Тайга заберет тебя

Александра Косталь (2024)

Варя с семьей переезжает с Черноморского побережья в северный поселок, потерянный среди тайги и снега. Последняя надежда для ее больного брата это смена климата, но чем дольше они там, тем яснее становится — мать рассчитывает вовсе не на традиционную медицину. Варю начинают мучить кошмары, а брата Славу преследовать страшное существо из тайги, к которому он медленно привязывается, что пугает сестру все сильнее. Каждые двенадцать лет здесь пропадают дети, но никто не хочет бить тревогу, кроме самой Вари. Ее считают сумасшедшей, в то время как волосы на голове Славы седеют, а глаза теряют цвет — совсем как у чудовищ, что приходят из леса. Варя не собирается просто отдавать брата нечисти и пойдет на все, чтобы не допустить этого. Но у тайги свои планы, которые не узнать и не предвидеть никому из живых.

Глава 2. Ворота на лес — к беде

Когда Варя вернулась, дом уже опустел. Отец отправился на работу, а мать наверняка оформлять документы — до начала учебы она не успела разобраться с поликлиникой и, скорее всего, убежала именно по делам бюрократическим.

Варя же, ещё на пороге скинув куртку и унты, двинулась на кухню. Благодаря прогулке организм немного проснулся, и пустой желудок угрожал, что начнет есть сам себя. Она проигнорировала кастрюлю с супом, сразу нащупывая палку колбасы и доставая её на стол. В хлебнице оказалась последняя корочка, и про себя Варя отметила, что нужно зайти в магазин, когда пойдет забирать Славу.

Позавтракав горячим сладким чаем и бутербродом с колбасой, она завела будильник и уронила голову на подушку, почти сразу засыпая.

Варе снилось море. Родная сердцу галька под резиновой подошвой и шелест волн. Она сидела на берегу, вдыхала соленый воздух и наблюдала за чайками, раз за разом ныряющими за добычей в воду. Вокруг не было ни одной человеческой души, только Варя и море.

А потом оно вдруг начало замерзать.

Сначала Варе показалось, что это пластиковый мусор качается на волнах, но он стал разрастаться, превращая танцующую воду в мертвый лёд. Варя вскочила, чувствуя, как холод обжигает лодыжки и плечи, и побежала к воде, но та уже полностью обледенела.

И дна под этим льдом не было видно.

Словно в том месте, где раньше начиналась вода, сейчас был обрыв на огромную глубину, и галька прекращалась, а за водяным стеклом виднелась только темнота. Такая же черная и холодная, как северная ночь.

А следом раздался хлопок.

Ветка дерева со всей силы ударила в окно, разбивая его, и стоящая на льду Варя провалилась вниз, не успев даже закричать прежде, чем мрак заволок все вокруг.

Она подскочила на кровати, испуганно оглядываясь. В комнате посветлело, но в углах все равно сохранялись комки полумрака, а простынь, которую Варя сжимала пальцами до вцепившихся в ладони ногтей, оказалась влажной. Похоже, от кошмара её бросило в жар.

На экране телефона значилось, что до будильника осталось всего семь минут. Лечь снова она не могла, наоборот, Варю продолжало трясти, а сердце в груди никак не могло замедлить ритм. Она спустилась с кровати, оставляя белье смятым и наполовину сползшим на пол, и побрела вниз, в сторону кухни. Ей срочно нужно было попить — во рту пересохло, и горло саднило, будто Варя долго кричала, сорвав голос.

Мама успела вернуться и сидела за столом, разложив вокруг себя веер документов. Силуэт ее был сгорблен, тело напряжено, а брови сведены в попытке лучше понять то, над чем она ломала голову. У нее, ещё совершенно не старой женщины, залегла вертикальная морщинка между бровями.

— Как дела? — мимолётно спросила Варя, проходя мимо матери к гарнитуру, на котором стоял кувшин с водой.

Пить хотелось нестерпимо, и целый стакан она осушила залпом.

