Тайга заберет тебя

Александра Косталь (2024)

Варя с семьей переезжает с Черноморского побережья в северный поселок, потерянный среди тайги и снега. Последняя надежда для ее больного брата это смена климата, но чем дольше они там, тем яснее становится — мать рассчитывает вовсе не на традиционную медицину. Варю начинают мучить кошмары, а брата Славу преследовать страшное существо из тайги, к которому он медленно привязывается, что пугает сестру все сильнее. Каждые двенадцать лет здесь пропадают дети, но никто не хочет бить тревогу, кроме самой Вари. Ее считают сумасшедшей, в то время как волосы на голове Славы седеют, а глаза теряют цвет — совсем как у чудовищ, что приходят из леса. Варя не собирается просто отдавать брата нечисти и пойдет на все, чтобы не допустить этого. Но у тайги свои планы, которые не узнать и не предвидеть никому из живых.

Глава 1. Не так холодно, как кажется

За окном ничего не было видно.

Небольшой поселок заволокла тьма, а стекло залепило снегом из-за ночной вьюги. На столе остывала утренняя пшеничная каша. Мама стояла у плиты, собирая еду отцу: ему впервые предстояло выйти на новую работу — рыбозавод, градообразующее предприятие потерянного в этом бесконечном обледенении среди тайги поселка.

Вместо улицы в пластиковой раме Варя видела лишь свое опухшее лицо, а в голове звучали недавние слова матери:

— Там не так холодно, как может показаться, — успокаивала она, когда за одним из поздних ужинов три месяца назад заявила о скором переезде. — Зимой всего до минус сорока пяти! В моем детстве при такой температуре все собирались во дворах и целыми днями катались с горок.

— Ты выросла на севере, — резонно напомнил отец, отпивая крепкого чая, пакетик из которого никогда не вылавливал. — А наши дети на теплом и влажном Черноморском побережье.

Мать тогда смерила его уничтожающим взглядом, будто он предал их общую цель. На деле отец уже нашел работу там, куда им предстояло отправиться. Виновником переезда был брат Вари, который этим февральским утром сидел напротив, с такой же нетронутой тарелкой разваренной до пюре пшеничной каши и толкал сестру, чтобы вернуть в реальность.

Его большие глаза взирали на Варю с такой искренней мольбой, что долго сопротивляться она не смогла: подвинула свою порцию, чтобы брат свалил недоеденную кашу поверх и счастливый побежал к матери с криком:

— Мам! А я все съел, мам! Можно мне бутерброд?

Мама вздрогнула, когда тот подбежал и дёрнул ее за фартук, потрясла головой, возвращаясь, и устало улыбнулась:

— Да, конечно. Варь, сделай Славе бутерброд! И сама не засиживайся, что ты эту кашу гипнотизируешь?

В последние годы она все чаще уходила глубоко в себя, и эти периоды только увеличивались. Семья могла собраться перед телевизором, пойти в океанариум или к морю, но каждый раз, как только к матери не обращались ровно минуту, она проваливалась глубоко в лабиринты собственных размышлений, из которых ей все сложнее было выбираться.

Варя видела это. Видела, как ее яркие янтарные глаза, которые достались Славе, потускнели. Кожа стала бледной, под глазами залегли морщины. Она сильно похудела, хотя, судя по фотографиям, модельными параметрами никогда не обладала. Варя видела, как она угасает. Это Слава сжирал все живое, что в ней было, и продолжал это делать по сей день.

Страшные диагнозы звучали из уст врачей. Со дня своего рождения и все эти семь лет Слава жил, и каждое утро мать благодарила бога, что оно наступило.

Варя отлично это видела — разница в тринадцать лет позволила запомнить все. Больницы, стационары, реабилитации, полеты в Москву и даже видео для фонда, которое она лично снимала на камеру друга. Но ничего из этого не возымело результатов.

“В его случае живут до двенадцати лет максимум” — был приговор для Славы. Для всей их семьи. Потому что если брат умрет, от их семьи ни черта не останется. Это Варя поняла ещё в пятнадцать, когда на выпускной пошла в одиночестве: мать была в больнице со Славой, а отец взял дополнительную работу. А удостоверилась, когда ее сорвали с середины третьего курса, чтобы уехать почти за девять тысяч километров, и оставили три дня на то, чтобы все уладить.

Потому что все, что могло помочь Славе, это смена климата — только холод, сосны и полярная ночь.

У Вари это утверждение каждый раз вызывало истеричный смех.

