Тайга заберет тебя

Александра Косталь (2024)

Варя с семьей переезжает с Черноморского побережья в северный поселок, потерянный среди тайги и снега. Последняя надежда для ее больного брата это смена климата, но чем дольше они там, тем яснее становится — мать рассчитывает вовсе не на традиционную медицину. Варю начинают мучить кошмары, а брата Славу преследовать страшное существо из тайги, к которому он медленно привязывается, что пугает сестру все сильнее. Каждые двенадцать лет здесь пропадают дети, но никто не хочет бить тревогу, кроме самой Вари. Ее считают сумасшедшей, в то время как волосы на голове Славы седеют, а глаза теряют цвет — совсем как у чудовищ, что приходят из леса. Варя не собирается просто отдавать брата нечисти и пойдет на все, чтобы не допустить этого. Но у тайги свои планы, которые не узнать и не предвидеть никому из живых.

Глава 8. Жердяева жена

Стук в окно повторился. Потом еще раз, но уже настойчивее. Лена задумалась: с чего бы духу стучать в окно, если он может протиснуться куда угодно?

Силуэт дернулся, позволяя свету от фонаря озарить лицо гостя, и она бросилась к створкам, чтобы как можно скорее их распахнуть.

— Что ты здесь делаешь? — поразилась Лена, бросаясь Елисею на шею и впуская в дом морозный воздух.

— Так ты в школу не явилась, на домашний не отвечаешь, что мне думать? Если ты меня не впустишь, я сейчас сорвусь с подоконника прямо в пасть твоему дракону! — весело, однако немного с опаской произнес он, и Лена сразу же отскочила.

Она стала крутить головой в поисках часов, но поняла, что те застыли на семи утра — примерно в это время мать сообщила ей о сегодняшнем обряде.

— Сколько время? И что значит, не появилась в школе? Сейчас что, уже вечер? — сыпала Лена вопросами, пока Елисей забирался на кухню и отряхивался от снега.

Тот стремительно таял на полу, чистой водой растекаясь по паркету.

— Время уже восемь! Я тебе телефон оборвал, а ты сидишь и не отвечаешь… Подожди, ты что, плакала?

От его обеспокоенного голоса захотелось разрыдаться с новой силой. Елисей попытался заглянуть ей в глаза, но она отвернулась, обхватывая себя руками.

— Что случилось, Лен? Не могу представить причины, по которой ты пропустила уроки, — усмехнулся он, приобнимая ее за плечи и заставляя все же поднять голову. — Ну что, расскажешь?

Лена тяжело вздохнула, глядя на него грустно и обреченно, и тихо произнесла:

— Помнишь, мы хотели уехать?

— Конечно, — с готовностью кивнул он.

— Поздно.

Елисей нахмурился, пытаясь выловить в ее лице намек на шутку или хотя бы объяснение, однако остался ни с чем.

— Почему?

— Потому что так, — Лена отстранилась, разводя руками. Слезы с новой силой накатили на нее, и скрывать горе стало невыносимо. — После сегодняшней ночи будет поздно.

Сколько бы одноклассники его не убеждали, Елисей никогда не верил в слухи о ведьмовстве матери Лены. Он ни разу не задал ни одного вопроса, ни одного намека не проскользнуло в его речи, словно этого не было вовсе. Лена была ему за это благодарна.

Но теперь ей ужасно хотелось, чтобы Лес сам обо всем догадался, чтобы ей не пришлось объяснять все, что она и сама с трудом понимала. Хотела, черт возьми, чтобы он спас ее сейчас так же, как спас от одноклассников.

И, словно увидев все это в Лениных глазах, заключил:

— Значит, бежим прямо сейчас.

С губ ее сорвался смешок, но видя полное серьезности лицо Елисея, она потрясенно уставилась на него.

— Как? Вертолет будет только утром, и тот стоит столько, что мы в жизни не накопим!

— У меня есть деньги, — безапелляционно заявил он, подталкивая ее двери. — Иди, собирайся. Выходим через пятнадцать минут. Бери только необходимое.

— Как…

Лена не понимала ни слова из того, что Лес говорил. Как не понимала и то, что он собирался провернуть: им едва-едва исполнилось восемнадцать, они еще школьники, на дворе февральская ночь Бауш, кругом только лес и мороз, а вертолет будет только утром. На что они вдвоем могут надеяться? Пешком пройти тайгу насквозь до ближайшего города? Никто из них даже не знает, в какой тот стороне!

Видя сомнения, Елисей подошел ближе, обхватывая ее лицо ладонями, и произнес так, что губы Лены обдало дыханием:

— Ты мне веришь?