— Здесь есть только один педиатр, и тот принимает раз в тысячу лет, — устало вздохнула мама, поднимая на Варю взгляд. — Что это с тобой? Не заболела?

Варя попыталась увернуться, но мать все равно дотронулась губами до влажного лба и заключила:

— Температуры вроде нет. Ты как себя чувствуешь?

Она выглядела обеспокоенной, и Варе стало стыдно за утренний скандал. Как не пыталась заглушить в себе детскую ревность, что родители целиком посвящены Славе, а о ней забыли ровно в тот день, когда ему поставили диагноз, а все же не могла.

Варя была слишком взрослая, чтобы позволять себе подобное. А Слава слишком маленьким, чтобы она воспринимала его как брата, а не ребенка.

— Перетопили, в спальнях дышать нечем, — выкрутилась Варя, пожимая плечами.

— Скажи отцу, пусть убавит отопление. Зря мы, что ли, датчики в каждую комнату покупали.

Поняв, что жизни и здоровью дочери ничего не угрожает, мама вернулась за стол и продолжила задумчиво перебирать бумаги. Лишь когда Варя собралась уходить, она бросила ей в спину:

— Кушать не хочешь?

— Я со Славой поем, — мгновенно отозвалась она.

Днем поселок выглядел намного гостеприимнее, чем во время темноты. Светлые дома на ножках были покрыты снежной вуалью со стороны ветра, а снег переливался на солнце сверкающими камнями, поэтому Варя щурилась и жалела, что не взяла горнолыжные очки с тонировкой. Бродячих собак она по дороге не встретила, как, впрочем, и других животных, хотя нож все же отыскала и предусмотрительно бросила в карман куртки. Людей было не так много, в основном все крутились около домов, чтобы в любой момент можно было скрыться от мороза.

Для Вари большой диковинкой стали дома на высоких сваях, поднимающими его над землей. Мама объяснила, что так строят, чтобы обеспечить естественную вентиляцию и грунт оставался монолитным и более-менее устойчивым. Для нее, выросшей в месте, где не каждую зиму можно увидеть снег, это стало большим открытием.

Как и цены.

Здесь не было привычных сетевых супермаркетов, только небольшие магазинчики с прилавками, где под стеклом лежали жвачки с шоколадками, а на полках мука и печенье. Варе нужен был хлеб, всего лишь буханка белого. И она набрала мелочью в кармане несколько десяток, уверенно заявляя продавщице о желании купить одну булку, но едва сдержала потрясения от прозвучавшего:

— Сто девять.

Варя захлопала глазами, переводя взгляд с мелочи в своей руке на хлеб, продавщицу и обратно. Что-то здесь явно не сходилось.

Женщина быстро поняла и сочувственно спросила:

— Не хватает?

— Я… — только и смогла выдать Варя, наконец, приходя в себя. — Я как-то не рассчитала. Извините.

Она уже собиралась уходить, чтобы не вызвать лишнего недовольства, как вдруг продавщица тепло улыбнулась ей.

— Это ты, что ли, у краевой живёшь? Неделю назад переехали? — Варя быстро закивала, и женщина отобрала у нее мелочь, пересчитывая в ладони. — Это понятно, к нашим ценам не слишком готовы, обычно. Я сама с Ярославля, приехала сюда с мужем, да так и остались. Тридцать лет, считай.

— Вам больше сорока? — удивилась Варя, больше намереваясь сделать комплимент, чем в действительности поражаясь услышанному.

И это сработало: женщина порозовела, выпрямила спину и поправила свитер, который и так хорошо сидел.

— Скажешь тоже, не больше сорока, — вторила она, засыпая мелочь в кассу. — Забирай хлеб, не отнимай мое время.

— Но там же не хватает…

— Потом занесешь, — отмахнулась продавщица, снова усаживаясь на стул за прилавком. — Иди-иди, не стой.

