Порождение сына

Данир Дая (2024)

Какова ценность памяти? Макс, что способен реконструировать все события до и после возникновения аномальной зоны «Порог», не может в точности ответить на этот вопрос. Как и не может ответить, какое лицо у его отца, почему у него не заладились отношения с матерью, почему он развёлся с женой, что именно произошло, после чего он отвернулся от дела своей жизни, и, самое главное, для чего он пьёт таблетки, чтобы заглушить боль прошлого? Ответ может дать лишь радикально настроенный глава секты «Целом», который объявил войну правительству. Но готов ли Макс к этому?

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ПОЖАЛУЙСТА, ПОКИНЬТЕ ТЕРРИТОРИЮ

Мило беседуя с женщиной лет шестидесяти на соседнем участке, Ани-Мари поглядывала на нас, стоявших поодаль. Я прокручивал пальцы вокруг оси, дабы сестра поторопилась.

Коэн требовал скорого заполнения бланков, советуя поторапливать булки людям с другого конца, но делал это так сладко, даже в некотором роде заигрывая, что мне самому захотелось быстрее ему помочь.

Артур резвился с соседним мальчишкой на лужайке. Детский хохот заполонил сумрачную улицу, и свист за пределами таун-хауса не проходит барьер.

Однако с падающей на город ночью отчётливее виднелись яркие свечения — рыжие, пылкие, крупными мазками на чёрной мгле. Завораживающее зрелище огня пугало ровно так же, как и манило.

От беспокойства там отвлекал Артур здесь. Непосредственность ребёнка разоружала: искреннее ребячество ещё незаполненного сосуда, не травмированного кровожадными, отравленными реалиями.

Счастливое детство, которого я мог лишь пожелать у потолка перед сном. У потолка, который я, перенимая паттерны взрослых, именовал Богом.

— Я произвёл перевод половины указанной суммы, — хоть и злился, но довольно услужливо и подбирая слова бурчал Коэн в динамик. — Всё остальное после подтверждения, и чаевые сверху, если курьер окажется на месте в точное время.

Для общего понимания положения дел мне необходимо было зайти в телефон, но боялся железяки в кармане больше, чем огня. Страшила не столько мысль, как именно дегуманизировались толпы, а что игра не стоила свеч. Что потраченные деньги ушли впустую.

Рука сама, без моего ведома, схватилась за экран, скроля последние всплывшие обновления ситуации. Палаточные городки, сожжённый флаг, первый труп, который оказался не трупом, а кучей красных тряпок, но все настолько поверили в жестокую расправу, что закрывали глаза на раскрывшийся контекст.

Самое удивительное — каждая фракция причисляла труп к своей: одни говорили, мол, это ксенофобы зверски забили мигранта, но вторые тут же пылко возражали, что это «якобы мирные фанатики» решили поиздеваться над представителем Злитчедом. Злитчедом молчала.

Злитчедом удивительным образом вообще не пытался с ноги влететь в морды недовольных. У репрессивной системы импотенция. А вот Манн, в свою очередь, лез на баррикады, говорил с недовольными из разных групп. И говорил очень уверенно.

Конечно, вокруг него присутствовало толпище охраны, однако он без стеснения говорил с каждым воткнутым в его щёку, рот, бровь микрофоном, сообщая, что скоро всё решится. Вердиктов он не осмеливался произносить, однако двусмысленная ухмылка говорила больше. «Купол» неизбежен.

Его попытки заработать доверие и массивность в глазах электората говорила мне не столько о том, что он серый кардинал или защита лица Злитчедом, сколько, что такими выходками он стремился сесть за власть.

Отменить антимонопольный закон, который со скрипом, но всё же приняли, после чего ему не придётся стесняться своей империи, который он раздробил для вида, делегировав ближайшему кругу управления, а сам будет способен крутить колёса и шириться всё больше и больше.

Либо я теряю хватку и не настолько дальновиден, как он. Всё, на что я способен, как и диванные аналитики — впустую рассуждать, что творится в чужой голове за закрытыми дверями.

Ощущение себя не как глас народа, способный манипулировать бесящимся правительством от раскрытия правды, как и где они обосрались, а лишь глав. редом интернет-издания, работающего на эмоции, а не на сухую констатацию, ставит меня в унизительное положение.

Посмешище ли я? Смеет ли кто меня осуждать за выбор? Осуждать некому, как и некому вспомнить, кем я был. Сможет ли кто подтвердить, что есть я?

— Что там? — подкралась Ани-Мари.

Она спросила довольно тихо, очевидно простояв с пару секунд перед тем, как задать вопрос, но для меня это было настолько неожиданно, что, подпрыгнув, я чуть не выронил телефон из рук.

— Я, — растерялся, несколько раз заикнувшись, — я не знаю.

— Всё настолько плохо? — уточнила Ани-Мари, что вопрос стоял про положение общих дел, а не только наших личных.

— Народ жаждет крови, — с каплей досады обобщил все прочтённые новости.

— Закономерный итог, — цыкнула Ани-Мари. — Наверно, это неправильно говорить, и я ругаю себя за подобные мысли, но иногда я жалею, что родила Артура. Из-за собственного эгоизма подвергла очередного человека ужасу.

— История циклична, — успокаивал её. — В жопе всегда есть просвет.

— Пытаешься успокоить меня туалетным юмором? — пыталась скрыть выскочившую улыбку Ани-Мари.

— Раньше помогало. Да и сейчас, смотри, — указал я на трясущиеся уголки её губ, после чего она не сдержалась и всё же улыбка растянулась до ушей.

— Да пошёл ты, — нежно толкнула меня в плечо Ани.

Вмиг она вновь помрачнела, взглянув на Коэна. Тот заметил пристальное наблюдение с ожиданием скорейшего вердикта и выставил палец вперёд, чтобы мы подождали.

— Удивительно, что после всего вы до сих пор остались вместе, — с щепоткой претензии сказал Ани-Мари.

— Он прекрасный человек, — мантрой убеждала себя сестра, — со своими тараканами в голове. Если бы я могла изменить своё прошлое, я бы его не меняла и оставила всё как есть.

— Завидую.

— Ты слишком пессимистично смотришь на свой выбор, — подбадривала Ани, поглаживая моё плечо.

— Как в нашем мире есть место такому добру, как ты?

