Внучка. Роман

Виктор Юнак

В небольшом провинциальном городе удивительным образом пересеклись судьбы нового губернатора, миллиардера, приобретшего не совсем честным образом акции крупнейшего завода, и сотрудницы этого завода, оказавшейся бывшей женой сына миллиардера, которую последний давно вычеркнул из своей жизни, и, соответственно, матерью его внучки.О любви и ненависти, дружбе и предательстве, политических заговорах и криминальных разборках в романе Виктора Юнака «Внучка».

Издательство «Литературная Республика»

Выпускающий редактор Людмила Топольницкая

Дизайнер обложки Егор Савченков

© Виктор Юнак, 2024

© «Литературная Республика», 2024

© Егор Савченков, дизайн обложки, 2024

ISBN 978-5-605-27106-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1

Людей в кафе было немного и Николай Борисович Спицын, высокий, плотный мужчина лет пятидесяти с густой шевелюрой наполовину седых волос, с аккуратной бородкой толщиной в палец, решил, чтобы малость отдохнуть и поднабраться сил, выпить чашечку кофе. За сегодняшний день он устал — почти четыре часа бродил он по городу, не гнушаясь заглядывать и в те закоулки, куда обычно приличных людей не водят. Изучал один из крупных районных центров области и людей, живущих в нем. Район был самый дальний, километров триста от областного центра и таким закругленным клином врезался в соседнюю область.

Уже четвертый день он ездил по области, посещая райцентры, знакомясь со своим новым полем деятельности.

Как раз в одном таком закоулке, на самой окраине Воровайска он и забрел в кафе перекусить. И остановился на пороге в нерешительности: вероятно, в нем ничего не поменялось с поздних советских времен. Ну, разве что, декор да оборудование с мебелью. Насколько он понял, официантами здесь и не пахло (хорошо, что, в обмен, не пахло, образно говоря, и кислыми щами да тараканы не бегали тарелкам). Впрочем, секундное замешательство завершилось решимостью дойти до кассы и заказать себе кофе.

Очередь, пусть и небольшая, двигалась медленно. Точнее, пока не двигалась вообще. Раздатчица куда-то ушла, толстая кассирша, позевывая в кулак, сонными глазами блымала по очереди, пока не наткнулась на помятое, плохо выбритое лицо Аркаши Худикова, бывшего завсегдатая, бывшей пивнушки, сменившей нынче вывеску на более приличную — кафе «Цезарь», хотя и совсем не подходившую данному заведению. Скорее, это была память о советской столовой. Аркаша тут же поймал взгляд кассирши и, в знак приветствия, чуть приподнял за козырек поношенную бейсболку.

— Чё, Аркаша, тянет сюда, как к матушке? — ехидно поддела мужика кассирша.

— Да черт-те что сделали. Ну, черт с ней, с вывеской, так хоть бы пиво оставили разливное, — проворчал Аркаша в ответ.

Кассирша глухо засмеялась и живот ее при этом грозился сорвать кассу.

— Куда бес унес эту Райку? Тут жрать охота, хоть лопни, — отозвался еще один бывший завсегдатай.

— Придет сейчас. Чё ей спешить-то? Навару никакого нету, — снова зевнула кассирша.

Наконец, пришла раздатчица Райка. Очередь зашевелилась. Николай Борисович получил свой кофе, два кусочка сахару (кассирша лишь удивленно пожала плечами — и это всё?), и окинул взглядом зал, выбирая, куда бы пристроиться. Взгляд его упал на столик, за которым уже сидели Аркаша с сотоварищем. Его почему-то потянуло именно туда, хотя рядом были совершенно свободные столы.

— К вам можно присоединиться? Не помешаю?

Аркаша лишь молча зыркнул на слишком прилично одетого Спицына и предупредительно убрал со стола кепку, водворив ее вновь на давно нечесаную голову, повернув козырьком назад. Его сотоварищ придвинул поближе к себе тарелку с макаронами и двумя бледно-розового цвета сосисками. При этом он удивленно окинул взором полупустой зал.