Варя, теперь и вправду удивлённая, схватила хлеб и быстро выбежала на улицу, не дожидаясь, пока добрая женщина передумает.

— Спасибо! — раздалось на прощание прежде, чем дверь разделила их.

И только теперь Варя поняла свою ошибку. На улице стоял крепкий мороз, и ещё теплая буханка имела риск превратиться в ледяной кирпич раньше, чем попадет домой. А размороженный хлеб это совершенно другой вкус, совсем не такой, который любила Варя.

Решение пришло быстро: она чуть расстегнула куртку, ощущая, как под нее ползет холод, и сунула буханку за пазуху, быстро застегивая обратно. Когда-то именно так отец носил Варину обувь, чтобы она не остывала перед занятиями, и не приходилось потом греть ее собственными ногами, и не дай бог заболеть из-за этого.

От мимолетного воспоминания внутри стало так тепло, что запущенный холод мгновенно исчез. Казалось, все это случилось в прошлой жизни. Не с Варей.

До школы от магазина было рукой подать. Впрочем, в этом поселке до всего было рукой подать, и этот факт Варе нравился: не приходилось коченеть от холода, добираясь до другого конца за Славой и потом обратно.

Подходя к школе, Варя увидела на крыльце столпившуюся компанию школьников, и без труда различила родной ярко-оранжевый шарф. Слава же ее не замечал, увлеченно рассказывая что-то мальчику в очках. Варя уже хотела позвать его, но резко передумала, решив, что не хочет портить этот момент. Ей казалось, что мальчику вроде Славы будет стыдно, что его водит в школу сестра, когда он сам может добраться. Но проблема была в том, что оставлять его одного было просто опасно.

Так дети замахали руками и медленно разбрелись в разные стороны, а Слава остался стоять, не шевелясь. Даже мешок со сменкой бессильно лежал на полу, и он не пытался его поднять.

— Слава! — крикнула Варя, бросаясь в его сторону.

Слава умел ходить, бегать и прыгать, отлично различал речь и мог сам говорить, а ещё хорошо писал диктанты. До тех пор, пока в мозгу что-то не перемыкало, и он застывал посреди комнаты, плача от бессилия, что не может передвинуть ногу.

Мозг поврежден. Здоровые клетки могут взять часть функций на себя, но, скорее всего, медленно и они начнут отмирать.

Через несколько лет Слава должен был умереть, если раньше не попадет под машину, перевернет на себя кипяток или упадет с лестницы, свернув шею.

Это сказали врачи родителям, когда Славе было полтора. В декабре ему исполнилось семь, и он все ещё не лежачий, без ИВЛ и даже сам ходит и учиться в школе. И у него есть все шансы прожить дольше, пока мозг позволяет.

— Слава! Ты меня слышишь?

У него почти не было проявлений болезни, влияющих на восприятие: да, иногда Слава не мог выбрать между вилкой и ложкой, или терял смысл сказанного, не улавливая некоторые звуки, но тогда он доставал красную карточку, и ему с радостью помогали, не делая из ребенка инвалида. Не создавая гнетущей атмосферы и жизни в ожидании конца.

Но не в том случае, когда он не мог подчинить себе даже одного пальца, не то, что целую руку.

На протяжении двух лет после постановки диагноза Варя каждую ночь вставала в уборную и слышала, как мама тихо плачет на кухне, а папа ее успокаивает. Потом, видя, что Слава мало чем отличается от сверстников в саду, она немного успокоилась.

Но все ещё смотрела на Славу, как на ходячий труп.

Варя присела напротив брата, заглядывая ему в глаза: ясные, все понимает, не закатились. Судорог тоже нет.

— Скажешь что-нибудь?

Слава не двигался, однако обычно во время приступов мог говорить. Хотя и с большим трудом, но именно речь помогала ему расшевелить остальное тело.

— Д-д-дима, м-м-ен-н-я…

— Что?