— Ты не понимаешь, — едва не плача шептала мать, когда Слава уже спал, а Варя встала выпить воды и проходила мимо родительской спальни. — Я лично наблюдала, как девочка просто не дожила бы до операции на сердце, и все, что могли сделать врачи, это посоветовать сменить климат! И она смогла, смогла дотянуть до операции и прожила многие годы!

— Я понимаю, — спокойно отвечал отец. — Но то были семидесятые годы, тогда медицина была совершенно на другом уровне. И история твоей подруги скорее чудо, чем закономерность.

— И я не смогу жить, если не попробую снова обратиться к этому чуду, — твердо заявила она тогда.

Но у Вари были смутные сомнения, что дело в подруге. В конце концов, мама никогда не рассказывала эту историю с чудо-исцелением, будто придумала ее лишь, чтобы убедить семью уехать. Врачи Славы и вовсе настаивали на переходящих друг в друга реабилитациях, в то время как поселок, куда они направлялись, едва ли насчитывал одну поликлинику. Они буквально ехали туда, где в случае обострения помогут разве что молитвы — даже неотложка пока долетит на вертолете, помощь уже не понадобится.

И все же мама настаивала. Хотя Варя видела, что отец особым желанием не пылает, как и она сама. Если не сказать, что считает это чем-то на грани сумасшествия. Но мама так отчаянно уговаривала их, и плача, и ругаясь, и прося едва ли не на коленях доверится, что они не смогли ей отказать.

Поэтому Карасевы собрали вещи, продали дом, чтобы приехать в маленький поселок, спрятанный в снегах и таежных лесах.

Пока Слава был занят хлебом с колбасой, Варя снова обратилась к окну. Позавтракать она потеряла любую надежду и ждала, когда матери понадобится что-нибудь на втором этаже, она исчезнет с кухни, чтобы незаметно избавиться от застывшей каши.

Раздался скрежет — ветки ближайшего дерева пятерней прошлись по стеклу. Это было так неожиданно, что Слава закашлялся, и Варе пришлось легко стукнуть брата по спине.

— Не торопись, жуй подольше.

— Ты видела? — восторженно спросил он, прокашливаясь и снова откусывая большой кусок, чтобы продолжить с набитым ртом: — Видела, там, в окне?

Варя покачала головой. Она видела только себя, Славу, их небольшую кухню с маминым цветастым фартуком на ближайшем стуле и полную безнадежность зимнего утра перед школой. Хотя и не ей нужно было идти на учебу, настроение это мало меняло.

— А что там?

Слава сначала открыл рот, набирая больше воздуха, но вдруг передумал и стал отрицательно качать головой. Варя нахмурилась и попыталась прислониться к окну, но так ничего и не заметила.

Время близилось к восьми, а солнце только собиралось показаться из-за горизонта. Хотя за окном стоял уже февраль, пробуждение большинства жителей приходилось на темноту. Когда будильник звонил до рассвета, Варя ощущала себя так, будто ее растолкали посреди ночи и заявили, что утро уже началось, хотя тело и мозг это усиленно отрицали.

Для нее никогда не было проблемой не спать почти до рассвета, но то южная ночь, приветливая и спокойная. Ночи же северные заставляли Варю тревожиться. И мерзнуть. Почти постоянно мерзнуть.

Слава тем временем дожевал, вытер рот рукавом и спустился со стула, направляясь в комнату. Ему сегодня предстояло впервые посетить новую школу. Проводив его взглядом, Варя наткнулась на фигуру матери, застывшую в недовольной позе с руками на поясе.

— Давай, горемыка, — покачала она головой, забирая тарелку с кашей и отворачиваясь. Варя уже решила, что может идти, но та задержала ее упреком: — Ты когда начнёшь учиться, работать? Или так и продолжишь до ночи в интернете сидеть?

— Мам…

— Я, кажется, задала вполне ясный вопрос.

Кухня погрузилась в гнетущую тишину, нарушаемую лишь звоном посуды в раковине. Когда мама злилась, она всегда начинала мыть, переставлять тарелки или накладывать еду, поэтому неприятный для ушей звук керамики о керамику всегда пробуждал в груди беспокойство и чувство надвигающегося скандала. Объяснить что-либо Варя уже не надеясь, но все же по привычке начала:

— Я учусь, просто на дистанционке, мы ведь это обсуждали. А ее ведут после основных занятий. Из-за разницы во времени с универом пары идут иногда до двух ночи. Я не просто сижу, я…

Но мать было не сбить с намеченного разговора.

