Цитаты со словом «закипать»
Похожие цитаты:
Мы все вскипаем при разной температуре.
Сила всех наших страстей зависит от того, насколько холодна или горяча наша кровь.
Ничего не начинай в гневе! Глуп тот, кто во время бури садится на корабль.
Когда любовь остывает, её нужно или разогреть, или выбросить. Это не тот продукт, который хранится в прохладном месте.
Я знаю, что злость — трусливое продолжение грусти, на мой взгляд; намного проще злиться на кого-то, чем сказать кому-то, что ты чем-то расстроен.
Приходить в гнев — значит вымещать на себе ошибки другого.
Всегда хочу смотреть в глаза людские, И пить вино, и женщин целовать, И яростью желаний полнить вечер, Когда жара мешает днём мечтать, И песни петь! И слушать в мире ветер!
Как только мы чувствуем гнев во время спора, мы перестаём бороться за истину, мы начинаем бороться за себя.
Наши эмоции обратно пропорциональны нашим знаниям: чем меньше мы знаем, тем больше распаляемся.
Люди всегда говорят, что они не были похожи на себя, когда, распалившись от гнева, выдали свое истинное нутро.
Горячо жил коллектив, звенел смех, плескались шутки, искрились характеры, мелькали огни дружбы и симпатии, высоко к небу подымались прожекторы обычной человеческой мечты о завтрашнем дне.
Никто в мире не чувствует новых вещей сильнее, чем дети. Дети содрогаются от этого запаха, как собака от заячьего следа, и испытывают безумие, которое потом, когда мы становимся взрослыми, называется вдохновением.
Сердце охотника, как порох, взрывается и вдруг сгорает, не оставляя ничего.
Гнев — это откровенная и мимолетная ненависть; ненависть — это сдержанный и постоянный гнев.
Только одно было странно: продолжать думать, как раньше, знать. Понять — это означало в первый момент почувствовать леденящий ужас человека, который просыпается, и видит, что похоронен заживо.
Человек всегда считал себя умным — даже когда ходил на четвереньках и закручивал хвост в виде ручки чайника. Чтобы стать умным, ему надо хоть раз основательно почувствовать себя дураком.
Если любишь горячее, будь способен и к холодному.
Если ваш ребёнок долго плачет и не может уняться, пpекpатите его бить, и он успокоится.
Меня все еще держат за шиворот, на моем плече замирает вздох, это не сожаление, конечно, но в нем есть примесь грусти: вчера все было чудом, а завтра станет повседневной рутиной. В этом вздохе слышится: «Ну вот!».
Нужно сильно чувствовать, чтобы заставить чувствовать других.
Когда женщина пошла против тебя, забудь про неё. Они могут любить, но потом что-то у них внутри переворачивается. И они могут спокойно смотреть, как ты подыхаешь в канаве, сбитый машиной, и им плевать на тебя.
Не раздражайся за столом, чтобы ни случилось, а если у тебя все же есть причина для гнева, не высказывай его.
Мы забыли, как разжечь костёр. Мы забыли слова молитвы. Но мы ещё помним место в лесу.
Я думаю чувством, а чувствую мыслью.
…зачем тебе душа, если ты не смеешь бросить ее в огонь, когда захочешь!
Самое несносное в любви — это спокойствие. Безоблачное счастье может наскучить, в жизни никак нельзя обойтись без приливов и отливов: с препятствиями и любовь разгорается сильней, и наслаждение ценится больше.
О Нижнем я вспоминать не могу: в нём я выстрадал самое тяжёлое, самое ужасное время своей жизни. От горя, грубых оскорблений, унижений я доходил до отчаяния, и ещё голова крепка была, что с ума не спятил...
Не говори о любви, потраченной напрасно! Любовь никогда не пропадает зря; если даже она не сделала богаче сердце другого человека, то её воды, возвращаясь обратно к своему истоку, подобно дождю, наполнят его свежестью и прохладой.
Я не встречал ещё ни одного шахматиста, чьи глаза не пылали бы огнём смертной мести после проигрыша партии.
Книга есть кубический кусок горячей, дымящейся совести — и больше ничего.
Жажда покоя убивает страсть души, а потом идёт, ухмыляясь, в погребальном шествии.
Я раб ритма. Я как палитра. Я танцую так, как чувствую в эту секунду. Если ты начинаешь размышлять, то все, ты – труп. Выступать – это не про разум, это про чувства.
Если море двумя ударами опрокидывает тех, кто, не понимая его языка, вознамерился одолеть его волны с трусливым сердцем в груди, то кто в этом виноват – море? Или те, кто его не понимают?
Плоды смуты никогда не достаются тому, кто её вызвал; он только всколыхнул и замутил воду, а ловить рыбу будут уже другие.
…Стыд — это уже своего рода революция… …Если бы целая нация действительно испытала чувство стыда, она была бы подобно льву, который весь сжимается, готовясь к прыжку.
Женщины никогда не бывают так сильны, как тогда, когда они вооружаются своим бессилием.
Я сдерживался, чтобы не изнасиловать её, она — чтобы не разрыдаться. Между нами, как говорится, зарождалась любовь.
Со стороны часто кажется, что человек всего достиг и процветает, меж тем как тайная боль томит и волнует его душу, пока, наконец, не сожжёт дотла.
Когда становилось уже совсем невыносимо, оставалось в запасе одно средство — пойти в автомат на Киевской и выпить два или три стакана белого крепленого проклятого, благословенного портвейна № 41.
Нам, раз мы эту кашу заварили, нужен теперь не порядочный человек, а такой, который сможет победить.
Нет ничего высокомернее бессилия, которое чувствует, что его поддерживают.
Люди ищут удовольствий, бросаясь из стороны в сторону только потому, что чувствуют пустоту своей жизни, но не чувствуют ещё пустоты той новой потехи, которая их притягивает.
Есть такая слабогузая интеллигенция, которая ни о чем не может помолчать, ничего не может донести до места, а через газеты валит наружу все, чем засорится ее неразборчивый желудок.