Рассказы

Анастасия Уткина

Сборник рассказов самой разнообразной тематики, имеющих своей целью помочь читателю задуматься над наиболее важными вопросами человеческой жизни…

5. Прозрение

Постепенно Изабель настолько привыкла к своей новой миссии, что начинала скучать, если несколько дней оставалась без дела. Однако такое затишье случалось крайне редко. Хорошо отлаженный механизм тайных коридоров спасения действовал безотказно, возвращая надежду и жизнь не только детям из транзитных лагерей, но и тем, кому удавалось пересекать демаркационную линию, вырвавшись из цепких когтей лютующей оккупации.

В целом события развивались довольно неплохо, особенно учитывая тот факт, что администрация Лиона в большинстве своём стояла на стороне ОЗЕ и прочих, кому небезразлична была судьба гонимых детей Израиля. К сожалению, львиная доля вишистского протектората не могла похвастать подобным благословением, отчего еврейские беженцы, целыми семьями прибывающие во Францию из разных концов Европы, безжалостно свозились в транзитные лагеря. Их несчастную компанию нередко разделяли лишённые своего гражданства французские евреи, совсем ещё недавно свято верившие в то, что правительство маршала Петена никогда не посягнёт на это их единственное и непогрешимое доселе право.

Изабель постаралась задействовать все свои связи, гарантировавшие беженцам до отправки их в Швейцарию и Испанию более или менее безопасный приют в пределах свободной зоны. Помимо Клары и настоятельницы женского пансиона в круг доверенных лиц Изабель вошли в основном представители лютеранской и католической церквей, а также её близкие и дальние родственники, живущие за пределами Лиона, среди которых активную позицию занимали приверженцы генерала де Голля.

Вышеперечисленные патриоты прятали изгнанников в своих домах до тех пор, пока последним не выпадал счастливый билет на переезд в более надёжное укрытие. К тому времени очередной статут лишил работы тех, кого обошли стороной несколько предыдущих, и Изабель искренне радовалась за мсье Бравински, который так вовремя успел покинуть Лион.

К началу мая на счету мадемуазель де Лоранс уже числились тридцать два ребёнка, спрятанных ею в разных уголках её тайной сети. Она завела на каждого краткое досье с указанием его подлинного имени и имён его родителей на тот счастливый случай, если разлучённым войной семьям когда-либо удастся встретиться. Изабель положила досье в жестяную коробку и спрятала в своём старинном детском тайничке в родительском саду. Мадам и мсье де Лоранс по-прежнему не были посвящены во все детали опасного предприятия, целиком и полностью поглотившего их дочь, однако, всякий раз, когда Изабель навещала их, она видела и чувствовала, что всё в доме пронизано отчаянным беспокойством за её судьбу. О чём бы ни говорили в семье де Лоранс, разговор неизменно сводился к еврейскому вопросу.

— Не понимаю, чем они думают. Отбирая у евреев предприятия, они и французов обрекают на безработицу.

— Евреи тоже французы, папа. Петен безжалостно уничтожает и рушит Францию.

— Петен не француз ли? Не понимаю.

— Стало быть, не француз. Поэтому каждый из нас сегодня должен делать то, что ему по силам, чтобы…

— Белла, дорогая, прошу тебя! Не каждый может понять, что ему по силам. Я так боюсь за тебя!

— Не надо бояться, мама. Мне ничто не угрожает.

После подобного рода реплик Изабель всегда направляла беседу в другое русло, и её инициативу обычно поддерживали.

— Вчера вновь повысили цены на продукты.

— О да. Слава Богу, мы не голодаем. Во многом благодаря тебе, дорогая! Ведь папины клиенты теперь так редко появляются. Кому нужен адвокат во время войны?

Примерно так проходили все воскресные обеды семьи де Лоранс. Но однажды Изабель решила прояснить ситуацию и, оставшись наедине с отцом, поведала ему о своём тайном списке.

— Обещай мне, что сохранишь его во что бы то ни стало. В этой коробке — детские жизни. Если вдруг… если вдруг мне не суждено будет дожить до конца войны, ты обязательно должен будешь всех разыскать. Я верю и знаю, что мы всё равно выстоим перед бошами, потому что у нас — человечность, а человечность охраняется Самим Богом!

Отец слушал не перебивая.