— Если не погнушаетесь, милости просим.

— Что значит, не погнушаетесь? Я людей никогда не гнушался, — Николай Борисович сел, развернул упаковку сахара, оба кусочка опустил в чашку, тщательно размешивая ложечкой.

— Сидят там депутаты-дармоеды, в этой Москве. От сытой жизни законы всякие выдумывают, учат, как жить. То не пей, это не ешь, — причитал Аркаша. — А у меня каждодневно руки дрожат, понял. Раньше как хорошо было: шел на работу, свернул сюда, принял кружечку пивка и со спокойной душой к верстачку, понял. Как миленький работал. А работа у меня — во! Сам директор за меня пишется. Золотые потому что руки. А теперь: ни пивка тебе, ни креветок, одни приветы. Зато всё прибрали, стульёв понаставили, как на этом Западе.

— Так и завод теперь не тот, слышь, Аркаша! Прихватизирован! А кем?

— Кем?

— Так это, бывшим главным нашим ментом.

Разговор все более заинтересовывал Спицына. Он сначала слушал молча, затем решил спросить.

— Не нравятся, значит, новые порядки?

— А чё хорошего? Одна сплошная коррупция. А эта, едрисня так и вовсе распоясалась в горсовете: все под себя. А как выборы, так сразу все из нее, из этой партии и выходят. Стесняются, что ли?

— Знаешь, что недавно меня мой отпрыск тринадцатилетний спросил? — обратился Аркашин сотоварищ к Спицыну.

— Что?

— Папа, говорит, я теперь единорос, посмотри, как я подрос.

Аркаша прыснул со смеху, да при этом так неловко хотел поддеть сосиску вилкой, что она, подпрыгнув от прикосновения, выскочила из тарелки и подкатилась к чашке Спицына. Аркаша, засмущался, налившись краской, и быстро схватил ее потемневшей от постоянного общения с металлом ладонью и быстро вернул ее на предназначенное ей место. Сотоварищ сообразил в такой неловкий момент несколько отвлечь внимание Спицына и спросил:

— А вы, как я погляжу, не местный?

— Вы наблюдательный товарищ. В командировке я здесь.

— Судя по костюмчику, импортный?

— Верно! С запада привезли.

— А вы на Западе бывали? В Европе? — снова подал голос Аркаша и его давно выцветшие от хмеля глаза покрылись серой пленкой восхищения и зависти.

— Приходилось и в Европу ездить, и в Америке бывать.

— А правда, что нас, русских, в этих европах-америках не любят?

— Скорее, боятся. Непредсказуемости нашей боятся, не знают, что можно от нас ожидать.

— А это хорошо или плохо? — спросил сотоварищ.

— Смотря с какой стороны смотреть.

— Вот там житуха, наверное? — проглотив очередной кусок сосиски, произнес Аркаша.

— Разная там житуха, но я не об этом. Я о том… Тебя как зовут? — Николай Борисович, казалось, совсем забыл про уже совсем остывший кофе. Разговор его начал увлекать все больше.

— Аркаша я. Худиков.

— Так вот знай, Аркаша Худиков, если бы ты на Западе, перед приходом на завод принял бы кружечку, тебя бы даже через проходную не пустили. Да и в России при царе-батюшке Николае Втором, сразу после начала первой мировой войны был объявлен по всей Российской империи сухой закон…

— Иди ты! — Аркаша аж привстал.

— Врешь, поди! — вставил слово и сотоварищ.

— Не верится, правда? А ведь и тогда народу с трудом верилось. Казалось, убытки от этого будут колоссальные. А получилось-то что?

— Что получилось, не тяни?

— А то получилось, Аркаша, что в то время, при той организации труда, с теми средствами производства производительность труда возросла сразу в три раза. И Россия, отсталая, забитая, мужицкая Россия сумела в той войне с развитыми Германией и Австрией выдюжить.