— Ты совершенно не выходишь из дома. Мы здесь уже три недели, за это время можно было найти подработку. Тебе уже двадцать, неужели ты думаешь, что…

Она говорила с небольшим раздражением, будто ожидая, что Варя зацепиться за любое из сказанных слов и можно будет устроить скандал.

— Слава сегодня вышел в школу, — перебила она мать, поднимаясь из-за стола и скрещивая руки на груди в оборонительном жесте. — Мне нужно водить его и забирать, делать уроки, а потом садиться за собственные лекции. Я и так ложусь в начале третьего, а встаю в семь утра, чтобы все успеть. Мне придется бросать учебу, чтобы…

— Тебе что, так тяжело помочь нам? — с кипящей в глазах обидой воскликнула мать так громко, что Варя вздрогнула, и та отбросила от себя посуду, судя по звуку едва ее не разбивая. — Неужели мы с отцом не заслуживаем хоть какой-то благодарности?

— Опять вы ругаетесь… — Отец появился на пороге с тяжёлым вздохом: нервы матери все чаще сдавали, и дочь все время попадала под горячую руку. — Тома, мы…

— Она, такая неблагодарная, упрекает меня, что один раз отвела брата в школу, ты представляешь? Если бы я упрекала тебя за каждую копейку, за каждый на тебя потраченный час моей жизни…

Одни и те же аргументы, одни и те же упреки. Вот уже семь лет подряд ничего не меняется, и не только нервы матери уже на исходе. Силы иссякли, и Варя тоже сорвалась на крик:

— Это ты все время так делаешь! А я, может быть, и нашла бы подработку, если бы не воспитывала твоего больного сына, пока ты непонятно где!

Мать открыла рот, судорожно глотая воздух, чтобы хоть как-то справиться с потрясением. Варя пожалела о сказанном сразу, как договорила, но именно так она думала последние годы. И если матери казалась, что она одна кладет себя на алтарь болезни Славы, то глубоко ошибалась.

— Да я, да я все пороги оббила, чтобы добыть направления на обследования! Чтобы они там хоть немного зашевелились! Или, по-твоему, я должна сына похоронить, лишь бы ты лишний раз не перенапряглась? — произнесла она, и голос ее задрожал так, что по коже побежали мурашки.

Варе не хотелось доводить до подобного. Не хотелось скандалов, поэтому она без нареканий делала все, что мать просила, даже за счёт собственных интересов. С рождением Славы Варя растеряла всех друзей, потому что не могла гулять и вместо этого нянчила младенца, а когда повзрослела, то стала ещё дополнительно работать.

Но тогда у Славы был коррекционный детский сад, и целых семь часов она могла потратить на учебу, а когда возвращалась, родители уже были дома. Варя работала в ночную смену кассиром продуктового, и зарабатывала не самые большие деньги, но и они были весомы в семье, где все уходит на врачей, реабилитологов, таблетки и массажи. Там, в подсобке для персонала, она хотя бы на десять минут могла остаться одна — непозволительная роскошь в доме с маленьким ребенком.

Теперь Слава пошел в школу. К половине девятого Варя должна отвести его на занятия, и уже через три часа забрать. Времени в сутках, будто враз стало меньше.

Они молчали, глядя друг на друга, каждая со своими обвинениями в глазах. Отец никогда не встревал, предпочитая только успокаивать после, причем мать и дочь по-отдельности. А ещё никогда и ни в чем не упрекал. В этом матери было чему у него поучиться.

Она звала Варю неблагодарной. Хотя сама была именно такой.

— Я готов! — донесся голос с лестницы, а следом и скрип деревянных ступеней.

Ветка ближайшего дерева снова со всей силы врезалась в окно, но никто не отвел взгляда. Варя уступила, но только чтобы не продолжать крики при Славе, ему нервничать нельзя. Но никак не из-за слабости перед матерью. Взяв на себя половину ответственности за брата, она почувствовала собственную силу, и отказываться от нее ради материнского эго, что она страдалица с больным ребенком и все ей должны, не собиралась.

— Я уже одеваюсь, Слав! Надевай пока унты! — отозвалась Варя, покидая кухню и не глядя на обоих родителей.

Дом, который они легко выкупили, заплатив лишь треть от суммы, полученной с продажи жилья на побережье, стоял на последней улице. Дальше — кромешная тьма из переплетения величественных сосен и обитателей тайги, с которыми никто не хотел бы встретиться. Отцу пришлось получать разрешение на оружие, без которого мать отказалась въезжать, и они жили это время в захудалой квартирке ближе к рыбозаводу.