Ей хотелось верить. До зуда, до треска, до самых кончиков волос Лена хотела прямо сейчас уйти от ведающей матери и больше никогда не вспомнить о ней и о лесном духе, чьей женой она едва не стала. Прожить такую долгую и счастливую жизнь, что все это потеряется в памяти, вытеснится другими, приятными воспоминаниями. Рядом с Елисеем.

У них должно быть много общих счастливых воспоминаний, ведь так?

Лена поджала губы, искренне кивая, и унеслась в комнату. Первые минуты она потратила на то, что металась по комнате, не понимая, какие вещи могут понадобиться, куда бы они не попали. Ни времени, ни места на сумки нет, поэтому все, что ей нужно, стоит надеть на себя. Лена натянута на сорочку сначала платье, потом шерстяной свитер и юбку, под нее двое утепляющих гамаш и болоневые штаны. Наверх еще один свитер, только на пуговицах — неизвестно, насколько им придется замерзнуть. Прежде чем возвратиться к Елисею, который уже ждал в прихожей, Лена перевернула все шкатулки матери с украшениями и шубы, в одной из которых нашла отложенную тысячу, и спрятала ее в карман платья. Захватила две золотые цепочки на случай, если им станет совсем худо, и документы.

Она намотала шарф, спрятала толстую русую косу под пальто и надела меховые сапоги, в последний раз оглянула прихожую.

— Нам пора.

Елисей торопил, а Лена впервые в жизни не могла насмотреться на собственный дом. Она как никогда ощущала, что больше не вернется сюда. Не увидит кружевных салфеток на телевизоре, подоконниках и под банками с грибами, не наступит на скрипучую половицу, третью от входа, не услышит запах трав. На нее больше не упадет куртка вместе с крючком, который постоянно отрывается. Моська больше не встретит после школы у ворот.

Больше Лена сюда не вернется.

— Нам пора, — повторил Лес, и только теперь она услышала.

И крепче сжала его руку.

Моська послушно спала, сложив морду на лапы, и даже ухом не повела, когда они прошли мимо, за ворота. Лена хотела в последний раз встретиться с ней взглядом, попрощаться, может быть даже дать куснуть себя за руку, потому что особых нежностей она никогда не проявляла, а так хоть какое-то внимание. Казалось, словно ей вовсе все равно на Лену.

— Ты сказал, она едва тебя не съела, — припомнила она, не отводя взгляда от Моськи, пока Лес закрывал калитку на замок. — А теперь спит.

Тот неопределенно передернул плечами, не понятно от холода или для веса слов.

— Кто же ее поймет? Пойдем.

Он крепче сжал ее руку, так что Лене даже стало больно, но она ничего не сказала, послушно следуя за ним. Ее с матерью дом был крайним к лесу, но даже отсюда было видно, как в ночь Бауш вымер поселок.

Буквально вымер.

Ни в одном окне не горел свет, не колыхались занавески, и даже дым не валил из труб, хотя зимой прекращать топиться было опасно — проспишь и замерзнешь насмерть. Холод коварен, и смерть, когда идет с ним под руку, доверяет все дело партнеру — ты уснешь, и даже не поймешь, как твое тело обледенеет, а сердце остановиться. А замерзнуть в феврале легче, чем когда-либо в году.

Лена шагала по снегу, слушая хруст под ногами, и едва поспевала за Лесом — тот тащил ее едва не волоком. Лишь когда дорога сузилась, а потом и вовсе стала состоять из препятствий, бьющих по лицу и царапающих руки, она, наконец, подняла голову и обомлела.

— Ты что, ведешь меня в тайгу?

Попытка вырваться не удалась — Лес шел, не отпуская и не давая даже остановиться, так что Лена не могла забрать руку. О боже, неужели ее глупая идея перейти тайгу насквозь и была гениальным планом Леса? Выходит, не будет никаких совместных счастливых воспоминаний, не будет института, не будет ничего! Они просто замерзнут насмерть возле какой-нибудь сосны, или станут обедом особенно оголодавших к февралю диких зверей.

Вот их ближайшее будущее. А не то, что Лена успела нафантазировать, за последние полгода перед сном.

— Отпусти! Я не пойду в лес! Меня там ждет… Отпусти!

— Кто?

Он замер, медленно оборачиваясь к ней. Черное небо было исполосовано ветвями, но даже сквозь их паутину звезды освещали поляну так, словно солнце и не садилось. Глаза Леса горели так же ярко, а туманность их гипнотизировала. При даже мимолетном взгляде в них поляна начинала кружиться в вальсе, и Лена зажмурилась, чувствуя, как подступает тошнота.

