Порождение сына

Данир Дая (2024)

Какова ценность памяти? Макс, что способен реконструировать все события до и после возникновения аномальной зоны «Порог», не может в точности ответить на этот вопрос. Как и не может ответить, какое лицо у его отца, почему у него не заладились отношения с матерью, почему он развёлся с женой, что именно произошло, после чего он отвернулся от дела своей жизни, и, самое главное, для чего он пьёт таблетки, чтобы заглушить боль прошлого? Ответ может дать лишь радикально настроенный глава секты «Целом», который объявил войну правительству. Но готов ли Макс к этому?

ГЛАВА ВОСЬМАЯ. МАЯК

В голове устаканились мысли. Только когда возвращаешься в реальный мир, понимаешь, что всё увиденное тобой — фантазия. Страшно думать, что не отдаёшь себе отчёт и не можешь уверенно сказать, что видел и что привиделось.

Бои продолжались. Продолжались ближе к центру, непрерывный обстрел спутывался среди веток, из-за чего доносился слабый гул. А это значит, что цельные «Целом», что поверили в идею сепаратизма, не справляются.

Сложно было понять, кто настоящий, а кто псевдо-фанатик. Сложно понять до конца план Манна. Сцепить всех и вся для увеличения градуса хаоса? Сложно отдавать отчёт о действительности.

Единственное, что я понял — мне нужно торопиться. Не ждать, когда я окончательно приду в норму, а выходить прямо сейчас. Я смеялся. Смеялся во весь голос, для себя, до лихорадочного кашля.

Меня радовал факт вероятности, что Ани-Мари жива. Радовало, что то плачевное состояние, в которое мы влезли по глупости, нам может сойти с рук. Какое бы будущее нас не ждало, я хотел верить, что его мы проживём семьёй.

На улице постукивали капли по различного рода металлу. Оттепель. Вместо зимней сказки расцвет жизни, весна. Поймал себя на мысли, что, возможно, сезон года зависел от моего морального состояния. А небе красовалась сфера.

Красная, яркая, с переливами. Больше того, что я видел, проснувшись. Больше даже солнца. Она освещала всё пространство, заливая кровавым оттенком лужи, дома, блестела на земле.

В голове я всё же слышал отголоски. Сфера говорила. Говорила разными голосами: мальчишкой в пубертате, прокуренным голосом тётки с вокзала, элегантным голосом старой аристократии, вульгарным голосом маминого сынка.

Говорила так знакомо. И говорила только одно:

— Пора, Макс. Пора, Макс. Пора, Макс.

Зазывала. Я был не против пойти на зов. Хотя бы была ориентировка — красная пылающая сфера была моим маяком. Не был уверен на сто процентов, но какая-то внутренняя вера говорила за меня.

Стоял у выхода из дома. Впереди кровавая баня, которую умело скрывал красный перелив.

Нога скользнула за порог, тело стиснулось на улицу. Игра, по всей видимости, началась. На крыше соседнего дома блеснуло нечто.

«Следят, суки», — усмехнулся.

Рассматривал сферу и пытался прикинуть по памяти, что именно меня ждёт по пути, никак не научившись тому, что знать что-либо наперёд сейчас, когда не разобраться, кто кого и за что готов убить, невозможно.

Изуродованный двор. Ни души, кроме моей, хоть это тоже спорный аргумент. Шёл я вяло, не спеша, даже если бы хотел обратного. Ноги подводили и будто решали за меня. Нет, скорее, решать за себя, куда именно они хотят.

Я сопротивлялся, и этот протест потянул меня к земле. Я измазался отмёрзшей землёй, потому принял некий камуфляж. Отлёживаться долго не приходилось.

Поднял своё тело трясущимися руками. Впереди пронеслись отряды «Целом». Не собранные, еле-как экипированные, но злые, словно псы. Сразу понял, что нужно следовать за ними.

Они как раз шли по направлению горящего шара в небе. Я подождал в укрытии, пока они пройдут вперёд, и побрёл за ними. Скрывался меж деревьев и бетонных блоков.

Скучно не было. Я чувствовал себя скрытым убийцей, шпионом на чужой территории. Мне казалось, что я справляюсь неплохо и поспеваю за фанатиками. Казалось.

Группа остановилась. Впереди них собрались полные копии: та же одежда, то же оружие, даже морды как под копирку. Но именно моих фанатиков что-то насторожило.

— Эй, — крикнули с той стороны, — видели ещё наших? У нас куча раненых и боеприпасов минимум. Армия давит, собирает в котёл и давит. Вы как? Подходите!