Зачем было брать хоть и просторный, но все же дом около леса, Варя понять не могла. Да, до тайги было почти целое поле, но все же они были первыми, к кому заглянут звери, решившие посетить поселок. У ее семьи даже собаки не было, да и вряд ли она могла спасти от волков, или, ещё хуже, медведя. Пока они добирались до города, Варя нашла несколько статей о выходящих в села и на трассы медведей в этом крае.

Радовало одно: в поселке было много фонарей. А Варе казалось, что если есть свет и электричество, это не столь дикая земля, чтобы делить ужин с лесным зверьём.

Когда она вернулась, одетая в два свитера и большие дутые штаны поверх термобелья, то застала сидящего на обувной полке Славу и помогающую ему надевать унты мать. Варя понимала, что та пыталась беречь сына, тем более больного, но иногда это переходило все границы.

Она открыла рот, собираясь напомнить о том, что Слава уже школьник и справиться с обувью сам, но наткнулась на отцовский взгляд. Тот ясно, немного устало говорил: не связывайся. Он уже утомился доказывать матери, что у Славы не ампутированы ноги и руки, но почему-то это пролетало мимо ушей. Иногда, правда, все же достигало цели, но и тогда следовал скандал.

На улице стоял морозный февраль, и сборы больше были похожи на обратную съемку чистки капусты, так что к концу оставались одни глаза. Когда они только приехали и выгружали вещи, по возвращении в квартиру Варя заметила льдинки на шарфе и заснеженные ресницы поверх покрасневшей до малинового оттенка кожи. Мать так испугалась, что следующий час Варя умывалась холодной водой, каждый раз чуть прибавляя температуру, чтобы избежать обморожения. Чудо, что она не слегла с лихорадкой.

Сначала замотав себя, Варя проделала то же самое со Славой, взяла тонкую ручку в шерстяной варежке и толкнула тяжёлую дверь.

Собравшийся на крыльце снег оглушающе заскрипел, а холод поспешил обложить их куртки со всех сторон. Слава первый шагнул в темноту, утягивая Варю за собой из теплого дома, где пахло земляничным чаем и натуральным мехом.

— Помните, где школа? — донеслось до них прежде, чем дверь захлопнулась. Мать сразу же появилась в окне, единственном источнике света кроме фонаря в нескольких метрах.

Варя показала ей большой палец, а Слава замахал рукой в знак прощания. Отсюда все, что происходило на кухне, отлично просматривалось: и перегнувшаяся через стол мама, и занявший место Вари отец над тарелкой с кашей, и их деревянный гарнитур, и даже ваза с домашним печеньем. Изнутри же Варя не могла заметить даже фонаря, будто поселок обесточили, и ни двора, ни забора в темноте не было видно.

Она перевела взгляд на дерево, растущее рядом со столбом, на который и крепился фонарь. На улице оказалось до того тихо и пустынно, что сложно было поверить, будто ещё ночью завывала метель. Но даже если бы ветер согнул дерево пополам, его ветки бы не дотянулись до окна, чтобы царапать его во время скандала.

Что же это тогда было? Показалось?

— Идём? — поинтересовался Слава, и из-под шарфа его голос прозвучал приглушенно, слова едва разбирались.

Варя быстро закивала, понимая, что как мать улетела мыслями далеко от реальности, и двинулась следом за братом к калитке.

Напротив них стоял такой же двухэтажный дом с невысоким забором, и стоило кому-то появиться во дворе, как за преградой слышался собачий лай. Слава боялся собак, и Варя старалась миновать этот участок дороги как можно быстрее. К тому же, чем дальше они были от домов, тем глубже заходили в город, оставляя черту тайги позади.

Хотя Варя лукавила — сама она боялась собак не меньше, замирая каждый раз, когда слышала их голос, видела темные фигуры во дворе или проходила мимо заборов, за каждым из которых имелось минимум по одному такому питомцу. Дома, на побережье все было именно так.

Хоть что-то с переездом не изменилось.

— Волнуешься? — спросила Варя, не выдерживая единственного звука: хруста снега под ногами, режущего уши даже под меховой шапкой.

Было страшно представить, какой мороз опустился на поселок этой ночью.

Слава шел летящей походкой, на ходу пиная комки снега, что ещё не успели убрать, и едва не подпрыгивал. Он успел отучиться в прошлом классе всего две с небольшим четверти, но Варе казалось, что переезд ударил и по нему. Он бы точно отразился на ней самой, будь она первоклассницей, поэтому представить, что все иначе, не могла.

