Тайга заберет тебя

Александра Косталь (2024)

Варя с семьей переезжает с Черноморского побережья в северный поселок, потерянный среди тайги и снега. Последняя надежда для ее больного брата это смена климата, но чем дольше они там, тем яснее становится — мать рассчитывает вовсе не на традиционную медицину. Варю начинают мучить кошмары, а брата Славу преследовать страшное существо из тайги, к которому он медленно привязывается, что пугает сестру все сильнее. Каждые двенадцать лет здесь пропадают дети, но никто не хочет бить тревогу, кроме самой Вари. Ее считают сумасшедшей, в то время как волосы на голове Славы седеют, а глаза теряют цвет — совсем как у чудовищ, что приходят из леса. Варя не собирается просто отдавать брата нечисти и пойдет на все, чтобы не допустить этого. Но у тайги свои планы, которые не узнать и не предвидеть никому из живых.

Глава 5. Дети быстро растут

Утром начался снегопад. Белые хлопья мягко ложились на сугробы, не потревоженные дуновением ветра. Варя сидела за своим столом, наблюдая, как снег рябит перед глазами, одновременно успокаивая и нагоняя тревогу.

В школу Слава не пошел — мать с самого утра утащила его в поликлинику. Отец ушел до того, как Варя проснулась, а возможно и вовсе еще не возвращался. Она ждала, пока суетящиеся рядом Слава с мамой уйдут, чтобы позвонить ему, но в трубке с ней заговорил только голос автоответчика.

У родителей случилась какая-то сильная ссора — это было видно невооруженным глазом. Только Варя не помнила, чтобы они хоть раз ругались до такой степени, что пытались даже не пересекаться дома и не говорили по несколько дней.

Она с отцом близка не была, однако он был тем тормозом, который не давал матери расходиться в обвинениях и истериках. Теперь она стала спокойной, будто вдруг начала принимать успокоительные, а отец просто пропал из виду.

— Новая работа у него, занятой весь из себя, — язвительно отвечала она, когда Варя пыталась ее расспросить.

А Слава вовсе забыл о том, что их в семье было четверо.

Поэтому, налив суп в один термос и положив мяса с картошкой в другой, Варя вышла из дома и двинулась в сторону рыбозавода. Если она не может застать его дома, значит, пойдет на работу.

К тому же отец воспринимался ею как островок спокойствия и жизни до всего, что пыталось свести Варю с ума. Ей срочно нужно было с ним поговорить. Он поймет. Улыбнется и скажет, что все будет хорошо.

И тогда Варя согласится с ним. И на душе станет легче.

С этими мыслями она шла, замотавшись в шарф по глаза и пытаясь преодолеть стихию. Горизонта почти не было видно из-за летящего снега, а в ушах свистел ветер. Когда Варя собирала обед, хлопья кружили и медленно падали, а теперь разыгралась настоящая вьюга.

Словно даже погода пыталась остановить ее, убедить остаться дома.

Рыбозавод находился от их дома чуть дальше школы, и больше напоминал режимный объект своим высоким бетонным забором, за которым нельзя было разглядеть даже крыши. Варя долго шла вдоль него, прежде чем смогла рассмотреть КПП, скрытое от глаз заплевывающим лицо снегом.

Это был обычный шлагбаум и каморка, чьи окна оказались завещаны какими-то тряпками, так что разглядеть что-либо оказалось невозможно. Варя приблизилась к ней, сначала легко постукивая по стеклу, а потом и со всей силы. Она не могла слышать, что происходит внутри, и вздрогнула, когда тряпка резко отодвинулась, являя старика-сторожа.

— Не холодно ли тебе, девица? — улыбнулся он, и Варе захотелось ему нахамить.

Жаль, сейчас для этого не было времени.

— Мой отец здесь работает, — воскликнула Варя, пытаясь перекричать метель. — Могу я войти? Мне нужно передать ему обед!

— Пирожки? — еще веселее переспросил сторож, пытаясь разглядеть содержимое ее рук. — А где же твоя красная шапочка?

— Вы пустите меня или нет? — уже раздраженно крикнула она.

Старик пожал плечами и задернул тряпку, служившую шторой. Варя уже хотела разразиться ругательствами в его сторону, но замок внезапно щелкнул, а дверь с торца отворилась.

— Заходи, девица, пока сама в Морозку не превратилась, — произнес он, быстро набирая на плечах снег.