— Лен? Лена, не уходи от меня, — нежно прошептал он, приобнимая ее, но даже с закрытыми глазами она попыталась вырваться. Не было больше ее Леса. Тот, кто стоял перед ней, был холоден и бесчеловечен. Каждой клеткой она ощущала эту подмену. — Вспомни, вспомни о наших мечтах быть вместе! Теперь мы сможем, слышишь?

Когда Лене все же удалось открыть глаза, перед ней стоял вовсе не Лес. Его силуэт плыл, из человека превращаясь в огромное полупрозрачное существо. Высотой в двухэтажный дом, оно стояло на сухих длинных ногах и имело такие же руки. Сквозь туманное тело просвечивал скелет, чем-то подходящий на человеческий, но был таким тонким, и вытянутым, с сотней позвонков на спине, что больше походил на чудовище.

Особенно с пятнами крови на лице и длинных пальцах.

Это и было чудовище. От человека, которого Лена полюбила, в нем не осталось ничего.

Перед ней возвышался дух леса. Хозяин ночи Бауш.

Лена не заметила, как стала пятиться назад, а губы затряслись, так что совсем скоро могла наступить истерика. В платье, двух свитерах и куртке ей внезапно стало так холодно, что руки задрожали. И дело было совсем не в морозе.

Дух тем временем опустился вниз, застывая лицом в нескольких метрах от Лены. Он был высотой с сосны вокруг, но сейчас его голова была ровно в человеческий рост. Глаза-камни горели лунным светом, и смотрели на Лену одновременно с опаской и интересом. Он должен был внушать ужас, но словно сильнее боялся Лену, чем она его.

Дух свернулся калачиком, и его дымное тело разошлось в разные стороны туманом, медленно растворившемся в воздухе. В центре поляны снова стоял Лес, все в той же одежде, а вокруг него, как по команде сидели белые волки. Одиннадцать величественных фигур окружали Леса, как короля сопровождают его подданные.

Лена кинулась к нему, несмотря на окружающих его хищников, и прижалась, обхватывая руками как можно крепче. Лес обнял ее в ответ, тяжело дыша.

— Я здесь хозяин, — произнес он тихо, но в тишине ночного леса это прозвучало оглушающе. — Теперь нам никто не помешает.

Она отстранилась, потрясенно глядя на того, кого, как оказалось, совершенно не знала.

— Это ты — Жердяй? Ты устраиваешь ночь Бауш? Из-за тебя пропадают дети? — стала сыпать вопросами Лена, пытаясь хоть как-то справиться с распирающим голову недоумением.

Лес улыбнулся, на мгновение запрокидывая голову к небу. Лена ощутила, как на мокрые щеки ложатся снежинки.

— Я дух леса. Один из двенадцати, составляющих Бауш. И я так рад, что ты не сбежала.

Он поцеловал ее, но Лена ощутила лишь холод на губах. Тогда она будет думать, что сама выбрала быть с Лесом. Быть женой лесного духа, и даже родит ему дочь. Будет ворожить, как мать, и чувствовать себя хозяйкой этого места. Однако очень скоро она поймет, что не Лес даровал ей то, что она умеет. И что не такую жизнь она хочет для Настеньки, да и для себя тоже. Мираж, что наслал Лес, ослабнет, и Лена захочет вернуть все, как было раньше.

И тогда Лес заберет у нее все, чем она когда-либо дорожила.

“Думаю, это судьба” — улыбнулся ей десятиклассник Елисей, когда они сели за одну парту.

— Быть здесь — твоя судьба, — прогремит над лесом, так что птицы поспешат скрыться с поляны, а преданные волки прижмутся к земле.

Тогда Елена Федоровна и поймет, что если она сама не может сбежать, то сделает все, чтобы защитить от Бауш дочь.

***

Когда Елена Федоровна закончила, Варя поняла, что все это время пялилась на нее с открытым ртом. В голове одновременно крутилось множество вопросов, но сформулировать не выходило ни один. Все это походило на какие-то легенды времен язычества, которыми люди пытались объяснить те природные явления, на которые не могли повлиять. Сейчас, когда вместо молитв богу дождя люди просто смотрят прогноз погоды, и в случае засухи поливают посевы вручную, такие рассказы никак не могли уложиться в голове Вари. Елена Федоровна тем временем терпеливо ждала, глядя ей в глаза, будто пытаясь угадать мысли. Но что-то подсказывало, что все вновь было написано на лице.