Однако ответ ее успокоил.

— Не-а. Я обязательно им понравлюсь!

Варя улыбнулась под шарфом. Ей уверенности всегда не хватало — особенно перед встречей с новыми людьми. Слава же пылал ею, так что энергетика накрывала всех вокруг, и он, в самом деле, нравился всем без исключения.

— Уверен?

— Конечно! Я классный.

— Самый классный на свете, — подтвердила Варя.

Они проходили частные дома, покосившиеся заборы и массивные калитки, миновали одну улицу за другой. В каждом дворе лаяла собака, и Варя ускоряла шаг, утаскивая Славу за собой. Возможно, заботой о брате она успокаивала саму себя, потому что тоже не могла спокойно слушать лай, чувствуя, как в груди поднимается волна тревоги. Варе со Славой оставалось пройти два многоквартирных дома, отбрасывающих длинные тени, когда на заснеженном тротуаре в свете фонаря вдруг появились три силуэта.

Собачьих силуэта.

Они застыли, преграждая дорогу к школе, чуть пригибаясь и оборонительно скалясь, пытаясь напугать видом клыков. Варя не заметила, как завела Славу за себя — это было столь рефлекторно, что даже не отложилось в памяти. Псов объединяла болезненная худоба, облезлая шерсть и голодный, немного бешеный взгляд. У одного из них не было правого уха, у другого ужасным образом выгибалась задняя нога, а вожак, что стоял впереди и скалился больше всех, имел заплывший, наполненный гноем глаз.

“Не жильцы” — подумалось Варе, и сердце застучало с надеждой на спасение.

Однако они ещё стояли на ногах, имели острые зубы и сильные челюсти, готовые в любой момент вгрызться в живую, теплую плоть.

Они могли оголодать до такой степени, что бросятся на взрослого человека?

Но… Откуда бездомные собаки в маленьком поселке, где почти у каждого свои, ручные?

Варя плохо видела их морды, не в силах смотреть никуда, кроме угрожающе приоткрытой пасти, но все же допустила мысль, что окрас шерсти чем-то походит на волчий. Если перед ней еще и собаки с примесью дикой крови, то дела совсем плохи.

Будь Слава один, они бы загрызли его, даже не задумавшись. Ребенок для них просто манна небесная. От мыслей об этом Варя сжала кулаки и впервые не испугалась бродячих собак, а разозлилась.

— Держись за мной, — скомандовала она не своим, более низким и уверенным голосом.

Едва Варя сделала шаг, вожак издал команду, и псы стали медленно надвигаться. Краем глаза она заметила на обочине обломки толстых веток и схватила первую, что попалась под руку. Нос вожака был уже так близко к ее ногам, за которыми прятался Слава, что, взмахнув палкой, Варя ударила им пса. Тот отпрянул и зарычал, а за ним и его соратники, но остался стоять на дороге, не пряча зубы.

Тогда Варя заглянула в черные, обозленные глаза и поняла, что он не сможет противостоять инстинкту огромной силы — голоду. И единственный ее шанс воззвать к такому же сильному — инстинкту самосохранения.

Выставив перед собой большую ветку, Варя шагнула на псов, продолжая смотреть вожаку в глаза. Она не отдаст Славу, и сама будет биться, пока от собак ничего не останется — вот, что Варя пыталась вложить в этот взгляд. В чем пыталась убедить бродяг.

Потом сделала ещё один шаг. Собаки не двигались, но и нападать не решались, монотонно рыча. Она почувствовала, как в ее собственной гортани появляется грудной звук, больше походящий на звериный. Она медленно опускалась, переходила на их язык и методы убеждения, а ещё продолжала идти, едва ли не вплотную приближаясь к их мордам.

Назад она не пойдет. И спиной поворачиваться не станет. Это псы встали на дороге Вари, а не наоборот.

Наконец рык прекратился. Вокруг стало неожиданно тихо, и она едва удержалась, чтобы не оглянуться. Вожак сделал шаг назад, а следом и остальные отступили. Они прошли мимо, больше не глядя на Варю со Славой, но она продолжала прикрывать его собой, пока те не скрылись за домом.

“Не бешеные. Повезло” — с облегчением подумала Варя, отбрасывая палку.

— Это было круто! — воскликнул Слава, дёргая сестру за рукав. — Ты как дудочник из мультика, только с собаками!