— У нас семья такая, — глаза Ани заиграли искрами, — противоречивая.

— Хрен знает, как остались ходить по этой земле, хм? — спросил её.

— Как точно и красноречиво, Макс Велки.

Коэн поблагодарил оператора с той стороны и счастливый побрёл к нам.

— Одеваемся и быстро едем. Говорят, дивизии уже стягиваются.

— Загвоздка. Нужно заехать ко мне, — ставил условия.

— Возьмёшь мою одежду.

— Не в одежде дело.

Коэн с подозрением посмотрел на меня.

— У нас мало времени.

— Нам всё равно по пути. Хочешь быть в безопасности — заедешь ко мне домой.

— Каждая секунда на счету, — взрывался Коэн. — Я сейчас потратил зарплату на два месяца жизни лишь на аванс и рискнул репутацией, чтобы что?

— Коэн, — баюкала пыл мужа Ани-Мари.

— Нам нужно выдвигаться прямо сейчас, — обернулся Коэн к Ани, — я жопу рвал.

— Это нам известно, — раздражал Коэна.

— Коэн, — коснулась плеча мужа Ани, — пожалуйста.

Коэн вновь смотрел на меня, растопырив ноздри от злости.

— Надеюсь, после этого мы никогда не встретимся, — сказал Коэн.

— Не каркай, — издевательски я сплюнул за плечо.

Ни слова не говоря друг другу второпях, мы зашли за минимумом необходимым — рюкзак и аналогом «Ратлита», который Коэн потряс передо мной в предупреждение, — залезли в кроссовер и умчали прочь.

В окне я увидел того молодого охранника. Он не заметил меня — был увлечён последними новостями, всплывающими в телефоне. Мы проезжали по пустынным подворотням в слабом освещении.

Фонари помаргивали, а маяками являлись пожары, охватившие Бельнус. Радио говорило об атаке на электростанции, обвиняя «Целом», заочно обзывая их террористической группировкой.

Я не имею ни малейшего представления, где мне искать Матуса среди огромной зоны под градом пуль, где ты не враг, а лишь цель с красной точкой во лбу. Наверно, есть смысл попробовать дозвониться.

На удивление, среди принятых звонков не было ни одного за последнюю неделю. Да и цифр я не запомнил, поэтому днём с огнём не сыщешь их в отклонённых среди огромного списка.

Говорить напряжённому Коэну, который против своей воли пытается довезти меня до квартиры, или же Ани-Мари, которая со всей любовью прижимает урну к груди, — бессмысленно.

Слишком поздно отказываться. Кочки и странный запах в салоне вызывали рвотные позывы. Я не смог сказать везти Коэну тише — боялся загадить коврик под ногами — поэтому легонько постучал по его плечу.

— Господи, — ошеломлённо обернулась Ани-Мари, — снова бледный, как смерть.

— Препараты перестали действовать, — брезгливо обозначил Коэн, выворачивая руль. — Если ты, — обращался он ко мне, повысив голос, — так часто будешь просить нейтрализаторы, то мы точно никуда не дойдём.

— Где они находятся? — заметалась Ани-Мари, отстёгивая ремень.

— Всё настолько плохо, да? — действительно не понимал, о чём речь.

В полумраке осмотрел руки, которые схватил тремор.

— В кармашке сзади, — сказал Коэн сначала Ани, а потом уже начал говорить со мной. — Если бы ты следовал предписанием.

— Коэн, — шикнула Ани-Мари.

— Ты ему рассказывала? — с разочарованием я посмотрел в глаза обернувшейся Ани.

Она пыталась скрыть виноватый вид, опустив голову.

— Но теперь ты зависимый, приятель, — объяснял, как маленькому, Коэн, — удвой серотонин с дофамином, и контроль над дозировкой снизится. По пачке в день, да?

— Нет, — с обидой ответил, но тут же задумался. — Меньше.

— Эти? — Ани показывала коробочку Коэну.

— Да. Дай две штуки.

Я выставил вперёд трясущуюся руку, в которую выдавили две капсулы, и закинул их в рот, заглатывая так, без воды.

— Через полчаса поможет.

Мы как раз подъезжали к комплексу. Разобранные магазины, которые закрылись на неопределённый срок, у лужаек которых работники вычищали плитку от груд металла, бутылок и вымывали кровь.

Коэн затормозил у калитки, я вяло потянулся к двери.

— Пойти с тобой? — беспокоилась Ани.

Вместо ответа я потряс головой, но не уверен, что она увидела. Как только я скрылся в глуби арки, будто уснул: провалился в кисель, не понимая, куда и зачем иду. Несколько раз даже упёрся в чужую дверь.

С горем пополам, домогаясь дверной скважины, ввалился в собственную квартиру и, стимулируя фотографическую память, залез к верху шкафа. Не сумев удержать коробку, она с грохотом повалилась на пол.

Магнум, к которому я стремился, проскользил за тумбу. Я только цыкнул и полез за ним. Ощупывая комки пыли, я чувствовал, что вот-вот провалюсь в сон и окажусь в позорном положении до утра.

Действуя как можно более импульсивно, я разгонял кровь по телу, лишь бы не остаться здесь. На телефон приходили куча сообщений, скорее всего, с заглавными буквами с требованием поторопиться. На ладонь легла холодная рулетка, а после зашаркала ко мне.

Я не мог отлепить веки друг от друга. Инертно, по памяти, семенил обратно, ощупывал кнопки лифта и домофона, а как залез обратно на заднее сиденье, так и вовсе пропал. Последнее, что помню, как меня дёрнуло и затылок прибило к подголовнику.

***

Я не скакал по грязи, не пыхтел от усталости. Мороз не колол кожу, а палец не подрагивал на курке. Вместо этого я был зажат в тёмной комнате — размеры помещения я ощущал от давления на тело.

Скрутить спину колесом не выходило, и я сидел ровно, ощущая себя частью стены. Ноги болели из-за отёков, но в теле ощущал лёгкость юности. Не мучали гипертония, остеопороз и остальные болячки возраста.

Меня будто откинуло на тридцать с хвостиком лет назад. Настроившись на темноту, я взглянул наверх. Оттуда лилось ангельское свечение. Оно было яркое, но такое далёкое — виднелась лишь точка от него. Словно звезда.