— Делай, что можешь, остальное сделает Бог, — заключил он, тяжело вздохнув. — Белла, я хотел тебе сказать…, наш дом открыт для них. Я понимаю, мы всегда на виду, здесь не так безопасно, возможно, но всё же… Я поговорю кое с кем из своих клиентов.

Так у Изабель появились новые союзники. И весьма кстати, поскольку из оккупированной зоны всё чаще стали поступать тревожные известия. Себастьяну сообщили, что в Польшу периодически отправляются товарные составы, вывозящие заключённых из Дранси и других лагерей. При этом лагеря тут же пополняются новыми людьми.

— Почему в Польшу? — не раз спрашивала Изабель, но её вопрос всякий раз повисал в воздухе. Никто из её окружения толком ничего не знал. Все понимали, что творится что-то неладное, и трудились не покладая рук.

Самой сложной задачей для Изабель было убедить детей в том, что они расстаются со своими родителями не навсегда. Она сама в это верила с трудом, а в конце июля эта вера угасла почти совершенно.

Всё началось с неожиданной встречи Изабель с маленьким мальчиком, на которого она натолкнулась в трабуле, возвращаясь от мсье Мартена с документами для очередной партии спасённых детей. Мальчик сидел, прижавшись спиной к тёмной стене и положив голову на руки. Изабель чуть тронула его за локоть, и ребёнок поднял голову.

— Добрый день, мадам, — сказал он.

— Уже вечер, малыш. Что ты делаешь здесь один?

— Жду папу.

— А где твой папа?

— Не знаю. Он сказал мне, чтобы я бежал сюда и ждал его здесь. Это ведь Лион?

— Лион. Ты откуда?

В сердце Изабель закралось подозрение.

— Из Парижа. Мы с папой должны были ехать куда-то на поезде, но папа что-то сказал полицейскому, и он позволил нам не ехать. Потом добрый мсье показывал нам дорогу, а потом другие полицейские погнались за нами и закричали «Стой!» Я слышал, как они стреляли в нас. Мы с папой побежали, но папа не может бегать так быстро, как я. Он устал и лёг на землю. Я говорил ему: «Папа, вставай!», а он сказал, чтобы я бежал в Лион и ждал его там.

Изабель присела рядом с мальчиком. Из его сбивчивого рассказа она поняла главную мысль: они с отцом бежали из зоны оккупации, сумели перейти демаркационную линию, но в свободной зоне столкнулись с патрулём, и отец, если он жив, теперь находится в руках вишистской милиции. Единственное, что ему было уготовано — это оказаться в одном из транзитных лагерей свободного юга, а потом — в Дранси.

— Вот что, малыш, — сказала Изабель, поднимая ребёнка, — сейчас мы пойдём ко мне домой, и я угощу тебя чаем с булочками. Ты любишь булочки?

— Да! А как же папа? Он найдёт меня?

— Найдёт. Ведь он велел тебе ждать его в Лионе, а не в трабуле. Идём.

И Изабель, взяв мальчика за руку, быстро зашагала к выходу из мрачного тоннеля.

Дома она выкупала и накормила своего маленького гостя, чему последний несказанно обрадовался. Было очевидно, что он долгое время был лишён этих простых радостей. После ужина мальчик рассказал Изабель, что его зовут Матье Шпигель, что он жил в центре Парижа с родителями и старшей сестрой, но однажды рано утром в их квартиру пришли полицейские и велели собирать вещи. Потом они посадили всех в машину и увезли на большой стадион. Там, по словам Матье, они пробыли несколько дней. Там же он потерял из виду мать и сестру. Отец объяснил их исчезновение болезнью обеих. Как-то поздним вечером он взял сына на руки и ушёл со стадиона. Подробностей этого ухода Изабель так и не смогла добиться. Единственное, что ей удалось понять, так это то, что им помог какой-то полицейский — один из тех, кто день и ночь зорко стерёг великое множество пленников. Потом был долгий путь по оккупированной территории, большей частью по ночам, вслед за отважным проводником, после чего, наконец, перед беглецами замаячили огни возможной свободы. Но когда они подходили к окрестностям Лиона, их настигли люди в форме. Остальное Изабель было известно. Что случилось с отцом — Матье не знал. Он бежал стремглав, как тот ему велел. На бегу он, правда, пару раз обернулся, но отца не увидел. В довершении рассказа мальчик вынул из кармана своей курточки небольшой лоскуток и, протянув его Изабель, спросил:

— Скажите, мадам, а здесь мне надо это носить?