Но Варя стояла на своем.

— Мне нужно к отцу.

— Внутрь не пущу, нет пропуска. У них скоро обед, могу вызвать сюда, — предложил старик.

Это было лучше, чем продолжать замерзать на улице.

Каморка у сторожа была хоть и небольшая, но уютная и теплая. Варе сразу же захотелось снять шапку. У окошка возвышался стол, наполненный газетами и кроссвордами, под потолком висел пузатый телевизор, вещающий новости. На невысоком холодильнике уместилась маленькая микроволновка и пачка чая с двумя гранеными стаканами. Рядом со столом размещалась еще советская кровать с шерстяным покрывалом и номером на изголовье.

— Как зовут твоего батьку?

— Алексей Евгеньевич Карасев, — заученно выдала Варя.

Старик достал из кармана рацию — ее Варя не заметила, занятая изучением быта сторожа — и сквозь шумы стал передавать сигналы. Наконец прозвучало:

— Серега, здорова! Карасев у тебя трудиться? Передай, чтоб ко мне спустился в перерыве, к нему тут гостья. Да идти ты, старый хрыч!

Он рассмеялся и прервал связь. Варя на секунду задумалась, сколько же лет было его собеседнику, если сторож называл его старым хрычом.

Варя неловко топталась на пороге, боясь даже ступить лишний раз — на подошву налипло столько снега, что был риск затопить эту сторожку до потолка в ближайшие минуты.

Да и неудобно это было. Варя видела старика впервые, а уже пришла к нему в дом, можно сказать. Да и в таком плохом виде, так что за ней еще прибраться придется.

— Меня Михалычем зовут, — представился сторож, забирая у Вари сумку и едва не заставляя снять куртку. — А ты кто будешь, девица?

Она задумалась, будто, в самом деле, забыла собственное имя. На деле же ей хотелось как можно быстрее уйти отсюда. Каждая клетка вопила о том, что лучше мерзнуть на улице, чем быть здесь. Неловкости от повиснувшей паузы прибавилось.

— Варя я. Карасева.

— Очень приятно, Варя Карасева, — кивнул Михалыч, снимая шапку и забрасывая ее на крючок с первого раза. Его короткие волосы, часть из которых навсегда покинула затылок, были полностью седыми. — Откуда будешь? А то вижу к нашей природе совсем не приучена.

Он взял Варю за плечи и усадил на кровать, сам наливая в чайник воды из-под крана. Ее шум перекрывал тяжелое дыхание сторожа и свист ветра за окном.

— С Краснодарского края мы. Только три недели назад переехали.

— Это с двенадцатого дома? Иринкины соседи, получается? — обрадовался Михалыч, будто что-то выиграл. — Хороший у вас дом, теплый. Прошлый хозяин работал на нашем заводе, каждый Новый год у него справляли всем коллективом. Жаль, конечно, Кешу, хороший был мужик.

Варя припомнила, что бывший хозяин рассказывал о своем брате, от которого достался дом. И его имя Варе показалось прямиком из советских мультфильмов.

Иннокентий Шляпников.

Так вот, каким он был.

— Иннокентий погиб? — попыталась аккуратно спросить она, но вышло как всегда в лоб.

— Не, он крепкий орешек, хрен расколешь. Сына своего потерял, вот и совсем худо стало. Митька у него шибутной был, лез постоянно куда-то, а тут болезнь, полгода и нет пацана. Вот и Кеша почти сразу следом за ним. Хворал он последний год, особенно тяжело зимой было. А у нас зима восемь месяцев в году, понимаешь? А, куда тебе, у вас там уже в феврале дендрарий зацветает.

Он поставил чайник и нажал кнопку, отчего внутри него начался запуск ракеты. Давно таких чудес техники Варя не видела — у всех дома уже стояли современные, с подавлением звука, подсветкой, а иногда и ионизацией, правда, что это такое было непонятно с момента, как эта тенденция появилась. Поэтому такой старый, но оттого родной сердцу космический чайник даже показался элементом уюта.

— С чего вы взяли? — улыбнулась Варя.

— Вот, по телевизору видел, — деловито объяснил Михалыч, указывая на антиквариат под потолком. — Я, вот, шестьдесят лет здесь, в самом любимом городе. А путешествовать можно и через экран.

— Не представляю, как можно прожить всю жизнь в таком холоде.

Сторож взглянул на Варю так осуждающе, словно она не понимала разницы между вилкой и ложкой.