У Вари вдруг возникло чувство, что ее бесцветные глаза чуть подрагивают, вводя в подобие транса. Она вздрогнула, стряхивая с себя это чувство, и отвернулась. Внушить себе что-то она точно не позволит.

— Значит, ты…

Варя не договорила, перебитая еще одним приступом лая за окном. Только на этот раз он был громче, протяжнее, и словно массивнее — будто лаял не молодой, а уже взрослый и мощный пес. Это и лаем было не назвать, скорее крик для братьев, оповещающий о чем-то.

Мрачность сползла с лица Елены Федоровны, сменяясь страхом. Не за себя боялась — за Варю. Она удивилась, что та может думать хоть о ком-то, кроме себя. И если так, то стоит и в самом деле беспокоиться.

— Волки, — выдохнула она, хватаясь ладонью за лоб, и по-учительски скомандовала — Под стол, скорее!

— Все же окна и двери закрыты, мы на втором этаже, — слабо заспорила Варя, но получила громкое:

— БЫСТРО!

Елена Федоровна толкнула ее, так что Варя кубарем покатилась по линолеуму к учительскому столу. Только он имел три грани, способные скрыть сразу с трех сторон — об этом думала Варя, втискиваясь туда, где едва могли поместиться учительские ноги, что говорить о человеке в зимней одежде.

Однако взгляд и крик Елены Федоровны ее серьезно напугали, так что Варя даже задержала дыхание, и отнюдь не из попытки сгруппироваться как можно в меньший объем.

Она могла только слышать, как маленькие каблучки прошли к окну, со скрипом распахивая его настежь, и по полу побежал сквозняк. Волчьи голоса становились все громче, а вскоре Варя расслышала, как те топчут снег, наступая. Чуть поддавшись назад, в угол стола, она разглядела тонкую трещину, через которую можно было рассмотреть открытое окно и Елену Федоровну, сидящую на нем, свесив ноги на улицу. Колышащий рукава блузки ветер ей нисколько не мешал.

— Нечего вам здесь выискивать, — бросила она сердито, так что Варя не узнала ее голос, а волки вовсе замолкли. — Одна я здесь, бегите в другое место за добычей.

В шуме ветра послышалось рычание, и у Вари сердце рухнуло в пятки. Она так боялась собак, но понятия не имела, что когда-нибудь ей придется столкнуться с волками. Такими же хищными псами, только не поддающимися дрессировке.

Совершенно.

— Нечего на меня зубы скалить, — продолжала Елена Федоровна, сильнее наклоняясь в окно. — Иначе поведаю твоему хозяину, что ты его оленей таскаешь, так он тебя быстро на диету переведет, понял?

Послышался еще один рык, более сдавленный, а следом за ним хруст снега под лапами. Он разрезал уши хуже любого лая — страшно было представить, какой мороз стоял на улице.

Впрочем, представлять не приходилось: Варя едва удерживалась от попытки набросить на голову хотя бы капюшон, ощущая холод даже волосами. Но любое движение или вздох могли ее выдать, и по сравнению с волками ангина казалась манной небесной.

Варя позволила себе задышать, только когда послышался хлопок закрытого окна, а следом за ним скрип поворачивающейся ручки. Сквозняк иссяк, но теплее не стало, так еще и из-за неудобной позы казалось, что конечности вовсе отмерли.

В этот момент напротив показалось лицо присевшей Елены Федоровны.

— Жива?

— Частично, — простонала Варя, позволяя вытянуть себя из засады. — Ты что, на самом деле говоришь с волками?

Она сама не поняла, чего больше прозвучало в этих словах: восхищения, страха или недоверия. Пожалуй, всего в равной степени. Но уместнее в двадцать первом веке подобное все равно не стало.

— Это они говорят со мной, — объяснила Елена Федоровна, немного смущаясь. — Из-за родства с жердяями я могу их понять. А они понимают всех нас, даже если не знают человеческого языка. Просто не всегда хотят исполнять, как и люди впрочем.

— Прости, я… — начала Варя, разминая плечи и ноги, но, не сумев сформулировать, сдалась: — Я так и не поняла: кто такие эти жердяи, Бауш и зачем, черт возьми, им мой Слава?!

Елена Федоровна терпеливо закивала, кусая губы, и подняла руки в знак смирения. Похоже, Варя была далеко не первой, кому приходилось все объяснять по десять раз. Профессия обязывала, так сказать.

— Если просто, то Бауш — это дух леса, дух всей нашей тайги на сотни гектаров. Его составляют двенадцать жердяев — нечисть, вынужденная бесцельно ходить по этому свету, мучаясь от бездействия и холода. Такая жизнь невыносима, поэтому они хотят вернуть себе человеческую. Для этого нужны живые искры, люди с горящей душой, те, кто долго будет тлеть. Чаще всего ими оказываются дети.

