Рассказы

Анастасия Уткина

Сборник рассказов самой разнообразной тематики, имеющих своей целью помочь читателю задуматься над наиболее важными вопросами человеческой жизни…

2. Пробуждение

К концу декабря Изабель отправилась на рождество к своей кузине, давно променявшей суету Лиона на тихую жизнь в окружении лавандовых полей. После обмена пылкими приветствиями кузина напоила Изабель довоенным чаем с местными булками и принялась рассказывать обо всех родственниках и знакомых, которых Изабель когда-либо знала. Она готовилась говорить бесконечно и могла бы проговорить до вечера, если бы её вовремя не остановили. В середине повествования о непутёвом муже двоюродной тётушки — имя которой Изабель никак не могла вспомнить — дверь в комнату приоткрылась, и перед Изабель возникла незнакомая маленькая девочка. Изабель удивлённо посмотрела на кузину, а та почему-то смутилась и, как бы извиняясь, сказала:

— Познакомься, Белла, это Софи — племянница Жерома.

— У Жерома есть племянница?

— Да…, привезли недавно из Тулузы… Там сама знаешь, какая ситуация…

Изабель не знала, какая ситуация в Тулузе.

— Я достала к празднику небольшую индейку, — быстро продолжила кузина. — Знаешь, на рынке в Шапоне можно достать что угодно!

— Где это? Ах, я же привезла вам кое-что. Если бы я знала, что здесь Софи, то захватила бы ещё и конфет.

Видя замешательство кузины, Изабель решила повременить с расспросами насчёт неизвестной ей доселе племянницы Жерома, ибо Клара умела хранить молчание, если речь шла о делах, чересчур для неё важных.

Софи оказалась милым ребёнком с большими синими глазами и коротко остриженными каштановыми волосами. На вопрос Изабель, почему девочка носит такую причёску, кузина ответила, что малышка была серьёзно больна…

Спустя два дня Изабель вернулась в Лион, и вскоре её мысли о маленькой Софи поглотила оперная суета. Она вспомнила о племяннице Жерома лишь спустя месяц, когда на её глазах разыгралась безобразная сцена, ставшая последней каплей в её мятежном ожидании.

Как-то утром перед очередной репетицией Изабель непривычно долго задержалась дома. У неё болел зуб, и она никак не могла отыскать нужного лекарства. Отчаявшись его найти, она наспех обмотала вокруг шеи толстый шарф и выскочила на улицу, надеясь заглянуть в соседнюю аптеку. Однако и это её намерение осталось без плода — аптека была закрыта. Изабель безуспешно дёрнула за ручку двери и собралась уходить, как вдруг заметила за стеклянной витриной чей-то силуэт. Она постучала по стеклу, и вскоре в дверном проёме показалась голова аптекаря.

— Мадемуазель де Лоранс, простите, но мы закрыты.

Аптекарь говорил шёпотом, искоса поглядывая в глубину комнаты.

— Мсье Фавер, мне бы лекарство от зубной боли…

— Сожалею, мадемуазель, но мы закрыты.

— И как надолго?

— Простите, надолго, может быть, навсегда…

— Но…

— Простите, мадемуазель. У меня всего час, мне нужно собрать вещи.

— Вас интернируют?

— Нет, слава Богу, но мы не можем рисковать. Вчера мы узнали, что арестовали наших родственников. Мы перебираемся в итальянскую зону, а потом постараемся выехать в Швейцарию.

— А это… разумно?

— Кто знает, что теперь разумно, простите, мадемуазель. Прощайте.

Дверь захлопнулась. Изабель ещё немного помедлила и направилась к ожидавшему её такси, как вдруг дорогу ей перегородил полицейский фургон, из которого выскочили несколько человек в униформе и устремились к аптеке мсье Фавера.

— Немедленно откройте, полиция!

Окрик, открывающий без ключа любые двери, на этот раз не возымел действия, и полицейские бросились к чёрному входу. Вероятно, там завязалась потасовка, ибо до Изабель донёсся детский плач и женские крики, а спустя мгновенье она увидела, как полицейские тащат к машине двух женщин и ребёнка, за которыми в ужасе бегут мсье Фавер и его жена.

— Мила, Мила, постойте, куда вы их увозите? Это моя сестра… Мила!

— У них нет французского гражданства. Все евреи без французского гражданства подлежат обязательному интернированию. Ваш час тоже скоро пробьёт.

Процессия начала собирать зевак, и полицейские, с силой оторвав родственников друг от друга, поспешно затолкали несчастных в фургон и укатили прочь. Бедный Фавер в отчаянии рвал на себе седые волосы и беспомощно воздевал руки вслед уехавшего автомобиля.

— Мила, Мила… Как же мне теперь ехать?..

Его попытались утешить, но он не реагировал и продолжал смотреть на дорогу, громко повторяя имя сестры.

Поднявшись в свою гримёрную, Изабель разрыдалась. Её всхлипывания привлекли внимание проходившей по коридору Мари, которая не замедлила поинтересоваться причиной столь непредвиденной меланхолии. Она напоила Изабель водой и потребовала немедленных объяснений. Изабель объяснила как могла.

— Его сестру с дочерью и внучкой… Куда их увезли, Мари? Куда их всех увозят?.. В немецкую зону?

— Нет, Белла, здесь, в свободной зоне есть лагеря для евреев.

— Лагеря? Какие лагеря?

— Мы не говорили прежде с тобой на эту тему…, ты была не готова.

— Но тебе откуда это известно?

— От Луи… Помнишь, я говорила тебе о нём?

— Да, помню, а что он ещё тебе рассказывал?

— Многое, Белла, многое… Хочешь узнать?

— Сейчас, дай мне минутку.

Изабель замолчала и, пытаясь успокоиться, тяжело вздыхала, глядя на мелкий, сыплющий за окном, дождь. Мари тоже молчала.

— Знаешь, Белла, — начала она вновь после долгой паузы, — я всегда говорила, что никто не может оставаться в стороне от этих событий. Это невозможно — видеть и ничего не делать, иначе эта проклятая война никогда не закончится!

— Мари! — вскричала Изабель. — Я постоянно прошу Бога показать мне, что я должна делать!

— И что?

— Думаю, сегодня я, наконец, это увидела. Я больше не сомневаюсь и не колеблюсь ни секунды, но я не знаю, с чего начать… Я вообще ничего не знаю!

— Приходи ко мне в понедельник вечером, я тебя кое с кем познакомлю. Возможно, вместе мы придём к какому-нибудь решению.