— Это же сначала только холод и темнота, с непривычки. А потом, где бы ты ни был, душа все равно сюда тянуть будет. Ты молодая, еще ничего не понимаешь. А поживешь здесь год, уедешь на свой юг и будешь тосковать. Нет людей добрее, чем на севере. А все остальное приложиться, как моя покойная Асенька говорила.

Михалыч тяжело вздохнул, и улыбка на лице сменилась задумчивостью. Варя пожалела, что заставила его вспомнить о не лучших событиях в его жизни.

— Мне жаль, что с вашей женой такое случилось.

— Не стоит. Асенька прожила жизнь с улыбкой и была настоящим солнцем. Даже в больнице продолжала радоваться всему, даже своим любимым плюшкам с маком, которые я то сжигал, то недопекал, — пожал плечами он, доставая стаканы и с грохотом водружая их на стол. — С ней мне было тепло даже в самые низкие температуры. Последние семь лет я жив только благодаря воспоминаниям о ней.

— Выходит, не север такой прекрасный, а люди рядом, — зачем-то произнесла Варя.

Михалыч замолчал, и ей хотелось хоть чем-то заполнить эту неудобную тишину. Он разлил по стаканам кипяток и щедро опустил в него по два пакетика, стремительно окрашивающих воду.

В этот момент дверь распахнулась — сначала показалось, что это замок не выдержал напора вьюги и приказал долго жить — но та сразу же вернулась на место, а на пороге вырос отец.

— Варька? Ты что здесь делаешь? — поразился он, беспардонно скидывая снег с ботинок и куртки на пол сторожки. — Я уж грешным делом подумал, мать твоя явилась.

— Нет, это я, — с улыбкой заявила Варя, помогая ему снять куртку, и сама, вешая ее на крючок. — Я принесла тебе обед!

— Какая у тебя дочь взрослая, хозяйственная, — мягко произнес Михалыч и выглянул в окно. Метель успела закончиться, и облака стали светлеть, и вскоре из-за них должно было показаться солнце. — Пойду я, что ли, снежок вокруг сторожки почищу, намело, так намело!

И исчез, захватив с собой лопату. Варя не заметила, как он успел опустошить свой стакан.

— Не переживала бы, нас хорошо кормят, — произнес отец, едва за сторожем закрылась дверь.

Варя уже доставала термосы, выставляя их на расчищенном от газет столе. Едва крышки оказались откручены, вверх пошел пар, и она в очередной раз восхитилась такой простой, но нужной вещью в этих холодных землях.

— Но я же старалась, — растерянно протянула Варя.

Отец вздохнул и потрепал ее по плечу.

— Ну, если ты сама готовила, это святое дело.

Он улыбнулся, и дочь ответила ему тем же.

Отец занялся едой, так быстро от нее избавляясь, будто не ел все время, что отсутствовал дома. Варя сидела молча напротив, подбирая нужные слова и все не решаясь начать разговор. Когда обед уже был почти уничтожен, она, наконец, решилась задать главный вопрос, интересующий ее несколько дней.

— Почему ты не появляешься дома? Вы с мамой поругались?

Отец замотал головой, запил очередную ложку еды чаем и отмахнулся:

— Ты не должна думать об этом. Это только между нами.

— Но ты не ночуешь дома, и совсем забыл о нас со Славой, — невзначай напомнила Варя, пряча взгляд.

— Вы со Славой всегда были близки с Томой, а не со мной. Будет лучше, если за вами будет приглядывать она, — обнадежил отец.

Где-то в семейном архиве хранились фотографии маленькой Вари и отца, где они улыбаются в камеру щека к щеке. Все, кто видели этот снимок, говорили об их схожести. Черные волосы, узкий подбородок, темные глаза и большие брови, крепкая фигура, а еще множество родинок на белой коже по всему телу. С отцом она действительно не была близка, однако это не значило, что Варя не заметила его ухода.

— Значит, развод? — поникшим голосом заключила она и отвернулась, пытаясь скрыть трясущийся от слез подбородок.

Ей было уже двадцать. Она была взрослым самостоятельным человеком. Но такое известие снова превращало ее в ребенка, ощущающего всей душой, как мир трещит по швам. Как не самая крепкая семья трещит по швам. Нельзя достаточно вырасти, чтобы спокойно воспринять расставание родителей. Одна из аксиом жизни, что они любят друг друга и всегда будут вместе, ломается, а вместе с ней и одна из множества свай, на которых ты стоишь. Не упадешь, но недостаток опоры будет сопровождать всегда.