Стоящий впереди, по всей видимости, старшина группы, приготовил оружие. Все перевелись в боевую готовность.

— Эй, — уже испуганно кричали, — вы чё? С ума сошли?

— Огонь на поражение, — скомандовал предводитель.

Один автомат перекрикивал другой. Приняв дозу свинца, возможные враги были обезврежены. Такое зверство мне было непонятно, но приходилось привыкать. Я спрятался глубже в кусты.

— Стоять, — послышалось сзади. — Руки вверх, так, чтобы я видел.

Меня передёрнуло. Я посмотрел назад, послушно поднимая руки. Белый халат держал меня на прицеле. До меня не сразу дошло, какой я идиот: вымазанное лицо, будто для камуфляжа, но что более плачевно — бушлат военного.

Больше похож на дезертира, чем представлял малейшую опасность, но вряд ли можно было это доходчиво объяснить человеку, что явно понимает потенциальную опасность и потерял немало друзей.

— Хорошо, — пытался я не провоцировать, — просто дай мне объясниться.

А как ему что-либо объяснить? Сам не догадывался. Не ситуация, а хрень. Знакомые щелчки. Будет стрелять одиночными.

— Я Макс Велки, бывший журналист ГРЖ, родственник Коэна Руона. Я здесь не для того, чтобы навредить или принимать участие. У меня иные цели.

— Попизди, — строго сказал парень.

Для него моё имя — словно пёрнуть в воду.

— Микулас!

К нам направлялась группа, которая если не убьёт, то превратить меня в ручную собачку. Нужно было думать, как спасаться. Но спасаться уже не было сил, а как именно это делать — фантазии не хватало.

Ждал развития сюжета, словно наблюдал за кино. Как можно было услышать по мерзким смешкам, ребятам ситуация казалась комичной.

Непонятный обросший мужчина, которого за военного могла выдать лишь куртка, накинутая поверх гражданской одежды, а на мушке его держит испуганный мальчишка, у которого руки трясутся, будто сейчас произойдёт его первый половой акт.

Но и понять напугавшихся, которых тоже хватало в массе, можно: за день от начала программы «Купол» и не такого ожидаешь.

— Я Макс Велки, — сумбурно решил представиться новой компании.

— Что он говорит? — пронеслась волна вопросов среди толпы.

Их, как я предполагал, лидер суматошно водил взглядом по небу, несчётное количество раз оборачиваясь к красной сфере.

— Он не представляет опасности, — резко кивнул лидер в мою сторону. — Он тут никто.

Возмущённые возгласы пришлось оставить при себе. Так и хотелось сказать, что только благодаря мне их мозг не разорвало по частям. Именно моими популизации и общением с учёными большинство знают, как вести себя в «Пороге».

Благо слова о моей никчёмности в данном месте убедили парня, что хотел безжалостно расстрелять меня. Лидер группы спустился ко мне, усевшись на корточки, и долго разглядывал меня, будто хотел вспомнить.

— Как тебя ещё раз?

— Макс Велки.

— Макс. И что ты делаешь, Макс, если ГРЖ давно ликвидировано?

— Вам покажется смешно, но вы сами меня позвали сюда.

Лидер удивился и от смущения ухмыльнулся.

— Ваш глава, — уточнил я. — Матус как его там.

— Матус? — пытался вспомнить лидер. — Знаю одного, что пытается говорить за всех, не советуясь ни с кем. Сидит себе в центре. Дурак.

Лидер выдохнул с разочарованием.

— Всё, что мне нужно, — взять интервью.

— Интервью? Я могу рассказать тебе подробнее. Гады-нацики решили сделать из нас монстров, что из своей веры превратили культ. Фанатиков, что убивают людей за просто так, причём зверски. Рассылают по конторам видео с казнями, а они — далее. Превращают нас в гадов. Гуляют по телу нашего Бога. Вот как те, — указал в сторону расстрелянной массы лидер. — А всё под Маннов. Его гений не мог терпеть конкурентов.

— Хочет себе контроль над «Порогом», — возмущённо добавили из толпы. — Контроль над Богом, что породил его!

— Доволен интервью? Достаточно информации?

— Не хватает деталей, — подметил я.

Подметил шутливо, что не стоило делать перед вооружёнными, голодными, а от этого и злыми людьми, вроде представителей «Целом».

— Если бы я увидел всё, как вы говорите, или факт, подтверждающий это, то я безусловно поверю. Но пока мне кажется, что вы только подтверждаете своё зверство. Бедные люди лишились жизни, а почему? За что вы их убили?

Лидер растерялся. Я лишь цыкнул, пытаясь пристыдить их всех.