Варя не станет ему помогать и угадывать. Он такой же мальчик, как и остальные семилетки, а в таком возрасте не помогают разговаривать. Варя была уверена, что чем меньше она заостряет внимание на особенностях Славы, тем менее больным он себя чувствует. Да, ему сложнее дается эта жизнь, но бегать за ним вечно никто не сможет. Ему нужно учиться, чтобы не отличаться от остальных. Уметь справляться с самим собой самостоятельно.

— П-осадили, или, или да…

— Куда вас посадили?

— З-за парту, одну, двое, да.

Иногда в такие моменты заплетался и язык, а из-за рта непроизвольно вылетали неподходящие слова. Но именно речь запускала тело, и Слава должен был говорить как можно больше.

Варя кивнула.

— Вы подружились с этим Димой? Чем он увлекается, какие игры любит? — как ни в чем не бывало, спрашивала она, не обращая внимание на капающие слезы брата.

Это нормальная реакция. Ему тяжело, поэтому и плачет. Не стоит зацикливаться на этом.

— Брат, давал, стер, растр…

— Бравл Старс? Так у вас уже есть общий интерес, получается?

Вместо ответа Слава едва заметно кивнул и шмыгнул сопливым носом. Варя достала из кармана бумажный платок и протянула ему.

— Вытри.

Глаза его округлились и намокли ещё сильнее. Варя видела, как быстро капли замерзают на его щеках, и произнесла настойчивее.

— Вытирай. Ты же не хочешь, чтобы все увидели, как ты плачешь, правда?

Слава задрожал. Не понятно, от холода, рыданий или судорог, но не упал, а это можно было считать победой. Варя держала платок на уровне его груди, и чтобы забрать его, потребовалось бы поднять руку. Потребовалось перебороть себя и собственный мозг. Показать, кто здесь хозяин.

Во время каждого приступа Варя задумывалась, как же люди на самом деле не ценят послушное тело и мозг, дающий нужные команды. Как забывают, сколько процессов должно пройти в организме, чтобы ты просто поднял руку. И как в самом деле ужасно, когда на одном из них случаются сбои.

При взгляде на Славу казалось, что каждый сантиметр поднятой руки доставляет ему невыносимую боль. Врач говорил, что это не так: да, тяжело вернуть управление и нужно много усилий, но это нисколько не больно.

Совершенно не больно.

Однако глядя на брата Варе самой хотелось разрыдаться прямо здесь, на крыльце школы. Сесть рядом, обнять его что есть сил и плакать вместе от обиды и несправедливости этого мира. Но эту роль взяла на себя мама, а Варе нужно было поставить Славу на ноги. Насколько это возможно.

Скрюченные пальцы подхватили платок, не в силах сжать его, и попытались донести до лица, однако он выпал, разложившись на белое покрывало под ногами.

— Поднимай.

Слава быстро замотал головой, завывая от новой волны слез. Но Варя была непреклонна: уронил, значит поднимай. И никаких поблажек быть не может, как и во взрослом мире их никогда не будет.

— Слава…

Варя не понимала, сколько они простояли там, на крыльце школы. Все ученики уже разошлись, и даже на улице был слышен звонок на следующий урок. Она сидела рядом и терпеливо ждала, пока Слава снова возьмёт тело под контроль. Сначала он расправил ладонь, потом медленно, на несгибаемых ногах упал на снег, подбирая платок. Слез больше не было, только злость в блестящих, ясных глазах, от которой у Вари ныло сердце едва ли не больше, чем от слез.

Злость и есть двигатель, благодаря которому добиваются успеха. Уныние же лишь закапывает глубже. Слава должен злиться, чтобы, наконец, выздороветь.

Когда ему удалось поднять платок, Варя сразу же его забрала — тот промок и испачкался, рухнув в место, по которому потопталось немало школьников за сегодня. Она выбросила его в ближайшую урну, а льдинки на лице брата убрала новым, поглаживая по щекам.

— Молодец, — похвалила Варя, чмокая его в шапку на лбу и поднимаясь, чтобы протянуть ему руку: — Пойдем домой?