Он был полон восхищения. Варя же чувствовала, что у нее вот-вот подкосятся ноги. Спроси ее кто-то, она сама бы не смогла объяснить, что только что произошло. Как Варя, до смерти боящаяся собак, сумела напугать их самих. Должно быть, они просто решили, что потеряют больше, чем получат, если кинуться на взрослого человека, а не в самом деле приняли ее за свою. Свою, которая сильнее.

Когда они жили на побережье, Варю часто оставляли у бабушки. Родители работали, и пенсионерка была рада скрасить однообразные будни общением с внучкой. А еще у нее был пёс по имени Рекс.

Пятилетней Варе казалось, что собака была просто огромной, размером с медведя, но очень ласковой и любящей бегать за мячиком. У Рекса была длинная черная шерсть, которую бабушка вычесывала и вязала носки перед телевизором, пока пёс спал в ее ногах. Он был таким же стариком, как и его хозяйка, но все же находил силы нянчиться с Варей с самого ее рождения.

Но однажды этот ласковый, добродушный пёс, похожий на плюшевого медведя, вгрызся бабушке в лодыжку и стал рвать мышцы и сухожилия.

Это случилось на площадке рядом с бабушкиным домом, куда они выходили каждый вечер. Пенсионерка прогуливалась с собакой и общалась с соседками, Варя лепила что-то в песочнице. Им уже нужно было возвращаться, и бабушка ее подгоняла:

— Варюша, скорее, а-то уйдем без тебя!

Варя собрала ведёрко и совок, всучила кукле, которую возила в коляске, и поехала к бабушке. Она ждала на лавке, а Рекс, утомленный жарой, лежал на асфальте, высунув язык, и громко дышал.

Все произошло так быстро, что Варя не успела и сообразить. Челюсти сомкнулись на бабушкиной ноге, и хруст оглушил всю площадку, а следующие потерялись среди криков. Рекс грыз ногу, как грыз мясо на костях во время завтрака, обеда и ужина, только теперь это была нога бабушки, его любимой хозяйки. Вся морда сразу же перепачкалась кровью, а стопа безвольно повисла на оставшихся мышцах, с которыми Рекс спешил разобраться.

Он отгрызал ее от бабушки.

Варю сразу кто-то оттащил и понес прочь, закрывая глаза — как выяснилось позже, соседка, с которой бабушка хорошо общалась. Детей сразу позабирали, стараясь скрыть от их психики ужасную картину. Один из соседей собирался на охоту, и только это и спасло бабушку. В тело Рекса разрядили обойму, и только тогда он разжал челюсти.

На реабилитацию ушло много времени, ногу пришлось собирать из мелких осколков. Только перенеся несколько операций, бабушка смогла сама передвигаться с тростью. Страшная картина стояла перед глазами у Вари, а она сама словно забыла весь ужас.

— Он у меня такой хороший был, жаль, до зимы не дожил. Он так любил бегать по снегу, — причитала бабушка, вытирая намокшие глаза носовым платком.

А Варя не могла понять, как можно жалеть о смерти настоящего убийцы.

Мама потом консультировалась с ветеринаром насчет поведения Рекса. Он заявил, что бывают разные причины внезапной агрессии, но, вероятнее всего, у пожилой собаки развился «синдром ярости», причиной которому были неврологические заболевания.

Но это нисколько не успокоило тогда.

В ее родном городе бродячих псов не было, зато многих заводили их как питомцев. И каждый раз видя, как даже самая маленькая псина идёт мимо на поводке, Варя сжимала в кармане вилку, украденную с кухни после произошедшего. Она знала: ни поводок, ни намордник могут не спасти. Зато если ударить зубцами в глаз, обезумевший пёс сразу придет в себя.

Она носила ее с двенадцати, повзрослев купила складной нож, но он ей ни разу не пригодился. Словно таких, как Рекс, больше не было. И Варя начала забывать, что нужно иметь оружие при себе. По возвращению домой она обязана отыскать нож среди вещей и вернуть на законное место в кармане.

Немного отдышавшись, Варя снова схватила Славу за руку — даже чуть крепче, чем следовало — и они двинулись к школе.

Ее нельзя было ни с чем спутать: прямое двухэтажное здание с длинными окнами и массивным крыльцом, за невысоким забором из проволоки, оно было освещено лучше остальных домов, будто находясь под софитами. К нему стягивались такие же, как Слава, школьники, с тяжёлыми рюкзаками, мешками со сменкой и в ярких шапках. Все, что их отличало от брата — возраст и угрюмость. Варя не увидела ни одного школьника, который бы был этим февральским утром в хорошем расположении духа.