— И что они делают? Говори, хватит тянуть, — нетерпеливо зашипела Варя, скрещивая руки на груди.

Будто понимая ее просьбу наоборот, Елена Федоровна замолчала, решаясь продолжить, и только после этого набрала больше воздуха в грудь, выдавая на одном дыхании:

— Меняют себя и детей местами.

Молчание должно было уложить в голове Вари все по полочкам, но главного она так и не услышала.

— Зачем?

— Потому что так они умрут людьми, — развела руками Елена Федоровна. — А ребенок будет обречен на жизнь жердяем! И так идет по кругу: детей обращают, они не хотят быть жердяями, поэтому находят новых детей! Так продолжается бесконечно! И никто не может этому помешать.

Выкрикнув последние слова, она часто задышала, закрывая лицо ладонями. Прежде, чем ее глаза закрылись, Варя разглядела в зрачках вспыхнувшую искру, но когда Елена Федоровна убрала руки, глаза оказались теми же. Ее истерика мало интересовала, а вот добиться информации о брате нужно было любой ценой.

— Где мне найти Славу? Где держат детей? — сыпала Варя, подскакивая к ней и тряся за плечи, чтобы та и не подумала выкручиваться. — Скажи, ты же знаешь!

Елена Федоровна покачала головой.

— Выходить на улицу нельзя. Нельзя, понимаешь? До конца ночи Бауш…

— Мне плевать! — взорвалась Варя, еще сильнее толкая ее, так что учительница пошатнулась. — Я самая потухшая искра из всех ваших жителей, понятно? А даже если твой муж на меня и позариться, то даже лучше, потому что я собираюсь проникнуть в самое логово вашей нечисти и вытащить своего брата, пока с ним ничего не сделали! И ждать чуда, как ты, я не намерена!

— Ты не найдешь, куда идти, — смиренно пожала плечами Елена Федоровна, сбрасывая с себя руки. Ее тон разозлил Варю еще сильнее. — Нельзя найти их, если они сами не захотят, не приведут на эту поляну. Ты не сможешь их отыскать, если они будут знать, что ты собираешься испортить им все планы!

Варя припомнила кошмар, когда потеряла Славу. Сначала была школа, потом поедающие оленя дворняги, висящий на дереве оранжевый шарф, а следом и поляна. Варя простояла там так долго, что успело стемнеть. Вдруг это было то самое место?

А что, если она не просто так не заметила времени? Что, если все это время она была на поляне, но не запомнила ничего из происходящего? Что, если…

— Я уже там была, — заявила Варя, отступая и хватаясь за автомат. Он оттянул руку, но добавил уверенности. — И Бауш уже принимали меня к себе. Значит, впустят еще раз.

Елена Федоровна критично покачала головой, выражая все свои сомнения без слов. В ее взгляде Варя разглядела столько жалости, что до ужаса захотелось сбить ее как можно скорее. Желательно прикладом.

Она ненавидела жалость. Она означала принятие окружающими твоей беспомощности.

— Ты пойдешь со мной.

Слова сорвались с губ быстрее, чем Варя смогла осознать, что именно ей нужно от учительницы. Просто так сильно хотелось, наконец, покончить с этим, что любые меры были кстати.

Елену Федоровну же предложение совершенно не вдохновило. Напротив, она выставила руки вперед, отступая, а жалость сменилась опасениями. Если не сказать страхом, полностью заполнившим туман в ее глазах.

— Лучше не стоит. Если пойду я, тебя точно не пустят. Скорее на нас обеих натравят волков, — попыталась переубедить ее Елена Федоровна, но вышло неубедительно.

— Что, твой муж спустит на нас своих псов? — усмехнулась Варя, но не увидела ни капли смеха в ответ. Теперь снова она управляла этой ситуацией. — Я уже встречалась с дворнягами в наших дворах, и всегда находила выход. Даже с вашим псом сладила!

— Моська — не волк. А дворняг в поселке нет, — Елена Федоровна поджала губы от неприятных воспоминаний. — Все, кого ты могла видеть без поводков — волки, просто не те, что являются одним из животных воплощений жердяев. Белые как снег волки — это жердяи. Но еще есть обычные волки, что населяют тайгу, которые также подчиняются духу леса. Их ты и видела в поселке.

— Как? Но они же выглядят вполне как большие собаки, — непонимающе протянула Варя, вспоминая, сколько раз успела встретиться с ними со дня приезда.

И ужаснулась.