— Твоя мать не хочет лечить Славу, — грубо бросил отец, наконец, теряя самообладание. — Она считает, что свежий воздух и эта чертова тайга его вылечат лучше, чем реабилитация в Москве, на которую мы так долго копили. Она чуть не отдала эти деньги какой-то бабке, которая обещала отшептать Славу. А я не дал. И это стало для твоей матери обидой века.

Варя молчала, до боли сжимая кулаки под столом. Вся семья сильно устала за последние семь лет. Особенный ребенок — это каждодневной труд, и в последний год они добились того, что Слава почти не отличается от обычных детей. Конечно, у родителей могли сдавать нервы. Но развод?

— Вы же вдвоем за ужином заявили нам, что хотите переехать сюда. Что реабилитация закончена, и теперь нужна выносливость организма, вслед за которой и мозг сможет переживать большие нервные потрясения с меньшими потерями. И крайний север лучшее место для этого.

Отец со звоном отбросил от себя ложку, полностью теряя аппетит. Варя немного жалела, что вынудила его на этот разговор, однако ей хотелось все знать до конца.

— Понимаешь, Варька, твоя мать наслушалась своих подруг о том, что тайга излечивает даже неизлечимые болезни, и какую-то из них вообще от порока сердца излечила. Вот только исчезновение ее диагноза — не чудо, которым она пытается вылечить Славу, а врачебная ошибка. В роддоме поставили патологию абсолютно здоровой девочке. Но наш Слава болен, и это видно невооруженным глазом, поэтому тайга ничем ему не поможет. Нужно ехать в Москву. А твоя мать тянет время, которого у Славы не много.

Он говорил это сквозь зубы, то злясь сильнее, то переходя на крайнюю усталость. Варя не сомневалась во всем сказанном, однако верила, что найдет хоть что-то, что может опровергнуть услышанное.

— Мама не дает везти Славу в Москву? То есть у нас есть деньги, договоренности с больницей, Слава абсолютно готов, и мама просто не дает?

Папа развел руками.

— Она им не верит. Говорит, что пока Славу лечили, несколько раз чуть не убили. Больше она не намерена верить людям в белых халатах.

— А его, правда, чуть не убили?

— Много раз. Равнодушие некоторых врачей обходилось большими усилиями неравнодушных впоследствии. Твою маму это сильно подкосило.

— А тебя нет? — возмутилась она, неожиданно принимая сторону матери. — Тебя бы не подкосило видеть, как твой сын умирает, и никто не собирается ему помочь?

— Мы сейчас не об этом…

— Об этом! — прикрикнула Варя, и отец вытаращил на нее удивленные глаза. — Я не говорю, что жизнь в отдалении от цивилизации его спасет. Я говорю, что стоит быть чуть терпимее к ее беде.

— Это и моя беда тоже. Считаешь, для меня эти семь лет были лучшими в жизни? Нет. Я пахал как проклятый, оплачивая капельницы по сто тысяч, реабилитации, занятия с тренерами, а потом всю ночь слушал, как она бедная родила больного ребенка и теперь на нее косо смотрят в больницах. Ох, как это ужасно! — отец театрально всплеснул руками, и Варе стало невыносимо противно от его издевательского тона. — Она ни дня в этой жизни не работала, но смела попрекать меня деньгами, которые шли на лечение Славы и ей на ногти не оставалось!

— Мне плевать.

Отец опешил, чуть приоткрывая рот, но из него не вылетело ничего, кроме тяжелого вздоха.

— Мне плевать, — повторила Варя, поднимаясь из-за стола. — Плевать, кто из вас больше вложил в Славу, плевать кто виноват в его болезни, плевать что еще вы не поделили. Слава болен, и он сын вас обоих в равной степени. И если ты можешь просто сбежать из дома, чтобы не видеть того кошмара, что с ним происходит, то мама не может. И я не могу. Потому что Слава нуждается в поддержке. И ты поступаешь ужасно, когда бросаешь нас одних с этой проблемой, пап.

— Вся проблема — в промытых мозгах Томы, — прикрикнул отец, тоже вставая на ноги. — И твои она тоже изрядно попортила, раз ты думаешь нормально так разговаривать с отцом. Вот и живите своим женским царством, посмотрим, что из Славки тогда вырастит. А теперь иди, пока отец за ремень не взялся.