Я знал, что способен выбраться наружу, стоило лишь малость потрудиться и карабкаться по стенам. Да и голос зазывал меня:

— Пора, Макс.

Он был нежнее того, что преследовал меня в лесу.

— Пора, Макс.

Так любяще, нуждаясь во мне, искренне зазывал женский сладкий голосок.

— Пора, Макс.

Я не смел сопротивляться. Ладонь выше другой, сменяются рука, нога, рука, нога. Я карабкался, будто выпархивал. Но свечение тускнело, а на меня, вытанцовывая вальс, спадали чёрные снежинки.

Ударяясь в белки глаз, будто иглы вонзались в меня.

— Пора, Макс, — грубел голос.

Я знал, что стремлюсь в ловушку. Знал, что это сирена, что воротилась в нечто прекрасное, но ждёт меня блядская рвань с букетом ЗППП. Но я всё равно полз, как червь. Как слезняк, мерзко вылизывая свои губы.

— Пора, Макс! — кричал мужчина. — Стреляй, сукин сын!

С хрипом пытаясь втянуть весь воздух в машине, я очнулся от тряски — Ани-Мари пыталась привести меня в чувства. Около четырех утра. Веки ощущались прилипшим тестом от пельменей — практически не мог их открыть.

Лобовое стекло автомобиля треснуло несколько раз. Кто-то мило позаботился о нашем завтраке, закинув помидоров, но по пути они собрали мошек и растёрлись по стеклу.

— Пора, Макс, — шепнула Ани-Мари. — Просыпайся.

— Что произошло? — сонным голосом уточнял.

— Конфуз, — сказал Коэн. — Дальше придётся идти пешком. Километров через десять нас встретит Ведрана.

Осмотрев всё по периметру, я понял, что мы стоим на аномально высокой траве посреди поля. Коэн копался в багажнике, выволакивая сумки весом с человека, пока я в обомлении собирал причинно-следственные связи.

— Препараты не забудь, — сзади напоминал Коэн.

Вялые руки не слушались. За меня всё сделала Ани-Мари.

— Давай лучше я, — улыбнулась она, выхватывая из кармашка сиденья коробочки с пилюлями.

Я протёр глаза и решил выйти наружу. Расправившись, я наметил наш путь по подмятой траве. Мы ехали по чистому полю достаточно, чтобы двигатель автомобиля вскипел.

Но встряли мы, уткнувшись носом в яму, прорезав глубокую колею. Свежесть сознания с непривычки провоцировала головную боль, но в противовес хотелось искренне улыбаться.

— Сильно не радуйся, — Коэн вздёрнул руку, посмотрев на время. — Через час выпьешь ещё две таблетки.

— Умеешь насрать, — буркнул я. — У нас будет что-то вроде кофебрейка?

Я откровенно подтрунивал Коэна, что его корёжило от каждого моего слова. Однако ответ пришёл, откуда я его не ждал: заикающийся домофон очень приглушённо просил соблюдать дистанцию и покинуть зону «Порога» как можно скорее.

— Выложили причину вчерашней профилактики, — подошла Ани-Мари, вывернув экран в нашу сторону.

Матус сидел в привычном интерьере с надменной улыбкой, смотря через собственные брови и прислонив подбородок к груди, и толкал проповедь в камеру:

— Тело отделено от головы, дабы не скормить тело Божье ядом. Порождение сына млеет, пытается продолжать пускать яд в ваши умы, но готовы ли вы веровать отродью? Огнём мы ответим огнём, ибо глаз Бога приглядывает за вами. Не отвернитесь. Не дайте превратить наше единение в погибель. Мы не подопытные…

Интернета не хватило, чтобы Матус закончил речь.

— Изъясняется он отвратительно, — повёл я бровью. — Так я не очищу их имя, если он продолжит толкать шизофренический бред.

Коэну не понравились мои рассуждения. Он кинул мне под ноги рюкзак, подправил лямку и скрылся за травой.

— Пошли, — махнула Ани рукой. — По пути, может, поймаешь его волну.

Оглянувшись на машину, я нырнул за Коэном.

Шли мы донельзя тихо, по касательной обходя истеричные требования мегафона:

— Пожалуйста, покиньте территорию «Порога», это необходимо для вашей безопасности!

Но повторял он это настолько часто, иногда обрывая самого себя на половине предложения, что это стало не более чем белым шумом, смешавшись с шелестом травы.

Чуть позади нас шла Ани-Мари, замыкая цепочку, обнимая урну с прахом. Я притормозил, чтобы она догнала меня, и потянулся к урне.

— Я сама, — отдёрнула Ани руки.

— Позволь помочь, — не сдавался я.

— Это мой крест, Макс, — она готова была загрызть меня.

— Это превращается в нездоровую фиксацию.

— Не тебе об этом твердить, — окрикнул Коэн. — Давайте дойдём быстрее.

Мы поторопились вперёд. Усложнял наш путь — хоть этого не было заметно от тычащихся тонких нитей травы — волнистый рельеф, где мы то поднимались, то отпускались. Дыхалки, мягко говоря, не хватало, а влажная почва наращивала каблуки.

— А это ещё малая часть, — говорил Ани-Мари, не поворачиваясь. — Она бы…

— Твою мать, Макс, — шипела Ани. — Давай ты не будешь мне читать морализаторство, — делала она акцент на «ты», — мы не в полной мере понимаем цели друг друга, но давай просто примем путь каждого, окей?

— Ладно-ладно, — сдался я. — Твоё дело.

— Иногда ты становишься невыносимым мудаком, — закончила речь Ани.

— Я построил на этом карьеру, — отшутился.

Осмотрелся, когда залезли на очередной бугор: лес не представал ужасающим, таящим тайны, не был обложкой третьесортного ужастика.

Обыкновенный лес, коих в Злитчении и за её пределами в западнославянских странах полно. Но, увидев его, пульс увеличился. Необыкновенный ужас забурлил в поджелудочной, проходя взрывом по всему телу так, что хотелось скулить.

— Ты ведь лет тридцать здесь не была, — говорил с Ани-Мари.

— Что? — задыхалась Ани от упражнений. — Ах да. Даже как туристке было страшно ездить сюда.

— Правильно. Коэн, — кивнул я вперёд, — а ты рассказывал, как почва там расхлябалась настолько, что даже в городе проваливаешься по колено?