В ответ получила уверенное и немного насмешливое:

— А ты много волков в жизни видела?

— Я видела тех волков, — кивнула Варя и вздрогнула от неприятных воспоминаний. Вид вспоротого брюха все еще стоял перед глазами. — Но это не отменяет того, что я хочу идти туда. А еще хочу, чтобы именно ты провела меня.

— Я не пойду, — спокойно пожала плечами Елена Федоровна.

Ей плевать, что будет не только со Славой, но и со всеми детьми. Она живет здесь черт знает сколько лет и ничего не делает.

Варя нахмурилась, приготовившись достать козырь.

— Но там же Настенька!

— Я даже не знаю, жива ли моя девочка, — уже не так успешно, но, все же сохраняя спокойствие, ответила Елена Федоровна. И у Вари в груди все похолодело от ее голоса. — И я не могу нарушить договор с Лесом. Я не имею права переступать порог тайги, а он взамен никогда не покинет его и будет иногда отпускать дочь ко мне. Я не рискну этим.

Последние слова она произнесла с нажимом, так что даже лампы над головой, казалось, зажужжали громче. Варе нечем было ее убеждать — если Елена Федоровна ничего не сделала за двадцать с лишним лет, с чего сейчас, ради чужого мальчика ей что-то менять? И хотя Варя не слишком понимала, как все происходящее вокруг работает на самом деле, но все же была уверена — без проводника ей в тайге делать нечего.

— Но твой муж уже нарушал договор, — равнодушно, словно говоря о погоде, произнесла она. Елена Федоровна подозрительно прищурилась, и Варя внутренне возликовала. — Да, я видела его около вашего дома.

Но счастье было недолгим: плечи опустились, а сама Елена Федоровна спокойно ответила:

— Это мать призывала жердяев. Наш договор с Лесом не имеет к этому отношения.

— Но он также был и в нашем доме!

— Лес не нарушил бы договор. Ты наверняка видела кого-то другого.

— Нет, это был он! — крикнула Варя, уверенно блефуя: она понятия не имела, кого видела и видела ли вовсе. Память заволокла эти воспоминания туманом, сквозь который едва ли можно было вспомнить хоть какие-то детали. Но никто не сможет доказать ее вранья, а цель оправдывает средства. — Я видела его и в лесу! У него такие же волосы и глаза, как у тебя!

Елена Федоровна замерла, стремительно бледнея и становясь одного цвета с блузкой. Она смотрела в упор, и во взгляде нарастала ярость, совершенно ей не свойственная.

— Ты лжешь.

— Нет, с чего бы?

— Потому что ты лжешь и пытаешься использовать меня.

Варя готова была выть от бессилия. Но вместо этого подскочила к Елене Федоровне и взмолилась, сжимая ее ладони своими.

— Разве ты не понимаешь, что я готова на все, чтобы ты помогла? Ты понимаешь все, что творится, и я просто не справлюсь одна! А сидеть и ждать я не собираюсь, поэтому из-за твоего бездействия пострадает не только Слава, но и я! Хочешь отпраздновать мои похороны? Хочешь? Хочешь следующие годы представлять, как мучительно я умирала? Хочешь?

— Хватит.

Варя замолкла, хотя была готова сыпать угрозами, пока та не согласится или голос не сядет, но послушно застыла. Елена Федоровна смотрела на нее с укором, как на провинившуюся ученицу, хотя роли эти были давно утеряны. Варя чувствовала, что есть все же у этой седой девушки сердце, и она винит себя в том, что происходит здесь уже десятки, а может быть и сотни лет. Но сделать ничего не способна.

Не в ее характере. Все, что она может, это сначала биться в истерике, а потом смириться.

Варя набрала больше воздуха в грудь и спокойно, без тени упрека или манипуляции произнесла:

— Я иду в лес. Оставаться или идти со мной — ваше право, Елена Федоровна. Но знайте: договор этот нарушают все, кроме вас.

Она развернулась, опуская автомат, и быстро зашагала в сторону двери. Не хотелось давать Елене Федоровне время на размышления, да и не было его вовсе — хотя в темноте Варя не понимала, сколько прошло времени и насколько быстро его течение, было ясно: оно исчезает с каждым шагом.

Она вышла в рекреацию, снова ощущая под ногами плитку, и активнее зашагала к лестнице. Ей одновременно хотелось как можно быстрее сбежать отсюда, но в то же время за пределами школы ждали волки. Голодные, хищные звери, против которых незаряженный автомат был все равно, что… незаряженный автомат против волков!

Вскоре и лестница осталась позади, а Елена Федоровна так и не отозвалась. Варя все сильнее замедляла шаг, надеясь быть окликнутой, но это было бесполезно.