Он вышел, громко хлопнув дверью, так что она ударилась и распахнулась снова. Варя же засуетилась, скидывая термосы в сумку и выскакивая следом. Она бежала вперед, не замечая Михалыча, и пытаясь как можно скорее исчезнуть отсюда.

Больше интересоваться делами родителей ей не хотелось ни при каких обстоятельствах. И Слава тоже не должен участвовать в этом — повторяла она про себя без конца.

Но спросить мать про реабилитацию все же стоит. Это важнее их разборок.

Варя вернулась домой, когда они со Славой уже освободились: дом оказался открыт, а в прихожей скопилось несколько пар обуви. Варя их пересчитала и поняла, что две явно лишние.

— Ма-а-м!

Быстро сбросив куртку и шапку, Варя толкнула дверь на кухню, застывая, так и не переступив порога.

За столом сидела соседка Ирина и учительница, имя которой как назло вылетело из головы. Вроде, ее звали Елена. Наверное, они пили чай, явно мило общаясь с мамой и Славой до того, как дверь распахнулась, а теперь неловко замолчали, приковав взгляды к появившейся Варе.

— Доброго дня! — первой отмерла Ирина, поднимая руку в знак приветствия. — А мы здесь решили вас навестить. А то как-то не по-человечески получается: соседи и не знакомы!

— Здравствуйте, — кивнула учительница.

Слава проигнорировал появление сестры, старательно вырисовывая что-то на бумаге. Белое пятно на изгибе брови притягивало взгляд, как не старайся.

— Здрасьте, — критично кивнула Варя, оборачиваясь в коридор в поисках матери, но той на горизонте не оказалось. Не к Славе же они пришли? Еще свежи были воспоминания об увиденном в доме Ирины, и по коже поползли мурашки даже под теплым свитером. — А где Настенька? Дома оставили?

— Она на занятиях, — первой нашлась учительница, почему-то смущенно розовея. — Сначала школа, потом художка.

— Младенец?

Она нахмурилась, даже не зная, что ответить. Варя в свою очередь была удивлена еще сильнее.

— Моей дочери семь, — медленно, проговаривая каждую букву, произнесла Елена.

С губ Вари сорвался нервный смешок. Она перевела взгляд на Ирину, с хлюпаньем попивающую чай из блюдца и не участвующую в разговоре. Поняв, что все внимание сосредоточено на ней, она улыбнулась, отмахиваясь:

— Дети быстро растут!

— Прошли сутки, — неожиданно зашипела Варя, бросаясь к столу.

Учительница вздрогнула, выливая чай на белую блузку, вскочила со стула и растерянно замерла. Глаза ее стремительно расширились, а подбородок затрясся от наступающих рыданий, будто случилось что-то непоправимое.

В день знакомства Варе показалось, что они ровесницы. Теперь же отчетливо виднелись взрослые черты и нежные, не знавшие тяжелой работы, но все же возрастные руки. На правой красовалось обручальное кольцо.

Которого не было — в этом Варя была уверена.

— Могу я… — стала блеять Елена, но была перебита резким:

— Первая дверь направо.

Она исчезла, и вместе с ней весь доброжелательный настрой Ирины. Старуха отшвырнула блюдце от себя, оставляя на столешнице стремительно растущую лужу, и поднялась, гневно и презрительно глядя Варе в глаза:

— Ты чего лезешь, куда тебя не просят? Живи сама, а в чужую семью нос не суй.

— Мне плевать на вашу семью, пока вы не лезете в мой дом, — тем же тоном ответила Варя, совершенно не пугаясь. — Пошли вон, и чтобы рядом со своими я вас не видела, понятно?

— Поздно.

Ирина улыбнулась, поглаживая сидящего рядом Слава по голове. Варя видела, как от каждого движения в кудрявой шевелюре добавляется седых волос. Будто ее пальцы были испачканы мелом, и от прикосновений волосы окрашивались белым, впитывая цвет во всю длину.

Долго думать она не стала — схватила со стола нож, которым совсем недавно намазывали масло на бутерброды, и со всей силы вогнала в предплечье старухи. Руки затряслись намного позднее, когда Варя осознала, что сделала — ткань блузки стала пропитываться кровью. В глазах начало плыть, к горлу подступила тошнота.