— Ани предупреждена и вооружена, — неохотно произнёс Коэн.

— Это хорошо.

— А вот ты, — обернулся Коэн, — ты насколько хорошо помнишь территорию? Читал ли исследования? Знал о появлении новых аномалий, «бордюров»?

— Читал бы, не пришёл к вам.

— Я иногда сам теряюсь в этих статьях, — начистоту общался Коэн. — Да и всем нет дела до «Порога»: финансирования минимум, новых исследований — по пальцам токаря. Теперь любимая тема общества — интриги. За кровью всегда интереснее наблюдать. Двигаемся на энтузиазме и только.

— «Порог» перестал быть темой дискуссий, — с печалью произнёс я. — Человечество ведь самый гадкий приспособленец.

— К чему это ты? — замедлил шаг Коэн.

— Мы быстро привыкаем ко всему. Адаптируемся, ассимилируем. Ломаем психику, чтобы она срастилась по-иному при новых обстоятельствах. Все привыкли к «Порогу», но всем интересно, что происходит вокруг него. Теперь всем интересно противостояние Манна и Злитчедом против секты, а из-за чего оно произошло — всем глубоко и совершенно насрать.

— Всем стало плевать на «Порог», потому что представлять его некому, — обнадёживал Коэн. — Манн ведь через кровь захотел притянуть к себе внимание. Только вот загадка: почему жертва в лице «Целом» по итогу осталась виноватой? М, Макс?

— Всё не успокоишься?

— Как долго нам осталось идти? — отвлекала Ани-Мари нас от очередного тявканья на друг друга.

— Полчаса.

Как раз эти полчаса мы провели в тишине, издыхая от крутости подъёмов и с переменчивыми спусками на мягком грунте, а сопровождали нас предупреждения со звуками почти нетронутой природы.

Воздерживались от разговоров, ведь любой неаккуратный вдох, что может намекнуть на вокализм, тут же спровоцирует очередной спор. Уверен, Коэну много чего хотелось бы сказать мне.

Я не то чтобы не был согласен с Коэном в вопросах «Целом» и Злитчедом, — я смело забывал личную неприязнь, когда дело касалось рабочих моментов, — но раздражать его одно удовольствие.

Подвергать сомнениям догмы, предписания, критиковать неосторожные фразы, косые взгляды представителей «Целом» — для Коэна как комар душным летним вечером.

Конечно, он мог защищаться, парировать ошибками моими, но либо не хватало эрудированности в вопросе, либо смелости возразить. Оттого бесился ещё сильнее.

Коэн остановился, цепочка сомкнулась. Впереди нас оказалась дорога. Ни намёка на военных или стягивающиеся дивизии, как настораживал Коэн. Пустынно. И не скажешь о каких-то операциях.

Обычная просёлочная дорога. Коэн поглядывал на часы.

— Ну и где же вы, вашу мать? — так, чтобы мы не услышали, произнёс Коэн.

Стоило только пожаловаться, как вдали поднялось облако пыли, что ближе к нам с каждой секундой. Коэн жестом указал нам присесть. Никто не стал спорить. Так глупо попасться кордону мы не могли.

Опасения опровергались, когда джип, явно невоенный, заморгал фарами трижды — один раз кратко и дважды с длинными задержками.

«Способ шифрации не изменился за столько времени», — с какой-то странной теплотой подумалось мне.

Джип остановился у нас, из него выбрались три тела. При всех них имелось оружие, хоть по их добродушным лицам не скажешь, что они умеют пользоваться им.

Коэн, подойдя к ним ближе, удивился не меньше. Вперёд выбрался водитель: по наружности интеллигент, щуплый, что удивляло, как его не сложило от бронежилета, но был он на две головы выше всех присутствующих.

— Никогда не подумал, что такой пацифист, подобный тебе, способен взять в руки огнестрельное оружие, — протянул он руку своему товарищу.

Тот крепко пожал её и слегла потряс.

— Времена нынче такие.

Он посмотрел сквозь Коэна на нас, приметив в первую очередь Ани-Мари.

— Печально видеть вас при таких обстоятельствах, Ани-Мари. Соболезную вашей утрате. Но ваша мать воссоединилась, как того желала.

А после он оценил меня вдоль и поперёк, вспоминая, кто же я такой.

— Пан Велки? — уточнил он.

Я лишь кратко кивнул, что привело собеседника то ли в восторг, то ли в ужас, а, возможно, в ярость.

— Давно не было слышно о вас. Что не мудрено. Решились взяться за старое?

— Решил залатать старые дыры, — увиливал я от ответа.

— Воздержитесь от злых деяний, — по его интонации стало понятно, что он знает многое о моей биографии. — Иначе перед «Целом» придётся отвечать нам всем головой. Что-то ужасное воротится, — сетовал он, — но такова участь Бога. Ладно, долой болтовню.

Мужчина обернулся к своему напарнику, что держал свору документов на троих.

— Какие планы, пан Фибих? — всё же продолжал беседу Коэн.

— Покоя в этой стране нам точно не будет. Ищем пути для транспортировки команды, но это малая из проблем. Мы, может, и останемся в сохранности, а остальные? — кивнул он в сторону леса, разочарованно выдохнув. — Но мы сделали, что могли. Всё остальное — за нашими душами.

Наконец все получили свои заветные бумажки. В мои руки легла книжка — удостоверение о психической стабильности для прохождения в «Порог». Тот самый статус D.

— Я бы рад побеседовать, — становился всё серьёзнее Фибих, — и деньги нам как никогда необходимы, но, пока не поздно, всё же спрошу тебя: ты готов рискнуть?

Коэн обернулся на обеспокоенную Ани.

— Мы мало чем рискуем, — врал, смотря в глаза своей дорогой жене, Коэн.

Коэн снял рюкзак, залез в потайной карман и протянул котлету из денег в руки своему другу. Тот не стал пересчитывать.

— Ведрана, — вполголоса произнёс Фибих за машину.

Оттуда вышла короткостриженая, почти под ноль, женщина — навскидку младше меня на десять лет — с очевидным хирургическим вмешательством на челюсти. Взгляд её был похож на мой: не злой, не напряжённый, а скорее расслабленно-подавленный.

Взгляд прожжённый. Повидавший. На её, казалось бы, хрупком телосложении было завидное количество обмундирования, которому позавидует какой-нибудь лейтенант из армии Злитчении.

