Не тревожьте ведьму

Александра Рий

Веками в Красногорье ведьмы жили среди людей, помогая им. Гибель княгини, которую не успела спасти юная целительница Ярослава, положила конец мирным временам — ведьм и колдунов стали изгонять, а семью виновницы обезумевший от горя князь приказал истребить… Чудом спасенная дочь Ярославы Мара оказывается в обычной семье и растет, не подозревая о своем происхождении и даре. Но девочка взрослеет, а значит, вскоре силы ведьмы проснутся — и тогда ей предстоит раскрыть многие темные тайны прошлого…

Глава 7

Подходя к дому, Некрас думал, как всем объяснить появление Мары. За все дни утомительной дороги он чего только не передумал. Жена его, Агафья, характер имела непростой, и Некрас откровенно ее побаивался. Заплаканная Мара шла с Некрасом за ручку и от усталости часто спотыкалась.

— Уже почти пришли, — подбадривал он девочку.

Входная дверь избы отворилась, и навстречу им выбежала слегка растрепанная Агафья. На ходу она отряхивала волосы от перьев. Женщина она была немаленькая, по росту и по ширине превосходила мужа, темные волосы заплетены в густую косу. Розовощекая, она могла бы показаться добродушной и приветливой, если бы не ходила с опущенными уголками губ, словно на лице повисло коромысло.

— Ишь, явился, — говорила она звонко и отрывисто, в отличие от спокойного Некраса. — Оставил на столько дней, тоже мне, важная птица, поручения у него. А мне тут одной управляйся. А это кто?

Агафья сверлила взглядом Мару, жавшуюся к коленям Некраса. Он по-отцовски погладил девочку по голове и, собравшись с духом, выпалил:

— Да вот, в лесу нашел. Одна там околачивалась. Мне ж за государем надобно было припасы таскать. Я, стало быть, все, что мне было велено, выполнил и назад воротился. А тут стоит посреди леса возле болота.

Эту историю Некрас придумал по пути домой. По счастливой случайности Ермолай велел никому не говорить о цели похода и без лишних размышлений выполнять что должно. А уж сообщать всем о том, что Мара — дочь беглецов, которых Ратибор разыскивал несколько лет, Некрас точно не собирался.

— Ну куда ее, сиротку, девать? — жалостливо он уставился на жену.

— А с чего ты взял, что она сирота? Авось заблудилась, — повысила голос Агафья. — Ты что ж, хочешь ее у нас оставить? Ртов у нас и так хватает, только и работаем, чтоб прокормить.

Некрас и к этому готовился, собраться бы только с духом. Глубоко вдохнув, он выпалил:

— А что поделать-то? Пока до дому шел, ее со мной видали. А кое-кто и вопросы задавал. Ну хош, сама ее подальше куда отведи, неужто не жалко малую?

Брови Агафьи поползли вверх от неслыханной дерзости мужа.

— Вон Потап, старшой, уже женился, скоро Фроська будет мужней и переберется из родного дома. А Прошка и Боянка постарше этой будут, — продолжал гнуть свое Некрас. — Осталось совсем чуток, и мы с тобою вдвоем будем. Да Марочка ест совсем немного. Гляди, какая худющая. К тому же я отныне буду доставлять добычу к княжескому столу, а там нам и послабления полагаются. Вот так вот.

Некрас ждал. Он не просто так обмолвился о деревенских, которые видели их на пути к дому. Он решил сыграть на чувствах Агафьи: она слишком пеклась о том, что о ней подумают другие. Некрасу улыбнулась удача, в этот самый момент на них смотрела любопытная соседка, она стояла у своей избы и делала вид, что поливает дерево, хотя оба ведра опустошила ранее. Агафья ее тоже заметила и скривила рот в подобии улыбки.

Как только она повернулась к мужу и Маре, то смерила ее надменным взглядом от макушки до самых пят.

— Фу, какая грязнущая. Сначала искупать ее надобно, — сказала она, вздернув нос, а затем развернулась и скорым шагом направилась в избу.

Некрас шумно выдохнул:

— Ну что, малая? Пошли.

Других жилищ Маре видать не приходилось. Изба была небольшая по сравнению с теремом: всего три окна и те маленькие, невысокое крыльцо, откуда попадаешь в узенькие сени и в светлицу. В углу валялись птичьи перья и куски ткани. С левой стороны от входа светлицы явно был пристрой, он отличался цветом дерева. Он разделял клеть на большое помещение и малое. В одном, как выяснится позже, ночевали хозяева избы, а во втором хранились всякие заготовки. В углу от входа лежали силки для ловли птиц и пара плетеных корзин, с другой стороны Агафья мастерила перины и подушки из пуха с принесенной мужем добычи. После малой кладовой у стены стояла беленая печка, с которой свисала детская нога. Через мгновение оттуда посмотрела рыжеволосая девочка, а затем и черноволосый мальчик.

