмеялся, чем-то очень довольный, и закивал головой, но в следующую секунду
матери показалось, что слово «
чужой» не на месте по отношению к Рыбину и обижает ее.
Разговор стал общим, оживленным. Каждый торопился сказать свое мнение о жизни, но все говорили вполголоса, и во всех
мать чувствовала что-то
чужое ей. Дома говорили иначе, понятнее, проще и громче.
Сзади толпы
мать заметила шпиона и двух жандармов, и она торопилась отдать последние пачки, но когда рука ее опустилась в чемодан, там она встретила чью-то
чужую руку.
Дома —
мать с пьяницей-отцом, с полуидиотом-сыном и с четырьмя малолетними девчонками; землю у них насильно и несправедливо отобрал мир; все ютятся где-то в выморочной избе из милости того же мира; старшие работают у
чужих людей, младшие ходят побираться.
А ну-ка, паренек, вот ты востёр больно; расскажи-кась нам, как это нам с тобой, в малолетствии без отца-матери век прожить, в
чужих людях горек хлеб снедаючи, рукавом слезы утираючи?..
Там, на лоне матери-природы, сладко отдохнуть ему от тревог житейских, сладко вести кроткую беседу с своею чистою совестью, сладко сознать, что он — человек, казенных денег не расточающий, свои берегущий,
чужих не желающий.
Не дозволяли дворовым вступать в браки и продавали мужчин (особенно поваров, кучеров, выездных лакеев и вообще людей, обученных какому-нибудь мастерству) поодиночке, с придачею стариков, отца и
матери, — это называлось продажей целым семейством; выдавали девок замуж в
чужие вотчины — это называлось: продать девку на вывод.
Он мог бы обратиться к
матери и попросить ее, но он давно знал, как она непоколебима в своих убеждениях, внушенных ей
чужим злобным и глупым авторитетом.
— А я,
мать моя, светского мнения не так боюсь, как иные; это вы, под видом гордости, пред мнением света трепещете. А что тут свои люди, так для вас же лучше, чем если бы
чужие слышали.
Я всегда говорил, что исключительное материнское чувство — почти преступно, что женщина, которая, желая спасти своего ребенка от простой лихорадки, готова была бы с радостью на уничтожение сотни
чужих, незнакомых ей детей, — что такая женщина ужасна, хотя она может быть прекрасной или, как говорят, «святой»
матерью.
— Уж коли ты хочешь все знать, так я могу и ответ дать. Жила я тут, покуда сын Павел был жив; умер он — я и уезжаю. А что касается до сундуков, так Улитка давно за мной по твоему приказанью следит. А по мне, лучше прямо сказать
матери, что она в подозрении состоит, нежели, как змея, из-за
чужой спины на нее шипеть.
Он был, помнится мне, сирота;
мать и отец давно умерли у него, братьев, сестер — не было, лет с восьми он жил по
чужим людям.
— А! Как мне не плакать… Еду одна на
чужую сторону. На родине умерла
мать, на корабле отец, а в Америке где-то есть братья, да где они, — я и не знаю… Подумайте сами, какая моя доля!