Слава часто задышал, сжимая челюсти. Даже такое лёгкое движение, как встать для него было непосильным трудом. Он злился. И испепелял при этом Варю, словно она была виновата в его болезни. Но виновных, к сожалению, было не найти.

Просто так распорядилась судьба. И никто не мог этого предугадать.

Поднявшись, Слава проигнорировал ее руку и сам двинулся в сторону калитки.

Только теперь Варя ощутила, как сильно замёрзла.

Сколько она не пыталась разговорить брата, за всю дорогу Слава не проронил ни слова. Когда они переступили ворота, Варя задержалась, чтобы их закрыть, а Слава влетел в дом, не дожидаясь ее.

Ничего, пообижается и перестанет.

Замок замёрз и никак не хотел проворачивать ключ, поэтому это заняло чуть больше времени, чем Варя ожидала. Она не заметила, как из калитки напротив показалась женщина в шубе и цветастом платке, приветливо машущая рукой.

— Привет, соседи! — добродушно воскликнула она, и только теперь Варя обратила на нее внимание. — Видела ваши машины неделю назад, а потом как в воду канули, не познакомились, ничего.

— Здравствуйте, — только и выдала растерянная Варя, совершенно не умеющая выстраивать отношения с взрослыми людьми — ей казалось, что любое ее слово может опозорить родителей, а этого не хотелось. Со сверстниками было проще. — Обустраивались, вот и не выходили.

Женщина приблизилась, протягивая руку.

— Меня зовут Ирина. Живу здесь уже… ох, припомнить бы… Мы с дочерью обитаем напротив вас.

— Варя, — кивнула она, неловко отвечая рукопожатием. — Я живу с братом Славой и родителями. Папа на работе, а с мамой вы можете прямо сейчас познакомиться.

— Ох, очень бы хотелось, но в другой раз. Я сильно тороплюсь, — стала оправдываться Ирина, в самом деле, засуетившись. — Но вы приходите на чай с брусничным вареньем! Я почти всегда дома, это дочь у меня работает, а я пенсионерка.

Она быстро попрощалась и уже двинулась прочь по дороге, как застыла, медленно поворачиваясь. От гостеприимности не осталось и следа — взгляд ее стал затравленным и испуганным.

— Если вы купили такой дом, то, должно быть, не бедствуйте. Совет вам, от местного: переставьте ворота от севера на юг, ради Бога. Нечего двери на лес распахивать.

Варя нахмурилась, сдерживая возмущение. Чего-чего, а лезть в их устройство быта этой женщине точно не стоило.

— А какая разница, Ирина?

Почувствовав в голосе упрек, она вздохнула и пожала плечами:

— Не настаиваю. Ваш предшественник тоже самый умный был, а потом детей не досчитался. Но дело ваше, конечно.

Ирина исчезла так быстро, что Варя даже не успела переспросить, что та имеет в виду. Она передернула плечами, сбрасывая с себя оцепенение, какое бывает при легком испуге. Не повезло же им поселиться напротив сумасшедшей! Пропадай здесь дети в действительности, родители никогда бы не привезли их со Славой сюда.

Никогда, так?

Закрывая за собой дверь, Варя все ещё прокручивала слова соседки. Но стоило повесить куртку, как испуганный голос мамы сбил все переживания:

— Слава, ты что, снова упал? У тебя снова был приступ, да? Вот я дура, что согласилась на обычную школу, нужно было переводить тебя на домашнее…

Она едва не плакала, пока Слава поедал выданный бублик и мотал ногами, мешая матери снимать унты. Ему уже было достаточно хорошо, чтобы наслаждаться мамиными слезами.

— Все с ним нормально! — закричала Варя, за шиворот поднимая его с обувной полки и ставя на ноги. — И он сам может снять, эти чёртовы, унты!