— А ну-ка, спать, — сказала Агафья приказным тоном.

Постоянно цокая языком, она принесла воды и искупала Мару за печкой в ушате.

— Мама, — сказала Мара, ни к кому особенно не обращаясь.

— Ишь чего, я тебе не мама. — Агафью знатно перекосило, при этом она продолжила насухо вытирать девочку. — Вот удумала.

Мара протянула руку к лавке, на которой лежало ее очелье.

— Мама, — повторила она.

Некрас, который уже успел побывать в бане, ел кашу за столом. Он понял, что хочет девочка, и обратился к жене:

— Отдай ей, она его из рук не выпускала.

Передав очелье Маре, Агафья надела на нее светлую рубаху с пятнами — по всей видимости, уже ношеную и принадлежавшую кому-то из ее уже подросших детей. Усадив гостью за стол, Агафья с грохотом поставила перед Марой деревянную плошку с кашей и с силой вручила ложку.

— Подкрепись маленько, — Некрас все подбадривал девочку, и, в отличие от жены, он старался говорить с ней мягко.

— Я же сказала, спать! — мать опять прикрикнула на детей, которые постоянно таращились на гостью. — Завтра столько работы, а теперь еще и это…

Мара съела всего пару ложек каши, ее шатало, а веки заметно слипались. Спать ее уложили на лавке, предварительно постелив замызганную тряпку. Через какое-то время в избе наступила тишина и темень, только последние деревяшки догорали в печке. Наконец девочка закрыла глаза и провалилась в глубокий сон.

Видимо, Мара настолько крепко спала, что даже не проснулась, когда вернулась с гуляний Фрося, или Фроська, как звали ее родители. Разбудила девочку утром Агафья.

— Вставай, все уже на ногах, нечего вылеживаться. Еще по воду сходить надобно да дров принести.

Мара не сразу поняла, где находится, и с опаской поглядывала на сидевших за столом. Фроська была темноволосой девицей, что называется, кровь с молоком. Розовощекая, кареглазая и с длиннющей косой, как у матери. Ее уже посвятили в последние события, произошедшие накануне, так что она и носом не повела при виде Мары.

За столом сидели и младшие дети, те, что подглядывали с печки вчера. Прохор, тоже темноволосый и худой, был постарше, лет двенадцати, и рыжая Боянка двумя годами младше.

— Иди сюда, — Прохор похлопал по скамейке подле себя и улыбнулся Маре.

Агафья при этом вручила кашу девочке так же, как вчера, словно та у нее последние крохи забирала, и дала ей отдельную плошку, в то время как все ели из одной. При этом одарила младшего сына укоризненным взглядом, отчего он виновато опустил глаза. Не приходилось сомневаться, кто являлся главой семейства.

Ели в основном в тишине, слышно было только постукивание деревянных ложек о плошку. Не молчала лишь Агафья, раздавая указания на день.

— Ты дров принесешь, — обращалась она к Прохору и Боянке. — А ты перья разберешь. А ты…

На последних словах глаза Агафьи увлажнились, она смотрела на старшую дочь.

— А мне ничегошеньки делать не пристало. На днях я покидаю вас и буду хозяйкою уже в другом доме. Поспать бы, а то я утомилась. — Фроська, сладко зевнув, потянулась и отправилась спать на печь.

— А ты, — поджав губы, Агафья посмотрела на Мару, — пойдешь со мной.

За все утро Мара не проронила ни слова. Агафья, прихватив коромысло с ведрами, велела девочке следовать за ней. Пока они шли к реке, Мара озиралась по сторонам. Вразнобой стояли деревянные избы, обитатели которых уже не спали, хотя солнце еще полностью не взошло. Кто-то грузил корзины на телегу, кто-то крышу чинил. Пастух гнал коров подальше от деревни. Женщины вереницей шли за водой, за некоторыми из них семенили дети.

На Мару нет-нет да поглядывали с любопытством, а она поглядывала точно так же на них. С Агафьей поравнялась старушка, которая, как и все, спешила с ведрами к реке.

— Агафья, а кто же это будет? — спросила она, при этом смотрела на Мару. Поймав взгляд девочки, приветливо ей улыбнулась своим беззубым ртом.

— Да вот, — Агафья поняла, что объясняться все же придется; все деревенские, что шли рядом, как один навострили уши, — сиротка. Бедняжку муженек нашел возле болот.

— Ох, — послышались ахи и сочувствующие вздохи со всех сторон.

— Благое дело — приютить сиротку, — продолжала старуха. — Постыдно было б оставить ее в лесу, а там звери. Такая ягодка, — она снова улыбнулась Маре.