— Ну да, а после этого мы еще и половцев с печенегами одолели, — как само собой разумеющееся произнес Аркаша.

Спицын, который в этот момент отхлебнул уже почти остывший кофе, выплеснул все это назад, в ту же чашку. Он тут же отставил ее в сторону, затем достал платок вытер губы и захохотал.

Оба друга удивленно смотрели на Спицына, искренне не понимая, что его так рассмешило.

— А чё я такого сказал? — наконец спросил Аркаша. — Это ж по телеку говорили.

— Мой тебе совет, Аркаша, не смотри ты этот телек. А если уж смотришь, то воспринимай все критически.

— А что, ты хочешь сказать, что в телеке все вранье? Так ведь, в самом деле, там про печенегов говорили. Я тоже слышал, — поддержал приятеля сотоварищ. — Или что — не одолели?

— Да нет, все правильно — одолели! Только это было лет за тысячу до германской войны.

— Ни х… фига себе! — присвистнул Аркаша. — Я и правда, об этом не подумал.

Спицын взглянул на часы и поднялся.

— Спасибо за компанию, мужики. К сожалению, у меня еще дела.

Аркаша с сотоварищем приподнялись, прощаясь. Спицын направился к выходу, достав телефон и приложив его к уху.

— Умный мужик, видать! — почтительно протянул, глядя ему вслед, Аркаша.

— Слушай, Аркаш, мне кажется, я его уже где-то видел, — также наблюдая за уходившим Спицыным, сотоварищ почесывал затылок.

— И где б ты его мог видеть, дура?

— Кажись, по телеку и видел.

— А что! Он может и в телеке — язык у него подвешен.

Николай Борисович вышел на улицу. Первые летние сумерки незаметно подкрались к городу, хотя до наступления темноты было еще далеко. Повсюду царила суета часа пик. Разумеется, она не сравнится с суетой большого города, но по местным меркам — было достаточно людно. То и дело туда-сюда проносились автобусы и маршрутки, лавировали на запруженной проезжей части разноцветные и разномастные легковушки и даже грузовики не были редки. Спицын видел, что мостовые в городе совсем никудышные и это еще больше замедляло движение. Впрочем, это беда всей страны.

Впрочем, Спицыну дышалось здесь довольно легко — в сравнении с загазованностью Москвы, да и областного центра, экология в Воровайске пока еще была в порядке. К тому же, здесь зелени много, да и река Воровайка, хотя и небольшая, и неширокая, зато чистая, вносила свою добрую лепту. Кстати, что за название интересное такое, надо бы выяснить.

Николаю Борисовичу захотелось спрятаться в тень какого-нибудь парка или скверика, чтобы вдохнуть полную грудь озона и осмыслить увиденное здесь и в других городах за эти четыре дня, понять, с чего ему начинать и что нужно кардинально изменить. Завтра он вернется в область. По своему многолетнему опыту он знал, что лучше всего и спокойнее всего ему думается именно при тихом шелесте зеленых волн на каком-нибудь уединенном зеленом островке, куда не доносится надсадный рев автомобильных моторов и где лишь изредка разрывают тишину звонкие детские голоса.

В задумчивости Николай Борисович едва не наткнулся на среднего роста худую женщину лет сорока пяти с распущенными длинными волосами медного цвета, несшую две тяжелые сумки с продуктами. Женщина решила немного передохнуть и, остановившись, поставила сумки на землю. В этот момент Николай Борисович и наткнулся на нее.

— Смотреть надо, куда идете, — раздраженным от усталости голосом бросила та.

— Простите, ради бога, — смутился Спицын. — Задумался я немного.

— Здесь людей, что червей после дождя, а он задумался. Того и гляди, сами кого-нибудь раздавите, либо на вас наступят, — уже более добродушно произнесла женщина, откинув назад вырвавшийся от ветра вперед локон, и снова берясь за сумки.