— С ней, как обговорено, — напоминал Фибих.

— Да, я помню, — закивал Коэн, а уже после поприветствовал Ведрану. — Как ты?

Она не ответила. Оценивала нас и то, сколько раз придётся спасать наши задницы.

— Что ж, — готовился прощаться, возможно, навсегда, Фибих. — Да осветит вам путь глаз Божий и не встретятся вам порождения.

В последний момент Фибих взглянул на меня, попрощался повторно и уже после залез в машину. Становилось определённо неловко от подробного изучения нашей группы Ведраной.

Будто змея, готовая к нападению, она извивалась вокруг нас.

— Так и какой план далее? — хотел я скорее обрубить чувство, что я жертва исследований.

— До нужной шахты, если повезёт, дойдём до зенита, — Коэн указал на положение солнца где-то в линии горизонта.

Он посмотрел на время.

— Пил таблетки?

Я ничего не ответил — как ни в чём не бывало полез за пачкой.

— Очередной закрючкованый? — придумала для меня термин Ведрана.

Стало очевидно, почему она молчала: её челюсть будто не собралась до конца даже после множества операций, поэтому расходилась по разным сторонам. Она проглатывала буквы и шепелявила там, где этого сделать невозможно.

— Я предпочитаю термин «клинически обоснованный закрючкованый», — ответил ей, закидывая таблетки в рот.

— Три четверти страны такие, — сплюнула она в разочаровании.

Ани-Мари мило поднесла мне воды и пошла вслед за мужем. Я крупными глотками протолкал пилюли и не стал отставать от группы.

***

Высокая трава шептала, как только мы её подминали под своими ботинками. Стебли цеплялись за одежду, боясь отпустить нас в путь. Предостерегали, но не способны были сказать и слово.

В этом щекотании, попытке задержать, было что-то обманчиво тёплое, но только сорвись стебли с наших тел — сразу веяло отчуждением. Впереди Коэн, за ним Ани-Мари, я, а уже после Ведрана.

Говорить-то не о чем. И не нужно: создавать лишний шум — последнее, что хотелось. Голос мегафона дрожал, поскрипывал. Сухой, механический голос, которому не веришь, что бы он ни говорил.

К предупреждениям добавлялись перестрелки, что звучали чаще тиканья часов. Эхо отстрелов, что дразнит, то приближаясь, то отдаляясь. Каждый поход в «Порог» меня сопровождало странное ощущение.

Ощущение зыбкого сна, где всё знакомо, но перемешано столь неаккуратно, что, кажется, лишается логики и какого-то нарратива, последовательности, присущего даже для того мира, что остался в противостояниях улиц Бельнуса.

Нерешительные шаги Ани-Мари, звякающие цепи Ведраны позади и почему-то доносящее дыхание Коэна. Воздух густел. Хотелось прилечь — возраст уже не тот. Или здоровье.

Подкошенное намеренно, подкошенное злоупотреблением, но такое необходимое для понимания. Врачебный тон Манна — почему-то о нём я вспоминал. Мы встречались редко, по деловым вопросам, но почему-то его харизма подкупала даже меня.

Память рвалась, как старая плёнка. Я не помнил момент, как в моей ладони, как влитой, устроился «Ратлит». Вдруг мой взгляд зацепился за тёмную бездну. Трава у границ шахты стихла.

— Дошли, — обозначил Коэн.

Голос Коэна заглушила резкая, вызывающая головную боль, тревога, поднятая из тех самых мегафонов. Скрыться от этого невыносимого гула позволила шахта.

Не задумываясь, не взяв малейшую передышку, мы нырнули внутрь. Тьма поглотила нас, и только удачное стечение обстоятельств выплюнет обратно.

Казалось, я сплю. Поймал сонный паралич, осознавая, что нахожусь во сне, но не могу из него проснуться. Клаустрофобное положение, где я царапался и ударялся о покошенные столбы, держащие потолок. Ударюсь ещё и оставлю нас погребёнными здесь.

— Ведрана, — эхом прокатился голос Коэна по коридорам, — включи фонарь.

В недостатке света Коэн начал разворачивать измученный план местности с условными обозначениями некогда бывавших здесь улиц, домов, предприятий.

— План такой, — говорил Коэн, проводя пальцем по линии шахты. — Минут десять вперёд, и нужно свернуть влево.

— Ты хочешь выйти к болотам? — с недоверием переспросил.

— Есть вариант лучше? — недовольно сказал Коэн.

— Дай посмотреть, — выдёргивал я карту.

Оценив варианты, я провёл пальцем чуть дальше, к выходу на юго-запад.

— Там никаких просветов, — убеждал я, — сосны и бетонные джунгли сплошняком. Придётся идти по дуге, но мы сэкономим гораздо больше времени.

— Этот выход как раз в ловушку, — бесился Коэн, — все «Целом» используют эти здания как крепость.

— Что там использовать? Не будь идиотом, Коэн.

— Я-то идиот?

— Вы ещё письками померьтесь, — насмехалась Ведрана.

— Господи, — облегчённо выдохнула готовая взорваться Ани-Мари, — спасибо, что сказала это.

— Я здесь, чтобы помочь найти лёгкий путь без последствий? — напоминал Коэну риторическим вопросом. — Поэтому позволь мне не выслушивать твои нервные попытки покрасоваться знаниями. Где ты боялся проходить, я ходил в туалет.

— Давай, гений логистики.

Коэн свернул карту и сорвался с места, идя на ощупь вперёд. Я закатил глаза перед Ани-Мари. Над нашими головами послышался свист и трещащие деревья, на макушки посыпались камни.

Конечно же, мы не стали задерживаться на одном месте. К тому же нас подталкивала Ведрана, молчаливо крича на нас — в свете лишь одного фонаря взгляд казался жутким.

Сырой коридор, что врезался в ноздри запахом стоялой воды, растягивал прилипшей жвачкой время внутри него. Сказать по правде, подобные путешествия не просто переживать размякшему телу.

Не во все проёмы пройдёшь с наращённым мамоном, как у меня; не каждый крутой обрыв перепрыгнешь с недостатком синовиальной жидкости в суставах. Романтику подобных вылазок лучше оставить в капсуле времени, а не проживать задохлому старику.