На ладошке лежала вырезанная из жёлтой ткани звезда Давида с надписью «еврей». Изабель постаралась скрыть от ребёнка своё волнение.

— Нет, не надо, — ответила она, не отводя глаз от звезды.

— Вот хорошо! — воскликнул малыш. — А то я всегда боялся, что булавка раскроется и проткнёт мне сердце!

Изабель улыбнулась сквозь слёзы: как наивен был этот страх по сравнению с реальной опасностью, чёрной тучей нависшей над маленькой кудрявой головкой.

Изабель почти не надеялась, что отцу и сыну суждено будет когда-либо встретиться. Тем не менее, следующим утром она отправилась к Мишелю Мартену и сообщила ему всю информацию о найденном ею в трабуле ребёнке, которую Мишель незамедлительно передал другим сотрудникам ОЗЕ, посещавшим транзитные лагеря. В тот же день она попросила у Себастьяна разъяснений по поводу произошедшего в Париже. Себястьян располагал некоторыми сведениями, и то, что он сообщил, повергло Изабель в шок.

— Это была облава. Всех арестованных свезли на зимний велодром и продержали там несколько дней. Всех: женщин, мужчин, детей, стариков. Практически без еды и воды. И всё это сразу после Дня независимости! А потом развезли по лагерям вблизи Парижа.

— Но почему?..

— Почему? Ты спрашиваешь: почему? Изабель, это не первая облава, хотя и самая крупная, пожалуй. Мне сказали, многих евреев спрятали парижане, сорвав грандиозные планы бошей.

— Себастьян, скажи мне, кто арестовывал этих людей?

— Не догадываешься?

— Французская полиция?

— Она самая.

Наступила продолжительная пауза. Себастьян напряжённо всматривался в несущиеся по небу облака, он не решался поведать своей соратнице главную новость. Однако молчание затянулось, и оба чувствовали неловкость.

— В лагерях под Парижем они долго не задерживаются. Ты знаешь, куда их потом отправляют? — спросил Себастьян, не глядя на Изабель.

— Ты говорил, что в Польшу, в трудовые лагеря.

— Я так думал раньше…

— А теперь? Себастьян…

— Видишь ли…, в Польше нет никаких трудовых лагерей. И в гетто их тоже не свозят.

— Куда же?

— В Польше недалеко от городка Освенцим есть лагерь. Его построили ещё в сороковом для осуждённых и военнопленных. Печально известный лагерь… Его можно называть по-разному, но, пожалуй, самое подходящее название для него сегодня — это лагерь смерти.

Изабель вздрогнула.

— Ты хочешь сказать…

— Я хочу сказать, что у попавших туда людей практически нет шансов. В особенности у евреев и цыган.

— Их там… расстреливают?

— Нет. Их там душат газом в специальных камерах. А трупы потом сжигают в огромных печах.

Изабель не была готова к такому пояснению. Она поднялась и осталась стоять неподвижно, опершись рукою о спинку кресла, не в силах продолжать эти мучительные откровения.

— Откуда тебе это всё известно? Может быть, это ложь? — она с надеждой посмотрела Себастьяну в глаза. — Как ты можешь быть уверен?

— Эти сведения получены от польских партизан. Они знают наверняка. Арестованных с Вельдива, скорее всего, уже нет в живых. Рассказывать тебе дальше?

— Рассказывай.

Изабель удалось взять себя в руки.

— Есть мнение, что душегубка была построена специально для уничтожения евреев… Всех евреев Европы. Представляешь, Изабель? А в камере можно умертвить сразу несколько десятков людей за один раз. Известно, что из лагерей в Польшу сначала отправили взрослых, а потом детей, дня через три. И этот поток будет нескончаем.

Изабель вновь опустилась в кресло. Она была опустошена.

— И это делают люди…

— Да, люди, к сожалению. Пока они господствуют в оккупированной зоне. Представляешь, если вдруг они прорвутся сюда? Мы должны утроить свои силы. Кстати, где сейчас твой малыш?

— Я отвезла его к своим родителям. Мишель делает ему новые документы, а мой отец взялся придумывать новую биографию. Впрочем, это то, чем он занимается последний месяц: сочиняет новые биографии на любой возраст и вкус.

— Благослови его Бог!