— Ты! — воскликнула в ответ мать. — Тебя я послушала, и отправила его в школу, где никто не сможет помочь, если снова будет приступ! Врач предупреждал, что эмоциональные потрясения могут спровоцировать новые проблемы, но нет, ты же самая умная!

Варю уже давно было не пробить криками. Она встала, скрещивая руки на груди и загораживая брата, готовая защищаться.

— Слава. Нормальный. Пацан. Он понравился учительнице, в первый же день подружился с соседом по парте. И прости, мам, но ты не имеешь права лишать его общения и социализации из-за своих страхов.

— Общение не может быть важнее жизни, — неожиданно тихо, но четко проговорила мама, вытирая щеки.

— Какая же это жизнь, мам? Здесь, в четырех стенах?

— Но ты же живёшь так двадцать лет, и выходить на улицу не хочешь.

Варя вздохнула, едва сдерживаясь, чтобы не заплакать вслед за матерью. Не родись Слава, ее жизнь бы сложилась совсем иначе, чем бесконечный декрет в четырех стенах, а в роли ребенка — больной брат.

— Больше Слава в школу не пойдет. Я все сказала.

И Варе было нечего ей противопоставить.

Мать ушла на кухню — котлеты могли подгореть, пока они ругались — и оставила их наедине.

Слава тем временем спокойно дожевал бублик, сбросил обувь и уже собирался идти к себе, когда Варя зло бросила ему в спину:

— Доволен, ябеда?

Она знала, что обиднее слова для детей не бывает, и смело его использовала. К тому же, по-другому назвать его стукачество было нельзя.

Губы Славы затряслись от обиды, и он дрожащим голосом воскликнул:

— Я не ябеда!

— Ещё какая ябеда, — покачала головой Варя, проходя мимо него, словно мимо пустого места. — Никто не захочет дружить с ябедой. Хотя, с тобой и так никто не будет дружить. Ты же больше не выйдешь из этого дома, а здесь только мама, папа и я.

Варя ушла наверх и заперлась в комнате, так что не могла слышать, закатил Слава истерику или нет. Она не хотела так грубо обращаться сним, но чувствовала, что иначе он не поймет. Конечно, сейчас ему хорошо дома, где мама готовит его любимую еду, убирает игрушки и не даёт даже обувь надеть самостоятельно, папа читает сказки и катает на машине, а сестра делает с ним уроки. А там, за воротами, враждебно настроенный мир, где нужно добиваться своего места в толпе. Это сложно. Так сложно, что сама Варя когда-то не смогла этого сделать.

Но Слава сильнее ее. И должен прожить более счастливую жизнь, чем она. Все остальное можно воспринимать как тренировки, учение, после которого в бою будет легче. А если Слава пропустит школу, то как потом будет выстраивать отношения с людьми?

Для Вари это было как дважды два, но ни матери, ни Славе она не могла объяснить своих мыслей. Папа, кажется, все понимал, но для него спокойствие в семье сейчас было важнее, чем то, к чему эта семья придет в будущем.

— Иди обедать! — донесся мамин голос с первого этажа.

Так было всегда. Они скандалили, обижались друг на друга, но потом мама звала к столу, и все сразу же забывалось.

Только ни Варя, ни мать уступать не собирались, потому мир был лишь временным.

***

Последняя пара у Вари заканчивалась в половине второго ночи, и было это “Административно-правовое регулирование сферы медиакоммуникаций”. На экзамене преподаватель первым вопросом всегда спрашивал название предмета и собственное ФИО, поэтому эту информацию держали на обороте тетрадей и зубрили перед входом в аудиторию, чтобы на выходе снова забыть.

Когда Варя вышла на дистанционное обучение, преподаватель изменился, как и его принципы. Она могла сидеть с выключенной камерой и микрофоном, и ему было все равно. Не исключено, что если бы Варя не явилась на лекцию, реакция у преподавателя все равно осталась на нуле.