Я жалел, что решился на подобное — лучше бы до конца жизни снились кошмары и я бы жалел о своих решениях прошлого, чем сейчас, весь вспотевший, лез по отвратительной дыре.

Однако путь продолжался. Со странной хрипящей отдышкой я догонял Коэна, пробовал его даже обогнать в потугах детского азарта, но попытки тщетны — он оставлял главенство.

Мы снова поднимались выше, что не было понятно в тени, но чётко ощущалось кардионагрузкой с невероятным сердцебиением. Вдали виднелся просвет.

Земля под нами малость стихла, а значит, мы в какой-то мере опережаем армию. Как быстро они нас обгонят — сказать невозможно.

Всё ещё есть чёткое ощущение, что полки стягиваются ради пугалки. Мол, обосрались? То-то же, нахрен шлите бога своё и не мешайте нашим делам, сумасшедших хватает.

Всегда есть надежда на лучшее, даже когда тебе откровенно говорят, что даже предпосылок на абстрактное лучшее нет. Надежда, что хоть кто-то держится за рассудок и не собирается устраивать кровавую баню со своими же гражданами.

Наконец коридор оборвался — яркий световой день заглядывал, выслеживал хоть кого-то. Мы натурально выбежали на поверхность, ведь находится в таком обстановке — вредно для психики. А она нам ещё понадобится.

Каждый прикрыл глаза рукой, кроме Ведраны — она терпела режущую боль. Как глаз привык, перед нами открылся потерянный мир. Здесь-то точно надежда умерла ещё в утробе.

Покинутые амбалы зданий в девять этажей, на балконах которых произрастали юные деревья, кустарники. Бывшие аллеи произрастали почти девственным лесом.

У парадных влага перекусывала автомобилем, а тихо так, что можно услышать, как термиты пожирают кору дерева. Всё потрескивало, перекрикивалось между собой, сообщая о чужаках.

— Вперёд, — указал я на побитой дороге. — Впереди флора, может, ещё остались, но это минимум.

Наша группа не стала задерживаться, чтобы рассмотреть каждую деталь из нашего путешествия в забытое и стабильное прошлое: трое уже успели восхититься этой инсталляцией, а Ани-Мари с открытым ртом, что ловила культурный шок, вёл за собой Коэн под ручку.

Следовало навострить уши, что я и сделал. Не зря. Только мы прошли пару шагов к цели, как послышался торопливый шелест листвы, а за ним прострелы в нашу сторону.

Нужно было соображать быстрее. В этом помогла Ведрана: она схватила каждого за плечо и немыслимой силой поволокла нас к ближайшему бетонному блоку. В укрытии она привела в боевую готовность свой автомат и стала стрелять. Не на смерть — предупреждающее.

— Вояки, говорил же, — кричал неизвестный другому.

Второй, видимо, от факта своих заблуждений, истошно кричал, а за криком последовала очередь.

— Придурок, блядь, патроны не трать.

Ведрана скрылась, присев рядом с нами, одним молчаливым взглядом спрашивая Коэна: «Стреляем или договариваемся?». На лице Коэна смешались эмоции, от страха до отвращения.

— Я, Коэн Руона, — кричал он нападавшим, — ответственный за медицинское обследование «Целом» на территории аномальной зоны, требую прекращение огня.

Удивительно, но грозный тон подействовал: в нашу сторону перестал лететь свинец.

— Кто? — спросил стрелявший осипшим голосом у своего напарника.

— Коэн… Коэн…

Он повторил имя несколько раз, елозя по своей памяти.

— Коэн Руона? — переспросил стрелявший.

Для убедительности Коэн встал из укрытия с поднятыми руками.

— Коэн, твою мать! — кричал неизвестный.

Мы наконец могли не бояться получить пулю в жопу и встали, осмотрев нападавших. Ими являлись старички в забавных нарядах. Те же белые халаты, что из-за недостатка стиральных машин и условий стали коричневыми с оттенком зелёного, с поясом из каната и разного рода партизанскими приблудами.

Такая встреча единомышленников позволила нам спокойно сесть в укрытии первого этажа и наполнить животы тушёнкой, чего мне не хватало со вчерашнего дня.

— Велки-Велки, — был недоволен старший из наших новых друзей. — Не думал, что сяду с тобой за одним столом.

— Такое время, — отвечал односложно с набитым ртом.

— Ты бы хоть предупреждал, — говорил младший Коэну. — Так бы и полёг.

— Не было времени.

— Так значит, — обращался младший к Ани-Мари, — почила?

Ани-Мари кивнула. Урна стояла рядом с ней.

— Даже под страхом смерти не отпустит, — сказал я.

— Вот так да, — удивлялся старший, — соболезную утрате. Она часть лучшего из нас, — успокаивал Ани он.

— Суки, — негодовал младший, — даже проститься нормально не дают. А ты чего, — обратился он ко мне, — жалость проснулась?

— Ваш командир позвонил, — невзначай ответил.

— Кто?

Сказали они хором, искренне удивляясь, что у них есть командир. Я смотрел на них в том же непонимании.

— Матус. Лидер вашего крыла.

— Матус?

Непонимание усилилось вдвое.

— Лидер террористов «Целом». Вы смеётесь?

Они переглянулись.

— Что за хрень у вас там, в Злитчении, творится?

— В общем, неважно. Главное, не благодарите, когда выйдут материалы и вся правда о вас.

— Наговорил ты уже правды, — явно в плохом ключе имел в виду старший.

— Я тебе расскажу всю правду, ‐ обозлился младший. — Террористы, срать те в рот. Какие мы террористы? Мы в Бога верим! В единство с такими порождениями сына, как ты!

— Ну есть в моей религии Иисус, — насмехался я от нелепости, — и что с того? Сколько я вас не изучаю, всё понять не могу.

— А мы тебе не крысы лабораторные изучать нас, — буркнул старший.

— Иисус твой неправильно Бога представлял.

— Как неправильно? — откровенно хохотал над ними. — Вам часть с «не убий» не по душе? Или что?

— Макс, — вступился Коэн, — закрой рот.

— Да что? Я дискуссию хочу, узнать точку зрения. Ну не признаёте вы другие веры, детей вам заводить нельзя, в «Пороге» хотите бэдтрипы ловить, я осуждаю ли? Гнобить вас за это? Вас же не за веру гонят, а за радикализм.