— Меня не раздавишь, я толстый, — улыбнулся Спицын. — Далеко вам идти-то? Позвольте я вам помогу.

Он вопросительно посмотрел на женщину своими большими, карими глазами и та благодарно улыбнулась.

— Спасибо вам огромное! А то устала после работы, такой пустячок домой не донесу.

Николай Борисович подхватил сумки и у него тут же от напряжения вспухли жилы на руках и шее.

— Ничего себе пустячок! Килограммов десять, не меньше! Как вам муж позволяет такие тяжести носить?

— А у меня нету мужа. А дочку жалко просить, она еще молодая, силы ей для другого пригодятся. Да и не далеко мне — напрямую через сквер, за мостом.

Они потихоньку пошли вперед.

— А я признаться, как раз какой-нибудь сквер или парк ищу. Хочу подышать свежим воздухом да птичек послушать.

— Да вон, сквер-то! За угол только свернуть. Там и правда зелени много… А вы, значит, нездешний?

— Да вот… Приехал сюда только сегодня.

— Проездом или работать, извините за любопытство?

— Ну, как сказать, — Птицын на мгновение задумался. — Считайте, что работать.

— Значит, надолго.

— Как получится. А город красивый, мне нравится.

Они дошли до перекрестка, за ним нужно было повернуть налево. И там Спицын, действительно, увидел много деревьев и окрашенную в черный цвет ажурную чугунную ограду. Он слегка замедлил шаг и стал с любопытством рассматривать свою случайную спутницу. Это была довольно живая, симпатичная женщина, с ухоженным лицом и роскошными, длинными ресницами. Женщина боковым зрением поймала его взгляд и немного смутилась.

— А вы давно живете в этом городе.

— Да, практически всю жизнь, — усмехнулась женщина. — С небольшим перерывом на учебу в институте. И родители, и прародители мои здесь жили. Город знаю, как собственную руку: где болит, и где тонко, а где и помыть не мешало бы.

— Простите, пожалуйста, мне неудобно обращаться к вам, не зная вашего имени-отчества.

— Тамара Ивановна.

— Очень приятно! А меня — Николай Борисович, — Сивоконь кивнула в ответ, а Спицын, между тем, продолжил:

— Не могли бы вы мне, Тамара Ивановна, в таком случае, сказать, где у вас тонко, и где не мешало бы помыть?

Они вошли на территорию сквера через такие же чугунные ворота, и Тамара Ивановна остановилась. Она этим самым хотела сказать, что он уже у цели, но Спицын смотрел на нее в ожидании ответа на поставленный вопрос и Сивоконь, немного смутившись, продолжила движение.

— Вы хотите откровенного ответа?

— Разумеется!

— Побольше бы порядка да поменьше шараханий и суматохи. Да еще хватит людей красить в белый и черный цвета.

— И что, много здесь краски на это уходит?

— Вы что, с луны свалились, или такой уж дотошный журналист? — засмеялась она. — Сейчас ведь всё журналисты моду взяли к людям приставать.

— Давайте считать, Тамара Ивановна, что я — свалившийся с луны дотошный журналист.

Женщина еще громче рассмеялась и остановилась.

— Есть тут у нас один… Ну, критикует очень сильно бывшего губернатора, да и мэра не забывает. Так его чем только не поливают. И в телевизоре, и в газетах. А ведь он нередко говорит в глаза властям то, о чем думает практически каждый вороваец. Потому что пресса вся куплена олигархом, да губернатором Коньковым. Или вот завод, где я работаю мастером. Электромеханических инструментов. Чудом уцелел завод в девяностые. В нулевые на ладан дышал после приватизации. А потом купил его наш бывший начальник УВД — и совсем плохо стало.

— А что так?