От слов этих Агафья возгордилась, грудь выпятила, а потом решила казаться поскромнее и в притворном смущении опустила глаза.

— Это да, — сказала она тоненьким голоском.

Так они дошли до Ленты. Женщины уже без стеснения сыпали вопросами: как девочку нашел Некрас и какой непутевый родитель мог позабыть на болоте ребенка. Пока Агафья набирала воду, Мара молча за всеми наблюдала. Ее внимание привлекли две женщины — одна была постарше и с коромыслом, а та, что помладше, баюкала на руках ребенка и напевала:

За реку не ходи,

Волку в очи не гляди.

Там далеко-далеко

Где-то лес скрывает зло.

Услышав песенку, Мара впервые за долгое время улыбнулась. Женщина с ребенком это заметила и просияла в ответ.

— Знакомая песенка?

— Баба пела, — подтвердила Мара.

— Баба? А где твоя бабушка?

Агафья насторожилась и замерла как истукан.

— В лесу зывет, — просто ответила Мара.

— Эту песенку все в Красногорье знают, — с грустной улыбкой произнесла женщина.

— Она о людях, о нехоросых людях, так баба…

Агафья покидала ведра, полные воды, и подлетела к Маре, не дав ей договорить.

— Ох, не слушайте бедняжку. Небось на болотах столько нагляделась, пока там слонялась, вот бредни и несет, — поглаживая девочку по голове, Агафья елейно улыбалась женщинам. — Это ж надо такое… Видать, так дело было: старуха лихорадку подхватила да сгинула на болоте, а бедняжка осталась. Пойдем, голубка. Воды надо набрать да дела делать.

Как только Агафья отвела Мару подальше, улыбка сползла с ее лица.

— Ты что же мелешь, а? Помалкивай и знай свое место! Вот ведь Некрас мой малахольный, припер на старости лет…

Она осеклась на полуслове, за ними по-прежнему наблюдали. Девочка вызвала любопытство, и люди, не стесняясь, продолжали обсуждать, кто же мог додуматься потащить ребенка к болоту. Новость о Маре разлетелась еще до того, как последний петух в деревне прокукарекал о восходе солнца. Все приветливо им махали и выражали одобрение по поводу появления названой дочки. Недовольная Агафья по дороге назад изо всех сил скалила зубы в улыбке, а недовольство свое выплеснула дома. Нагрузив дополнительной работой всех, даже сонную Фроську, она повернулась к Маре:

— А ты, коли думаешь, что задарма тут будешь пировать… — с этими словами она скрылась в кладовой и быстро вернулась, неся что-то в руках. — Знакомы тебе вещицы?

Она протянула Маре кудель с примотанной к ней овечьей шерстью и веретено.

— Ну, чего таращишь свои глазища?

Мара легонько кивнула, ей уже приходилось видеть, как Ярослава или Марфа пряли нити. Правда, в тереме была еще и прялка, которой женщины пользовались по очереди. Усадив ее на лавку у окошка, Агафья установила поблизости кудель и отдала веретено.

— И чтоб ниточка была ровная и тонюсенькая. Я бы тебе прялку дала, да она давно сломалась. А на новую никак не разживусь. Вся в заботах я о детях, а благодарности никакой.

Хозяйка дома на время отлучилась. Мара осталась с Боянкой, которая сидела на полу и с ног до головы была в пуху, как неоперившийся цыпленок. Ее вид позабавил Мару, и она заулыбалась, отчего на щеках появились ямочки.

— Ничего смешного, пряди давай, — сузив глаза, сказала Боянка. — А то матушка еще работой нагрузит. Вот Фроське свезло, скоро уедет.

Боянка снова принялась отделять мелкий пух от перьев. Мара поникла и уставилась на кудель. В подобном тоне к ней никогда не обращались. Да, родители и бабушка иногда к ней были строги, но журили только за шалости. Она пыталась вспомнить, как пряла мама, и детское сердце наполнилось тоской. Протянув одну руку к шерсти, она стала скручивать нить и тихо плакать. Быть может, это всего лишь сон. Сейчас мама разбудит, и никаких людей она не видела в помине. Хотя не все такие, как Агафья, вон, женщина с ребенком и другие ей улыбались.

— Ты чего плетешь? — Боянка подбежала к Маре. — Тонкую надо. Экая ты недотепа. И веретено зачем тебе дано? На него наматывать нужно.

Боянка оказалась такой же сварливой, как и мать. Отобрав рукоделье, она показала, как надо правильно крутить шерстяную нить, и вернулась к своему занятию.

Чуть позже пришел Прохор с вязанкой дров. В отличие от сестры, он был тихим и, не сказав ни слова, вышел из избы.