— О, господи…

То была не дворняга, кинувшаяся на нее на улице, желая разорвать. Нож торчал в человеческой плоти.

И это сделала она. Медленно к ней поступала паника от осознания, что на самом деле только что произошло, но Варя всеми силами пыталась ее подавить, мысленно повторяя:

«Эта ведьма пришла за ее братом. Другого выхода не было. И если потребуется, то Варя сделает это вновь»

Ирина зашлась криком, а она в это время собрала Славу в охапку и вывела прочь с командой:

— Бегом в свою комнату!

Так часто протестующий в последнее время брат неожиданно кивнул и побежал сломя голову по лестнице. Варя взяла лопату, стоящую в прихожей, и, выставив ту перед собой, вернулась на кухню.

Ни крови, ни ранения не было. Ирина сидела в углу на стуле, как ни в чем не бывало, со здоровой рукой, и рассматривала рисунки Славы. На них карандашом был нарисован силуэт мужчины с непропорционально длинными руками и ногами и маленькой головой. Лица у него не было.

— Поздно, — повторила Ирина, выкладывая альбом перед Варей. — Мальчик уже приглянулся ему. Пришло вам время подумать, чтобы не продешевить. Он ведь все может, чего не проси.

— Кто? — уже ничему не удивляясь, бросила она. — Кто, мать твою?

Сердце колотилось в груди, а лицо наверняка покраснело. Ирина критично обвела ее взглядом и щелкнула пальцами.

— Ты с ним знакома. Он хочет сделки именно с тобой. Давно ты во времени проваливаешься, деточка?

— Хочет? — нервно рассмеялась она, отставляя лопату и указывая гостье на дверь. Истерика от только что пережитого стресса наступала, и сдержать ее было невозможно. Казалось, еще секунда, и Варя либо расплачется, либо точно приложит эту сумасшедшую по голове. — Перехочет.

— Смотри. Чем больше сопротивляешься, тем ему играть интереснее. И тем хуже тебе придется.

Варя не ответила, а лишь снова указала на дверь.

Именно в этот момент на пороге кухни появилась мама. Она бегло осмотрела обстановку, поджимая губы и направляя на дочь осуждающий взгляд. Возмущению ее не было предела.

— Ой, а вы уже уходите? Варь, ты зачем в кухню грязную лопату притащила, еще и перед гостями?

— Фокусы показывала, — выдохнула Варя, не прерывая дуэли взглядом с Ириной. Старуха улыбалась ей так приветливо, что по коже полз предательский холод. Неужели мать этого не замечала? — В самом деле, им уже пора.

Но та легко замотала головой.

— Что вы, мы никуда не торопимся. К тому же, Лена что-то совсем застряла в ванной, пойду, помогу, что ли.

Мама обменялась с ней улыбками, а едва дверь за соседкой закрылась, в Варю полетело полотенце.

— Ты что опять устраиваешь? Хочешь, чтобы мы и здесь жили как отшельники? — гневно зашептала мама, тряся дочь за плечи. — Милейшие люди, а ты им лопатой угрожаешь!

— Они напугали Славу! — тем же тоном ответила Варя. — А мне угрожали!

Мама не поверила. Она всегда верила кому угодно, но не собственной дочери.

— Чем тебе учительница и бабушка на пенсии с малолетней девочкой на руках могли угрожать? — едва удерживая смех от ее глупости, спросила она.

— Ты не понимаешь!

— И Слава сказал, что ты сказала ему бежать в комнату. Это же совершенно не гостеприимно, Варя!

Она не знала, что может ответить матери. Шум воды в ванной стих, и они разошлись по разным углам кухни, будто этого разговора и не было. Сидеть и улыбаться соседям Варя точно бы не смогла, поэтому сбежала, не дожидаясь их появления. Она поднялась к Славе, намереваясь сообщить, что его срочно нужно переводить в другой класс, если не школу. Он учился там меньше недели, и вряд ли будет сильно расстроен, а подобные меры просто необходимы. Чем дальше он от этой семьи, тем лучше всем.

Варя не могла объяснить, в чем было дело — то, что она видела, не поддавалось никакому разумному объяснению. Зато опасность всегда чувствовала заранее, в отличие от матери, сидящей у разбитого корыта, когда уже поздно. И ее брат этим корытом не станет. Она сделает все возможное и невозможное, как делала с самого его рождения.