— Да что ты? — уже готов был влезть в драку младший. — А то, что с самого начала за нами государство гонится? За тобой, кстати, тоже. За всем Милосердием шлейф из говна несут, подонки. Ошибки свои признать не хотят, что авария из-за них, что гражданскую проебали, что страна в квадратных метрах сузилась. А мы-то что? Мы не Сын, что щёку подставит.

— Мы те, кто треснет, — подытожил старший. — От этого и козлы отпущения.

— С самого начала за вами гонятся за скрытую пропаганду, за криминальные схемы, за сотрудничество с бандитами и поддержкой сепаратистов, — напоминал я. — К вам за медицинской помощью приходили, а вы лапшу на уши. Деньги трясли. Думаете, все забыли? Вседозволенность — вот с чем вы не сошлись с теми «Целом», что остались в пределах Милосердия. Вы власти хотели. Вот и кусаетесь.

— Да мне, что ли, нужна власть? — принял за личное старший. — Я за честность, за стержень. Я поддаваться всяким капиталистам не собираюсь.

— Вот именно, — задумался я, — вы кусаете частный бизнес, а вот Злитчедом перестали трогать. Страшно стало?

— Ты не ставишь равно между Манном и Злитчедом, — снова закрутил шарманку Коэн.

— Не нужно продвигать свои шизофренические теории о подковёрных играх, отмывании денег и репутации, — но тут я осёкся. — Нет, кажется, я понял.

Все с удивлением посмотрели на меня, в ожидании.

— Вы пытаетесь запугать, а должны дискредитировать, — посоветовал им, посмотрев каждому в глаза. — Эпоха поменялась. Простой террор вам не поможет. Вы должны лить не кровь оппонента, а дерьмо на него. Понимаете?

— А тебе же только слабых пинать, — вспоминал мою карьерную лестницу старший. — Когда Злитчения после гражданской не могла оправиться, ты на них карьеру построил. Потом, когда Злитчедом окреп, кого ты шпынять стал, а? Правильно. Шестёрка, Макс Велки, вот кто ты.

И вроде он пытался обидеть, но попал в другую точку. Меня рассмешило осознание: Матусу не столь важно, чтобы именно я взял у него интервью.

Но именно я владею инструментами, такими необходимыми, как бы грустно это ни было. Я знаю, как работает эта система. Не та, достойная, с кодексами и правилами журналистики. А та, грязная система.

Мой опыт журналистики с перепрыгивания и программирования мнений для дегуманизации кого бы то ни было однажды пригодился Манну, а сейчас необходим Матусу.

— Да, — согласился я со своим же вердиктом. — Информационная война, где не важны факты, а важно, какие эмоции за ними.

Когда-то, ещё до того, как я рухнул под собственным весом, мне верилось, — нет, честнее сказать, хотелось верить, — что правда — это некий универсальный ключ ко всем людям.

Что она спасёт нас, освободит от оков, как любили писать в учебниках. Но вот я здесь, в полуразрушенном доме, среди тех, кого называют радикалами, причисляют к врагам народа, и понимаю: правда умерла.

Нет, не так. Её не убили, не похоронили. Она просто исчезла, растворилась в шуме. Сейчас важно не то, что есть на самом деле, а то, что кажется. Правда — или её искажённая версия — это уже не инструмент, а оружие.

Каждый раз, когда кто-то говорит, что ищет истину, на самом деле создаёт свою собственную, потому что в нашем мире не осталось объективности. Только у кого громче голос. У кого голосов больше.

Я смотрел на Ведрану, её строгий профиль напрягся, словно она почувствовала что-то раньше нас. На мгновение наши взгляды встретились, но ненадолго. Мой телефон зажужжал.

Меня даже отдёрнуло со страха: чтобы в «Пороге» ловила сеть? Я, сообразив, что это за звук, вытащил из кармана телефон. Коэн в бешенстве смотрел на меня.

— Выключи нахрен! — прорычал он мне.

— Матус.

Я повернул телефон, чтобы доказать, что не сошёл с ума. Мне звонил Матус. Его имя буквально высвечивалось на экране, хоть я и не записывал его номер. Но Коэна это не убедило.

— Вырубай.

Я встал с места, отложив еду, и резко ушёл в другой конец комнаты, к разбитой стене. Взял трубку.

— Да? — спросил я.

Коэн же поднялся за мной, топал ко мне, как бы указывая всю серьёзность своего гнева. А я лишь услышал одно:

— Манн в «Пороге». Осталось мало. Ищи меня в центре. Я останусь там. Если придёшь раньше — повезёт.

Разговор окончен. Время будто замерло вокруг. Коэн не шёл ко мне. Прогулки ветра по развалинам цивилизации не слышались. Я лишь сфокусировал взгляд на одном мелком камешке.

Камешек, что застрял между битым бетоном, трясся, изображая нелепый танец. Сначала слабо. Потом подпрыгивал. Выпал на пол. Гул нарастал. Я легонько повернул голову, чтобы рассмотреть, я ли один заметил это.

Нет. Не один. Пол едва заметно задрожал. Камни посыпались с потолка, с громким стуком ударяясь о железные листы. Ведрана, казалось, услышала это первой — её напряжённый взгляд устремился к окну.

— Танк, — сказала Ведрана тихо, но эти слова прогремели, как гром.

Гул стал громче, словно сама земля рыдала под весом гусениц. Вдалеке раздался механический голос из рупора:

— Всем, кто находится в «Пороге», немедленно покинуть территорию. Повторяю…

Голос звучал безразлично, даже скучно. Он не предупреждал, не уговаривал — просто констатировал факт: мы должны уйти, иначе…

Ведрана кивнула в сторону заднего выхода, но в тот момент, когда мы начали двигаться, старший «Целом» вышел из укрытия, вздёрнув затвор.

— Блядь, старый дурак! — кричал ему молодой, пытаясь остановить.

Но рвение, с которым старший хотел выйти и что-то там доказать воякам, стянуло их двоих, словно они выдвижные мишени.

— Враг на одиннадцать!..

Очередь. Она оборвала слова военного, как нож нитку. Тела рухнули, как марионетки.

— Чёрт! — шикнул Коэн, от страха согнувшись, лбом чуть ли не ударяясь о свои колени.