Она выключала все, что могло ее выдать, ставила запись и занималась своими делами: готовилась к практическим занятиям, делала лабораторные или вовсе пила чай с диетическим печеньем, которое мама выпекала для Славы, макая его в сгущёнку под ролики ютуб.

Когда все долги были закрыты, а до конца пары оставалась ещё половина, Варя решила сходить на кухню с разведкой — ужин давно провалился, и хотелось хоть чем-то заглушить голод.

Она сняла с головы наушники, собираясь красться по деревянной скрипучей лестнице, стараясь не разбудить весь дом, когда заметила стоящего у порога Славу.

Варя едва не вскрикнула от испуга, увидев черный силуэт у двери, и почувствовала, как сердце рухнуло в пятки. Благо, это был всего лишь ее младший брат.

— Ты чего здесь стоишь? Тебе спать давно пора, — агрессивно зашептала Варя, подскакивая к нему и присаживаясь, чтобы их глаза были на одном уровне. — Ну, ты меня и напугал!

— Прости, — едва слышно попросил Слава, шмыгая носом.

Его освещал лишь свет ночника, который Варя включала, чтобы видеть конспекты, а в остальном предпочитала сидеть в темноте. Но даже тусклого света хватило, чтобы она поняла: с братом что-то не так.

Бледный и холодный, он жевал губы, будто не решаясь сказать что-то, давно его беспокоящее. Варя схватила ладони, но те оказались до того ледяными, что ее охватило ещё большее беспокойство.

— Ты что, выходил на улицу? Ночью? Тебе не говорили, что так делать нельзя? — От стресса всегда плавная и немного заторможенная Варя начинала тараторить так, что даже семья не всегда разбирала слова. — Слава, иди скорее под одеяло, я сейчас принесу чай!

— Варь.

Она замерла, ощутив, как маленькие руки сжимают ее ладонь. Взгляд Славы был как никогда взрослым, без наивного блеска и детской жизнерадостности, и Варе от осознания этого сделалось ещё страшнее.

— Можно я у тебя посплю сегодня?

Быстро закивав, она даже не стала предполагать, чем его вдруг не устроила комната, которую он сам и выбрал. Эта просьба была до того пустяковой для страха, обуревавшего Варю, что она без вопросов согласилась.

— Почему ты такой холодный?

— Там, в окне.

Слава указал пальцем за спину, намекая на свою комнату. Варя нахмурилась, предполагая:

— Ты открыл окно?

Он замотал головой в знак протеста. Ничего из сказанного она не поняла, однако решила все же узнать, в чем дело.

— Залезай под одеяло, я посмотрю, что там.

— Там лес, — могильным голосом сообщил Слава, снова сжимая ее руку. — Не ходи. Там лес.

— Но ты же любил лес, — улыбнулась Варя, приобнимая его за плечи. — Помнишь, как мы за грибами ходили в гостях у тети Лиды под Самарой? И как ездили на лесное озеро? Тебе так понравился вид, что ты даже комнату выбрал со стороны леса. Что случилось, Слав? Тебе приснился кошмар?

Но брат молчал, мотал головой и, кажется, остывал с каждой секундой. Он все никак не сдвигался с места, поэтому ей пришлось взять его на руки и отнесли на кровать, закутывая в одеяло как младенца. Слава лежал безвольной куклой, не сопротивляясь.

Лишь когда Варя направилась к двери, он подскочил и бросился за ней, крича:

— Не надо! Не надо!

— Я просто схожу за чаем, ладно? — самым спокойным голосом сказала Варя, на какой только была способна с грохочущем в груди сердцем. — А ты оставайся здесь, тебя никто не тронет, обещаю.

— Только не ходи туда, — взмолился Слава, едва не плача.

Варе пришлось ещё тысячу раз пообещать одно и то же, чтобы брат, наконец, остался в постели и без криков отпустил ее на кухню. Сделав пару шагов по скрипучей лестнице, чтобы показать, что она, в самом деле, пошла за чаем, Варя свернула в сторону Славиной комнаты.