Слава сидел на ковре, положив рядом лист бумаги и старательно выводя все тот же силуэт. Рассматривая его с порога, Варя допустила мысль, что именно так в фильмах показывают одержимость чем-либо. Как навязчивая мысль, он занимал все больше места в голове брата, и рано или поздно намеревался вылезти наружу.

И все это вина учительницы и ее чокнутой матери.

Не обращая на себя внимания, Варя прикрыла дверь и села рядом со Славой. Лишь когда он закончил, поднимая на нее голову, решила спросить:

— Это твоя учительница познакомила тебя с… твоим другом?

Он замотал головой.

— Елена Федоровна хотела помочь. Спрашивала, чем я болею.

— И что ты ей ответил?

Слава засопел, думая. Взгляд его снова упал на окно, откуда в комнату просачивались лучи солнца.

— Что я не болею. Как ты учила, — кивнул он и затаил дыхание, ожидая ее реакции.

Варя поджала губы, понимая, что этого разговора не избежать. Хотелось бы откладывать его как можно дольше, но Слава уже взрослый парень. Пора ему все объяснить.

— Слава, ты болеешь, — с трудом произнесла Варя, сжимая его плечо и наблюдая потрясение на лице. — Но никто в этом мире не должен этого знать, понимаешь? Все, кого ты встретишь, захотят ударить тебя именно туда, где болит. И будут наблюдать, как ты корчишься от боли. Не все люди такие, но большинство. Поэтому не стоит показывать им свои слабости. Только с семьей ты может быть собой, понимаешь?

Слава нервно сглотнул, явно удивленный ее реакцией.

— Но ты говорила, что я не больной.

— Ты и не больной, — кивнула Варя, подмигивая ему. — Правда, же?

Слава с запозданием, но кивнул в знак согласия. Его большие, светлые глаза бегали по ее лицу в поисках правильного ответа. Он выглядел таким потерянным, таким испуганным, что Варе стало не по себе. Она ни в жизни его не трогала, но почему тогда он следит за каждым ее движением? Почему вздрагивает?

— Ты боишься меня? — поразилась Варя, убирая руку и пытаясь глубже заглянуть в его мысли.

Слава быстро замотал головой, на мгновение переводя взгляд куда-то ей за спину. Варя развернулась, но кроме окна и пустого угла ничего не увидела.

— Твой друг прямо сейчас здесь?

— Я хочу бутерброд! — внезапно подскочил Слава и схватил ее за руку, поднимая и утягивая за собой. — Пойдем на кухню!

— Ты же только что…

— Бутерброд!

Варя очнулась уже на середине лестницы, резко обретая власть над собственным телом и останавливаясь. Слава тоже замер, развернувшись к ней, и весело заявил:

— Хочешь, я сам сделаю?

— Ты что, мелкий проказник, уводишь меня из комнаты? — полушутливо спросила Варя, прищуриваясь.

На самом же деле внутри нее все похолодело. Неужели тот, кого она видела за окном, теперь появлялся и днем? Или, того хуже, жил прямо в Славиной комнате?

— Бутерброд! — только и заявил брат, самостоятельно убегая на кухню и не оставляя сестре выбора.

Соседи покинули их дом, мамы на кухне тоже не оказалось. Рисунки так и лежали на столе, притягивая внимание. Варя замерла, рассматривая один из них, пока Слава брал хлеб и тянулся к холодильнику за колбасой, даже взял доску с полки. Только когда все это заняло половину стола, и Слава взгромоздился на стул коленями, удерживая самый большой нож для мяса, Варя, наконец, отмерла.

— Может, для колбасы подойдет нож поменьше? — попыталась исправить ситуацию она, пока кое-кто не отрезал себе половину руки.

Варя достала из ящика старый нож не больше собственной ладони и протянула Славе. Пока он готовил бутерброды, она прошлась по первому этажу, но маму так и не нашла. Когда вернулась, альбома на столе уже не было.

Слава сидел на стуле рядом, старательно жуя хлеб с колбасой. В окне уже стемнело, и только силуэт безликого господина был виден среди непроницаемой тьмы, не разгоняемой даже светом ближайшего фонаря. Он стоял напротив соседского дома, обхватив ладонями-культями дымоход, будто пытаясь согреться. Поняв, что за ним наблюдают, тот обернулся, глядя светящимися глазами на абсолютно пустом лице прямо Варе в глаза.

А на голове Славы тем временем появилась еще одна седая прядь.