И их настрой был Варе ближе, чем Славин. Этих ребят она понимала. А как был устроен мозг брата, так и оставалось для нее загадкой.

Он был обычным семилетним мальчиком, не любил заниматься английским и обожал Бравл Старс. Да, ему нельзя было жирное и сладкое, из-за чего мама сама делала домашнюю нежирную колбасу, варила плавленый сыр и покупала полезные батончики, но в остальном он ничем не отличался от сверстников.

Кроме красной карточки. И гарантии смерти максимум через пять лет.

Едва калитка осталась за их спинами, Слава вырвал руку и побежал первым по ступеням. Варя не стала его догонять — если такой самостоятельный, пусть бежит.

Тяжёлая дверь распахнулась, пропуская новоприбывших в обитель знаний. Глаза жгло от холодного света, пахло тушеной капустой, а над головой жужжали лампы. Варя словно оказалась в уменьшенной версии собственной школы: плитка цвета грязного асфальта, ряды с крючками для курток, направо кабинеты, налево столовая и спортзал. Она застыла на пороге, пропуская несущуюся компанию младших, и в этот момент за спиной раздалось:

— Предъявите пропуск, пожалуйста.

Варя обернулась, замечая сидящего за стеклом пожилого мужчину в форме охранника. Он смотрел исподлобья, явно недовольный ее появлением.

— Здравствуйте, — кивнула Варя, будто с ней кто-то поздоровался. — Мой брат сегодня пришел впервые, мы только перевелись в эту школу. Мне нужно поговорить с классным руководителем.

— Фамилия.

Она нахмурилась, сбитая с толку. Но, чтобы не показаться глупой, выдала заученное:

— Дыбенко. Елена Федоровна. Первый “А”.

Охранник тяжело вздохнул.

— Ваши фамилия, имя и отчество. И паспорт.

Теперь растерянность сменилась лёгким испугом: Варя похлопала себя по карманам куртки и осознала, что документы вовсе не брала. В прошлой школе ее запомнили за месяц, и с тех пор она не утруждала себя ноской паспорта. Должно быть, весь ужас ситуации сразу же отразился на ее и так не самом приятном лице, опухшем и с красными глазами от недосыпа.

— Ну, хоть права у вас есть? — смягчился охранник, поднимаясь по ту сторону окна.

Варя задумалась, но пальцы сразу же нащупали шершавую обложку, и решение нашлось само собой.

— Студенческий! У меня есть студенческий. Карасева Варвара Алексеевна.

Он сразу же был съеден тонированным окошком, и минута ожидания показалась Варе вечной. Наконец студенческий снова появился на блюдце, а охранник удивлённо взглянул на нее через прямоугольник:

— Университет в тысячах километров отсюда?

— Я на дистанционном, — бросила она на прощание, быстро пересекая коридор в поисках Славы.

— Ну, вас и занесло!

Он нашелся около гардероба. Стоял, переминаясь с ноги на ногу и крутил в руках пакет со сменкой. Его растерянный взгляд бегал по табличкам с классами, а лицо под шарфом покраснело и покрылось испариной — в здании было довольно тепло, а Варя порядком задержалась у охранника.

— Хорошо, что мама снова устроила тебя в первый “А”, да? Запоминать заново не придется, — как бы невзначай произнесла она, присаживаясь рядом и заглядывая ему в лицо.

Нарастающая паника растаяла вместе со снежинками в ворсе шарфа, и Слава быстро закивал, улыбаясь. Варя потянулась, чтобы снять с него шапку, но тот отпрянул.

— Сам?

— Сам.

Когда брат пропал под навесом курток, Варя оглянулась, замечая столпившихся детей в углу. Видя, что она смотрит на них, те сразу отвернулись и убежали за угол. Должно быть, именно они были катализатором внезапной самостоятельности Славы. Потому что матери он позволял себе сопли платочком вытирать, не то, что переодевать.

Висевшие на стене часы показывали почти половину девятого.

— Поторопить, Слав. Урок скоро начнется, — напомнила Варя, и шорох курток за спиной стал интенсивнее.

— Вы привели Карасева Вячеслава?

Она обернулась, замечая из неоткуда выросшую рядом девушку. Она была столь же молода, как и Варя, и больше походила на старшеклассницу, но клетчатая юбка в пол и платок на плечах явно намекали на принадлежность к педагогическому составу. Темные волосы были собраны в строгую прическу на затылке, а румяные после мороза щеки занимали половину лица, чем делали его очаровательным, как, впрочем, и открытые светлые глаза.