Закутавшись по самый нос, Варя толкнула железную дверь, оказываясь на улице. Ночь была ясная, и по небу рассыпались звезды. И такая морозная, что по телу сразу прошла судорога, несмотря на теплую одежду. Волков здесь не оказалось, хотя Варя опасалась, что те продолжают ждать ее у крыльца. Ступая за ворота, она в последний раз обернулась, замечая на втором этаже темный силуэт. Свет от ламп бил в спину, и Варя не могла разглядеть ничего кроме фигуры, но не сомневалась, кто стоит там.

Показав ей фигу, она резко развернулась, едва не падая в сугроб, и двинулась по пустой дороге к лесу.

И хотя Елена Федоровна говорила, что именно в ночь Бауш местные притворяются мертвыми, у Вари это чувство не уходило с самого приезда. Конечно, она видела людей в магазине, учеников в коридорах школы и на крыльце, однако никогда не встречала никого из них на дороге. Ни разу навстречу ей не шел хоть кто-нибудь.

Кроме Ирины.

Должно быть, прав у нее было явно больше, чем у остальных жителей поселка. В ладах с жердяями, которых все так бояться, так еще и теща одного из них. К тому же, Варя поняла, что и Елена Федоровна по крови не совсем человек, так что там вся семья на особенных условиях.

Только почему Настенька не имеет таких же прав?

Варю до сих пор пробирало до дрожи воспоминание о закоченевшем трупе маленького ребенка в колыбели. А потом абсолютно здоровая первоклассница с косами, но при этом призрак.

Елена Федоровна явно что-то не договорила, и Варю это беспокоило. Запал поутих, и в голову стали закрадываться сомнения. Она, в конце концов, понятия не имеет, что будет делать при встрече с любым из жердяев.

— Скука… — протянула она шепотом, не различимым в хрусте снега под ногами.

Больше всего на свете жердяи бояться скуки. Не просто бояться — скука и есть их проклятие на долгие бессмертные годы. И они настолько не хотят этой участи, что по-человечески умирают, ставя вместо себя других детей.

Варя замерла, задумываясь. Глаза намокли, но отнюдь не от ветра. Что, если это не такая ужасная участь для Славы?

Может, мать была права?

У них осталось не больше пяти лет. Ни одна реабилитация не продлила срок, только улучшила жизнь. И сколько бы Варя не пыталась делать вид, что все нормально, и Слава обычный ребенок, который сам должен контролировать свои приступы, на деле она лишь до ужаса боялась допустить мысль о том, что он умрет.

Умрет, даже не закончив школу. Не пойдет учиться дальше, не найдет себе девушку. Варя не погуляет на его дипломе, свадьбе, дне рождении ребенка. Он навсегда останется в памяти их семьи маленьким лучиком света, который всегда улыбался, но не дожил даже до старшей школы.

А здесь Слава будет жить. Пускай седой, со способностью обращаться в жердяя, но зато не умрет.

Эта мысль ударила по сердцу Вари так, что она застыла, едва не падая из-за подкосившихся ног. Неужели мать была права, когда привезла его сюда? Привезла всю семью?

Варя тряхнула головой, вспоминая судьбу Настеньки. Никто не сможет гарантировать, что Слава не станет таким же страдающим призраком. Никто.

Слава не сможет видеться ни с ней, ни с матерью или отцом. Они просто бросят его, а остальные из Бауш могут и не стать ему семьей. Скорее даже кошмаром.

— Какая же дура… — зашипела Варя, стукнув себя по лицу, и поспешила к лесу с удвоенной скоростью.

Она стоит здесь и размышляет, пока Слава там, один на один со старухой ведьмой и чудовищами, которые хотят втянуть его в свой ритуал! Ему наверняка очень страшно.

И холодно.

В то время как Варя просто тянет время! Глупости это все, эгоизм ее и матери — не им решать, когда Слава должен умереть, и втягивать его в подобные ритуалы они тоже не имеют права. Нужно спешить, пока не стало слишком поздно.

Мимо проплывали дома и магазины, но ни в одном из них не было света, как Елена Федоровна предупреждала. Даже волков на улице было не заметить — только Варя шла, разрезая ночную тишь хрустом снега.

Он хорошо очищал мысли, так что от громкого звука даже думать ни о чем не получалось. Только благодаря этому Варя и добралась до леса, больше не застряв на раздумьях.