Квадратная и просторная, она была больше всех остальных в доме, но созданный детскими делами хаос сильно сокращал ее размеры. Варя перешагнула через деталь лего, одиноко лежащую на пороге и жаждущую попасть под ногу, а потом и развязку железной дороги, занимающую почти весь ковер. В угловом комоде лежали ненужные мягкие игрушки, постель была смята, будто кто-то очень долго ее перемешивал, а стол завален школьными учебниками. Когда-то за такой бардак Варя получала ремня и две недели без карманных, однако со Славой все было иначе.

Свет не горел, и она не рискнула его включать: след по полу мог выдать, и брат увидел бы, куда Варя пошла на самом деле. Фонарь, стоящий прямо над его окном, являл очертания предметов, скрывая лишь содержимое углов, и этого было достаточно. Она приблизилась к окну, проверяя, закрыто ли оно, и взглянула на улицу.

Погода была спокойная, и ни одной ветки ветер не мог шелохнуть — с неба падали хлопья, собирая на деревьях и фонаре зимние шубки, а сугробам добавляя массивности. Свет мог добраться только до края леса, а дальше начиналась непроглядная тьма, будто кто-то повесил черную ткань. Дорожка почти засыпанных следов вела к соседскому дому, с хозяйкой которого Варе удалось познакомиться, но из окна Славы была видна только его часть.

Она уже собиралась уходить, так и не заметив ничего странного, когда дым из печки привлек взгляд.

Он не уходил в пасмурное темное небо, нет. Он поднимался на метр, а потом резко спускался до самой земли, исчезая при столкновении со снегом. У Вари был твердый трояк по химии всю школу, хотя и перед выпуском химичка над ней сжалилась, но даже она понимала, что дым должен уходить вверх. Что должно гореть, чтобы он поднимался на метр, а потом резко падал, Варя себе представить не могла.

Присмотревшись, она неожиданно заметила одну деталь: дым не двигался. Когда он поднимается, нельзя увидеть равномерные движения — это всегда клубы разного размера и интенсивности, будто дымоход выплевывает отходы горения.

Варя застыла, с ужасом осознавая — это не дым, а человеческий силуэт.

До того худой, тонкий и прозрачный, что его можно спутать с дымом. Маленькая голова, длинные, почти не сгибающиеся руки, которыми он облепил дымоход, и такие же ноги. Несмотря на это, Варя была не в силах заявить, что это не ее фантазия.

В детстве они с отцом часто рассматривали облака и придумывали, на что они похожи. Бывали и животные, и рыбы, и деревья, и даже машины с людьми. Однако сейчас Варя не могла понять, угадывает она фигуру, в самом деле, или она такая и есть. Или нечто тонкое и полупрозрачное, пришедшее из леса к соседскому дымоходу, действительно похоже на человека.

А ещё не могла сдвинуться с места, будто прикованная взглядом к странному дыму, греющему руки у трубы. Ей стоило идти на кухню и готовить замерзшему брату чай, лежать с ним под одеялом и тихо читать книгу, чтобы он быстрее успокоился и уснул. Однако Варя не могла. И впервые поняла, что значит быть запертым в собственном теле.

Дым, тем временем растер культи и поднял такую же вытянутую голову, оглядываясь. Варя не увидела лица, однако сразу поняла, что он ее заметил. А потом поднял тонкую, не толще водосточной трубы, ногу, и шагнул в сторону Вари.

Все произошло так быстро, что Варя не успела сообразить. В два шага дым оказался перед ней, заслоняя все окно своей полупрозрачной головой и обретая фигуру уже с внутренней стороны стекла, будто проходя сквозь него. По коже поползла ледяная корка, а глаза заслезились от резкого порыва, в то время как дымное существо приближалось все ближе, словно собираясь высосать из сердца все тепло.

И даже тогда Варя, как ни старалась, а пошевелиться не смогла. Следом все погрузилось в абсолютную тьму.