— Я Елена Федоровна, классный руководитель Славы, — представилась она, протягивая руку и чуть приседая, будто в подобии реверанса.

Варя даже застыла от удивления, но все же пожала тонкую ладонь с выступающими синими прожилками на запястье.

— Варвара. Мне нужно обсудить с вами кое-что насчет Славы.

На лице учительницы сразу появилось участливое выражение с примесью сожаления, отчего Варю передернуло. Она успела насмотреться на таких участливых и сожалеющих, чьи слова лишь лицемерие, о котором они забудут сразу же, как потеряют ее семью из виду.

— Да-да, меня предупредили, что мальчик особенный, — закивала она, выпячивая губы, будто сама сейчас заплачет.

Но не заплачет. Ей абсолютно плевать, и этих равнодушных стеклянных глаз Варя видела достаточно, чтобы научиться осаживать таких непрошеных плакальщиц.

— Мой Слава такой же парень, как и остальные ваши дети, — сквозь зубы прошипела Варя, и это было так неожиданно для учительницы, что она отшатнулась, закутываясь в платок, словно он мог послужить доспехами. — И не вздумайте создать перед ними впечатление, будто он какой-то другой. Вы меня поняли, Елена Федоровна?

— Да-да, конечно. Я не хотела обижать вас или вашего сына, просто…

— Брата. Слава мой брат.

— Ой!

Щеки учительницы вспыхнули, как огни на ёлке, и вот ладони уже пытались спрятать их от свидетелей. Варе даже стало немного ее жаль, похоже, она только закончила учебу, и еще не была закалена учениками и их сумасбродными родителями, раз так переживала из-за мелочей.

— Не беспокойтесь, все в порядке, — отмахнулась Варя, позволяя себе сочувствующие сжать ладонь Елены. — Просто я хотела сказать, что Слава умный и самостоятельный, и сам знает, что ему можно, а что — нет. На случай, если понадобится наша помощь, у него в кармане есть красная карточка.

Варя достала из своего кармана картонный прямоугольник, что наглядно продемонстрировать то, о чем говорит.

— Если Слава его покажет, пожалуйста, позвоните мне, и я сразу прибегу. Запишите мой номер на такой случай.

— А такое может произойти? — удивилась Елена Федоровна, снова пытаясь спрятаться в небольшом платке, едва встречающемся концами на талии. — Поймите меня правильно, у нас не специализированное учреждение, и никто понятия не имеет, что делать в случае…

Варя втянула носом воздух, чувствуя, как жалость к учительнице испаряется. Ей просто не хочется брать на себя любую, даже крохотную ответственность, хотя она и состоит в одном звонке.

— Я уже сказала, что и в каком случае делать. Во всем остальном Слава никак не отличается от других. Я… — уже настроившись идти до конца, Варя замолкла, перебитая предупредительным звонком, что заставил стены школы загудеть. Когда коридоры опустели, погрузившись в тишину, она добавила: — Запишите номер. Пожалуйста.

— Я готов!

Из-за курток появилось румяное лицо Славы, смущённо поправляющего лямку рюкзака. При виде учительницы он замолчал, оставаясь на месте, в то время как Елена Федоровна будто от одного взгляда напиталась силой и расцвела, присаживаясь, чтобы раскрыть объятья для ученика.

— Привет! Ты Слава? Меня зовут Елена Федоровна, теперь мы будет познавать этот мир вместе, — улыбнулась она, протягивая ему руку, чтобы тот смущённо ее пожал. — Хочешь познакомиться с остальными ребятами?

Слава медленно кивнул. Он всегда замолкал при посторонних, так что казалось, будто его вовсе не научили разговаривать. Но учительница была явно готова к такой реакции, поэтому делала вид, что все так и должно быть.

— Тогда мы прямо сейчас пойдем в класс, остальные уже заждались, — продолжила она, и Слава все же взял ее за руку.

Прежде чем они вместе двинулись в сторону кабинетов, Варя успела незаметно для Славы вложить в руку Елены Федоровны листок с номером. Она таскала его в кармане все время, будто сама была больна, а не брат. Стоило надеть на него браслет с контактами, но он так брыкался при любых попытках, что они с матерью потеряли надежду. Елена Федоровна кивнула, улыбаясь сразу и Варе, и Славе.

— Все будет хорошо, не переживайте, — говорила эта улыбка.

Но Варю все равно не отпускало чувство тревоги. С самого их приезда в этот поселок.