С одной стороны оказался ее дом, с другой — Елены Федоровны. Оба выглядели не только пустыми, но и обледенелыми, будто уже давно не отапливались. Варе снова захотелось постучать в окна на случай, если вдруг мама проснется, и тогда из груди уйдет чувство полного одиночества. Всю жизнь Варя была одна, и теперь, перед лицом опасности, снова стоит в одиночку.

Она одернула себя, ущипнув за ладонь. Как минимум последние семь лет не было ни дня, чтобы Варя чувствовала себя одна. С ней был Слава. И будет — в этом она могла поклясться.

Оленя не было, как и крови на снегу или следа, как тащили мертвое животное. Волков, к успокоению души, здесь тоже не оказалось.

Казалось, даже крайние ветви деревьев приподнимаются в приветственном жесте, приглашая Варю внутрь. Взгляд мог зацепить только ближайшие стволы из-за падающего на них света фонарей, в то время как дальше казалось, кто-то повесил черную тряпку — даже силуэтов деревьев было не разглядеть. На снегу остались следы от двух пар ног, уходящие в лес: большие, овальные, как от валенок, и маленькие с рифленой подошвой.

Выходит, Слава шел сам, по своей воле.

То, что он может вырвать руку, как не держи, Варя знала отлично — однажды ей пришлось вести его к стоматологу перед началом школы. Она не знала, чем его успели так напугать именно эти врачи, но, похоже, Слава боялся всех, кто носил на себе хоть отдаленно похожее на медицинскую форму. Тогда Варе пришлось гнаться за ним через весь квартал, а потом долго и упорно сначала просить, потом угрожать и снова просить. Только после этого удалось усадить брата в кресло, чтобы посмотреть, что зубы полностью здоровы.

Варя шагнула, пытаясь не топтать следы, и двинулась с правой стороны от них. Ветра не было, но она была готова поклясться, что ветки шевелятся, образуя купол над ее головой, и расходятся перед лицом. Она хорошо запомнила царапины, что оставил ей последний поход в лес, так что была готова прикрываться.

Но теперь лес и в самом деле приглашал ее.

За ветвями не было видно ни одной звезды — они сплелись так плотно, что ни один луч света не достигал этого места.

Варя полезла в карман за телефоном и с облегчением поняла, что зарядки достаточно, чтобы включить фонарик. От резкой вспышки света сразу несколько птиц, сидящих на высоте и не замеченных, Варей вспорхнули в воздух, ругаясь на своем, пернатом.

Она не запомнила, сколько времени занял путь. Ноги уже стали подмерзать, а плечи устали от полусогнутого состояния. Но лесной тоннель все никак не заканчивался, а батарея стремительно разряжалась. Варя уже сомневалась, что шла в верном направлении, и думала, что блуждает кругами. Развернуться назад было невозможно — там ветки уже успели сомкнуться так плотно, что не представлялось возможным даже раздвинуть их руками, не то, что пролезть. Сердце в груди грохотало так громко, что Варя даже не слышала снег под ногами, но продолжала идти, словно если остановится — точно провалится куда-то глубоко, куда обычно падают в кошмарных снах.

Когда батарея уже оказалась на исходе, издалека стал пробиваться спасительный свет. Был это костер или чей-то яркий фонарь, Варя не поняла до тех пор, пока ветки не разошлись перед ней в последний раз, впуская на поляну.

Огромную, заснеженную добела поляну. Снег сверкал от этого света камнями, так что стало слепить глаза. В лицо Вари ударило тепло и гарь, а фигуры по периметру внезапно ожили. Задвигались, словно отделяясь от деревьев человеческими силуэтами, и двинулись к огню. Они не шли, плыли, словно даже не касаясь земли, а высота могла быть сравнима с вековыми соснами.

Их полупрозрачные тела двигались в такт музыке, стучащей отовсюду одновременно, словно каждое дерево леса содрогалось, создавая подобие мелодии. Кажется, именно так выглядели те, кого Варя искала. Те, кто забрали ее Славу.

Они кружили вокруг огромного костра, уходящего искрами до самого неба, и в своем дьявольском танце заставляли следить за каждым движением, не отрываясь. Варя так и застыла: автомат выпал из рук, а ноги стали до того ватными, что она в любой момент могла рухнуть на снег. Тело отказывалось слушаться, но этого и не хотелось — под ритм танца глаза закрывались, погружая голову в блаженный сон. Варя боролась из последних сил, когда увидела надвигающуюся на нее фигуру. Вполне человеческую, низкую и тучную, в цветастом платке. Когда Варя разглядела черты лица, было уже поздно: ее глаза накрыла ладонь Ирины, и последним запомнившимся были слова:

— Добро пожаловать на Бауш. Ты как раз вовремя, деточка.