К несчастью, сон оказался явью, и Маре пришлось обживаться на новом месте. Каждый день, чуть свет забрезжит, хозяйка всех будила, раздавала указания, и так до самой ночи. Некрас часто брал сына с собой на охоту, а также если надо было съездить в город и выменять перины и подушки, что изготавливала Агафья, на что-нибудь другое или прикупить чего. Фроська больше всех слонялась без дела или притворялась занятой.

Мара училась прясть и старалась все делать молча. С ней пару раз пытались заговорить соседские ребятишки, когда ее не с кем было оставить и Агафья была вынуждена брать девочку с собой. Но приемная мамаша пресекала такие разговоры мигом, особенно когда пересуды о Маре закончились и по Красногорью разлетелись новые вести.

Над Черной Лентой вновь клубился дым, да только от пустых погребальных костров. Никто не знал, куда отлучался Ратибор, но часть дружины, уходившая вместе с ним, не вернулась. Кто видел князя, говорил, что тот стал мрачнее тучи. Через несколько дней вернулось еще двое дружинников, без лошадей и седые, хотя оба были еще совсем юны.

Эти вести в скором времени долетели и до деревни. Страх читался на лицах людей. Ведьма лесная, что убивает лишь прикосновением рук и безжалостно расправилась с дружинниками, внушала ужас и заставляла с опаской смотреть в сторону леса. Даже то, что на помощь Ратибору вызвался Доброслав, в чьих землях, по слухам, осела ведьма, не помогало изжить этот страх.

Некрас в последнее время стал весь дерганый, чуть что, сразу озирался и прислушивался, затаив дыхание, если поблизости кто заводил разговоры о ведьмах. Особенно он опасался, что жена докопается до истины, и при этих мыслях его бросало в холодный пот. Частенько он ловил на себе ее подозрительный взгляд и потому предпочитал задерживаться в лесу на охоте, чем лишний раз попадаться на глаза. Когда он забирал к себе Мару, то не подумал о последствиях.

Как-то вечером они с соседом готовили телегу, чтобы на следующий день отправиться в город. Погружая сложенные подушки и прочее, старый Емеля завел разговор:

— Молва пошла, что ведьма та была непростая. Помнишь Марфу?

Некраса чуть не прихватило, а мимо как раз проходила Мара, выполняя очередное задание от Агафьи, несла пустые кринки в избу. Девочка с того момента, как поселилась у Некраса, стала неразговорчивой, боясь лишний раз прогневить Агафью или Боянку. А тут, услыхав знакомое имя, повернулась:

— Няня.

— Няня? Я говорю — Марфа! — удивился Емеля.

— Ма-фа баба, — продолжала Мара.

Дрожащими руками Некрас вытер рукавом со лба капельки пота и решил вторить своей жене:

— Чего слушать ребятенка? После наших болот и не такое сказанешь.

Емеля, к счастью Некраса, на слова девочки не обратил внимания и продолжил нагружать телегу. И так каждый раз: если при Маре заходила речь о случившемся в лесу и та упоминала родителей или бабушку, приемные родители выставляли ее как чудаковатого ребенка. Через некоторое время Некрас смог наконец вздохнуть спокойно: кто-то из вернувшихся дружинников проболтался о событиях того дня, и, с его слов, у Ярославы детей не было. Но для верности Некрас с женой часто твердили Маре, что все о своих родных она выдумала, а истина была в том, что ее просто бросили на болоте. Агафья больше не сомневалась в правдивости слов мужа, поэтому пригрозила девочке наказанием, если та будет лишнее болтать.

Прошло время, прежде чем Мара снова повеселела и стала разговаривать. Да только с приемной семьей особо не поговоришь. Она завистливо поглядывала на деревенских ребятишек, когда те затевали детские забавы. Мара сначала робко, потом смелее со всеми стала здороваться и пыталась подружиться с детворой. Но делать девочку счастливой в планы Агафьи не входило, да и последние событие добрее ее не сделали.

Фроська как-то ушла с утра за водой да так и не вернулась. Как выяснилось позже, она сговорилась с женихом, и тот упер ее вместе с ведрами и коромыслом, не соблюдя договор между их родителями.

Безутешная мать решила отыграться на приемыше. И всякий раз, завидев Мару играющей с кем-то, отчитывала ее при всех, называла ленивой и заваливала дополнительной работой.

Единственным, кто проникся к девочке, был Некрас. Он изредка тайком угощал Мару лесными ягодами или медом. Он боялся лишний раз пикнуть и прогневить жену, выказывая к Маре благосклонность, как и его сын Прошка. Тот совсем был тих, да и по характеру ни рыба ни мясо. Боянка же подражала матери и была так же несносна, вечно всем недовольна, не стеснялась ворчать и делала это с превеликим удовольствием.

Но старания Агафьи притеснить Мару и сделать из нее послушную тихоню оказались тщетны: освоившаяся девочка росла отнюдь не робкой.