— Да ему на нас, наплевать, он там какие-то свои делишки проворачивает, даже зарплату не всегда вовремя выплачивает.

— И вы это терпите?

— А что делать? Куда пойдешь? Здесь, кроме этого завода, еще только трикотажная фабрика да пару пекарен и всё!

— А раньше как было?

— Раньше здесь еще большой домостроительный комбинат был — теперь на этом месте торгово-развлекательный центр открыли. Дело, конечно, тоже нужное: молодежи ведь надо где-то энергию свою сбрасывать. Зато сколько криминала там происходит.

Они перешли через небольшой мост, под которым лениво катила свои серого цвета воды речка Воровайка. Сивоконь остановилась и протянула руки к сумкам.

— Мы, собственно, из сквера-то вышли, Николай Борисович.

— Нет, нет, не беспокойтесь! Сквер ведь от меня теперь не уйдет. Я вас провожу до дома и назад вернусь, если не возражаете, конечно.

Она молча кивнула и не спеша двинулась дальше.

— А за то, что душу мне раскрыли, огромное вам спасибо.

Немного помолчали. Подошли к старой панельной пятиэтажке хрущевского призыва. Немного не доходя до первого подъезда, Сивоконь остановилась.

— Ну, вот мы и пришли. Еще раз спасибо за помощь.

— Не стоит благодарности.

Николай Борисович поставил на землю сумки, погладил одну другою покрасневшие от напряжения руки. Глянул на табличку с улицей и номером дома. Наконец, решился на самый важный вопрос.

— Простите, ради бога, еще раз Тамара Ивановна, что совсем замучил вас вопросами, но мне хотелось бы вас спросить еще кое о чем.

— Пожалуйста! Вопросы, это такая ноша, от которой я пока не устаю.

— Вы, вероятно, знаете о том, что сняли вашего губернатора?

— Конькова, что ли? Как же не знать. Почти десять лет здесь хозяйничал. Мы вообще удивлялись, как его не арестовали, как некоторых его коллег.

— А есть за что?

— Так это вы лучше в прокуратуре узнайте.

— Обязательно узнаю. А вас хотел бы просто спросить, каким человеком был Коньков?

— Себя он слишком любил. Ну, и деньги, конечно! Нравилось ему, когда его хвалили и заискивали перед ним. Хотя и не глупый мужчина был. При нем ведь не так и плохо народу жилось. Хотя, как я уже и говорила, не любил, когда супротив его воли шли. Ни один оппозиционный митинг не разрешал.

— Ну а как вы лично к нему относились?

— Да никак! Он что мне муж, сват, брат?

— Спасибо, Тамара Ивановна! — он взял ее маленькую ладонь в свою большую и пожал ее.

— Так это вам спасибо! И сумки мне помогли нести и разговором развлекали, — засмеялась она.

Николай Борисович повернулся и быстрым шагом заторопился к скверу. Достал телефон, набрал номер.

— Петя, улица Школьная у сквера. Давай, подъезжай.

Водитель, даже задремавший в салоне от долгого ожидания, включил зажигание.

— Уже еду, Николай Борисович.

Тамару Ивановну у самой двери подъезда остановили сидевшие на лавке две старушки-соседки.

— С кем это ты погуливаешь, Том?

— Я не погуливаю, теть Маша, просто вежливый мужчина предложил помочь мне донести сумки до дома.

Она не стала останавливаться, а сразу вошла в подъезд. Старушки же, глядя ей вслед, переглянулись.

— Знаем мы этих вежливых.

— Погоди, погоди, Тонь! Что-то мне лицо этого мужчины знакомым показалось. А?

Та лишь пожала плечами.

Никому ведь не могло даже в голову прийти, что по их городу ходит собственной персоной назначенный Москвой исполняющий обязанности губернатора Николай Борисович Спицын. Он всегда так делал, прибывая на новое место службы — сначала лично сам ознакомится со своим новым хозяйством, а затем уже соберет администрацию.