Ведрана сохраняла холод. Мы начали спускаться к чёрному ходу, стараясь не шуметь. Всё внутри меня кричало: «Беги!», но я знал, что если мы поддадимся панике, то нас настигнут быстрее, чем мы успеем сделать шаг.

Ведрана перевела автомат в боевое положение. В ужасе и быстрых действиях я пытался поймать взгляд Ани-Мари. Не выходило. Зато прекрасно видел Коэна. Он, сука, почему-то улыбался.

Мы начали двигаться вдоль здания, избегая прямой линии огня. Танк медленно перекрывал улицу, оставляя за собой глубокие следы в грязи, словно чудовище, вырвавшееся из преисподней.

Слышны были обыденные переговоры солдатиков. Приглушённые вдали, но что становились ближе с каждым их шагом.

— Да нет тут никого больше, — через зевоту говорил один.

— Проверить надо. А то глаженные пиджачки придут и пиздец, — с обидой произносил второй.

— Танк, блядь, против пукалок и палок, — гоготал третий.

— Денег много, — отвечал четвёртый. — Иди хоть сам лезь, стреляй в деревья. Хрен кто что скажет.

— А чё, думаешь, они из кабинетов в болота полезут? — сомневался первый.

— Да хрен знает. Лучше перебдеть.

— Инициатива, как говорится, — слышно, как третий отпнул тело сектанта. — С куполом своим заебали.

— А сектанты тебя не заебали? — усмехнулся второй.

— Ну а чё они сделали-то? Делиться не стали — вот и плохие. Ладно, продолжай.

— Всем покинуть территорию, — снова раздался голос из мегафона. На этот раз он был громче и настойчивее.

Я смотрел на Ани-Мари, которая отчаянно цеплялась за урну. В ней был весь её мир, всё, что осталось от неё прежней.

— Сбрось её, — прошептал я.

Она покачала головой.

— Твою мать, Макс.

— Тебя убьют.

— Тогда пусть убьют.

Слова застряли у меня в горле. Что я мог сказать? Что её жизнь важнее? Что пепел не имеет значения?

— Она потеряла всё, и я хочу ей вернуть спокойствие хотя бы так, — пыталась убедить меня Ани-Мари.

— Она сама отказалась от всего, что имела, — резко, необдуманно вырвалось из меня. — Думаешь, она отказалась только от меня? От нас двоих. От себя.

— Но ты даже не думал помочь. Она заблудилась. Ты ушёл. Я осталась. Я не брошу.

Мы продолжили идти также аккуратно, не привлекая внимание и пытаясь синхронизировать собственные шаги. Ани шла впереди, но я заметил, как напряжены её плечи. Она будто сдерживала слёзы.

Упущенный разговор с матерью только разгорался огнём внутри меня. Я не сказал всех своих обид и пытался утешить детское эго через, как казалось, единственный проводник, поэтому и бесился на сестру.

Думал, будто она виновата.

Военные перекрикивались, расчёсывая территорию на наличие «Целом», в особенности много было их в здании, где мы обедали.

— Здесь был лагерь, — предупреждал военный в рацию. — Здесь остались документы, разбросаны вещи.

Мы переглянулись. Стало понятно, что в спешке Коэн порвал рюкзак, зацепив его за арматуру.

— Твою мать, — без звука, лишь хлопая губами, читалось от Коэна.

За окном здания потрескались стёкла на полу. Кто-то, пытаясь быть незамеченным, пододвигался к нам. Ведрана рукой указала нам присесть ещё ниже и быть готовыми к старту.

Её дуло поднялось наверх, ближе к раме. Она с каменным лицом смотрела на меня. Этот взгляд для меня абсолютно не знаком, но я мог прочитать его: чуть что, прогремит выстрел без сожалений.

Шаг. Шаг. Шаг.

Бетонные ошмётки давились под весом военного. Из окна тихо вытянулась подпирающая автомат рука, а после завиднелся подбородок. Я не мог не услышать ничего, кроме кипящей в висках крови.

Видел, как легонько сжимался палец Ведраны на курке. Ещё миг. Я затаил дыхание. Если бы мог, и сердце бы остановил.

— Стоять! — окрикнули сзади.

Ведрана выстрелила в выглядывающего из окна, попав ему аккурат в просвет между шлемом и воротником бронежилета, а после, будто даже не двигаясь, а сменив слайд своего положения, ранила военного с той стороны.

Мы побежали. Я чувствовал, как земля дрожит под ногами. Скрипело дуло.

— На девять часов! — кричал раненный.

Сзади нас, всего в паре сантиметрах, прогремел взрыв и разлетелись куски стены. Ани-Мари завизжала, но крепко держала урну. Чтобы она не растерялась, Ведрана подхватила Ани и тащила за собой.

Здание заканчивалось. Пришлось поворачивать, кидаться в овраг. Коэн скинул сумку за её бесполезность — внутри всё равно ничего не оставалось. По пути он ещё и успел пошлёпать по собственным карманам.

А после разразился самой яркой улыбкой. Будто за ним по пятам сейчас не бежит смерть.

Я же оставлял сумку до последнего, пока не зацепился ей, прокатываясь задницей по грязи вниз. Сверху ухали взрывы, а снизу Ведрана целилась в подбегающих военных.

Я стянул лямки. Покатился дальше. В какой-то момент встал на ноги и бежал под склоном. Ноги не успевали. Голова потянулась вниз быстрее. Приложился. Камень, твою мать, вылез из грязи.

Острый. Прямо в лоб. Кубарем вниз. Как сосиска, сука, катился. Коэн остановил.

— Документы на месте? — первое, что он спросил.

Я шлёпнул по джинсам. Почувствовал сложенную в три раза бумажку. Кивнул.

— Быстрее.

По дуге не получалось. Соображал. Мы идём не так. Всё равно к болотам. Кровь залила глаза. Урна в руках Ани-Мари. Меня тянет за руку Коэн. Спотыкаюсь. Плохо. Голова кружится.

Мир затуманился. Теряю сознание. Последнее, что увидел, как Коэн повернулся ко мне: его губы двигались, но кроме мольбы я не мог услышать ничего.

Последнее, что я почувствовал, — это гул танка, его тяжесть, давившую на грудь, и голос мегафона, который почему-то очень знакомым голосом обращался ко мне:

— Пора, Макс.