— Слушайте, — продавал я идею не убивать меня фанатикам, — я здесь, чтобы восстановить справедливость. Я не знаю, кто вами управляет, — сумасшедший хрен или кукла, — но сам факт того, что меня вызвали сюда и я рискнул жизнью ради правды о том, какие вы хорошие и вас не стоит трогать, должен ведь хоть как-то настроить вас за меня?

Я намеренно дерзил, будто хотел получить пулю в лоб, тем самым обозначая, что терять мне нечего. Это если и не подкупило, то хотя бы посеяло сомнение в головах, уставших от насыщенных битв сектантов.

— Я сделаю всё, чтобы вас никто больше не смел беспокоить. И вашу веру. Это мой долг.

Парням стало стыдно за такое отношение ко мне. Они переглядывались друг с другом, шушукаясь и выясняя отношение ко мне. Как я понимал по редким выскакивающим голосам, я их убедил.

— И что тебе нужно? — уточнил лидер.

— Лишь путь, — я указал на место, где висела красная сфера.

Все обернулись. Только тут я понял, что не я один вижу её, но, что удивительно, — видели мы её на одном месте. Массовое помешательство.

— В такой мясорубке вряд ли он мог выжить, — кто-то уточнил в толпе.

— Сейчас штурмуют заброшенные предприятия, — уточнил лидер. — Нам не страшно умереть в теле Бога, — повернулся ко мне лидер. — А тебе?

— Я уже давно мёртв.

Мои слова звучали строго и пугающе. Но фанатики уже пуганные и не обратили внимания на мой негативный настрой.

— Хочешь идти, держись позади. Любое непонятное телодвижение будет расцениваться, как попытка навредить нам. А там ты знаешь.

Суровый тон лидера лишь хотел ясно донести мысль. Это мне и помогло. Я кивнул, мы пожали руки в качестве согласия.

— Продолжаем путь. Он говорит, что времени мало.

Все встали в две шеренги. Неумелый военный строй перебивался, и устрашающий топот в одну ногу постоянно сбивался. Я шёл позади и понимал: если что, жалеть меня никто не будет.

Ни эти ребята, ни другие, которые запросто перебьют неумелых в военном деле. Но это многим безопаснее и быстрее, чем в одиночку прятаться и бояться каждого шороха по пути к центру.

Я спрашивал у строгой колонны, который сейчас час. У каждого была своя точка зрения: половина шестого утра или доходило до трёх ночи; четверть одиннадцатого вечера, а у кого-то вовсе остановились часы.

Время оказалось самым субъективным элементом в «Пороге». Солнце не планировало выскальзывать из горизонта, как бы не тужилось.

— Извините, — сухой, как смерть, парень произнёс пискляво и постучал меня по плечу. — Вы сказали, что были с Коэном Руона?

Я увидел на его лице характерный шрам. Примерно такой же шрам был и у Ведраны. Почему-то мне стало невыносимо горестно, хоть мы и не имели никакого контакта с ней. Вряд ли вспомню даже её голос.

— Да, — не свойственно себе пробасил в ответ. — Коэн Руона, чтоб его.

— Значит, с вами была Ведрана? Ведрана Ковачевич?

В его голосе прослеживалось переживание и некая надежда на моё знакомство с Ведраной. Меня же ворох памяти приводил к мигрени: сыворотка и воспоминания плохо сочетались между собой.

— Да, она была…

Я немного откашлялся, так как не понимал, какова будет реакция мужчины на смерть его как минимум знакомой.

— Она наша охрана. Я мало, что о ней могу сказать.

Мужчина промычал, но его не устроил такой короткий разговор. Он решил проложить с блаженным воодушевлением на лице:

— Ведрана. Чудо. Душащая гадюка.

Мужчина расплылся в улыбке, будто хвастался передо мной, что имел честь быть знаком с Ведраной.

— Так её мы называли.

Мы шли долго — песок под ногами, шум голосов впереди, звуки шагов откуда-то сбоку. Отряд двигался в тишине, лишь изредка раздавались короткие команды. Но это было неважно. Всё, что я видел перед собой, было смесью теней и фигур.

— Хорошо, — ответил я ему на отвали.

— Она ведь была готова, да?

— Готова к чему?

— На что угодно, лишь бы вы остались живы.

Парень вновь что-то промычал. Его взгляд загорелся странным, почти детским воодушевлением. Я сделал вид, что его слова ничего не значат, и уставился на дорогу, размытую и тёмную.

— Ты ведь знаешь, однажды она спасла меня, — пробормотал он, словно продолжая разговор с самим собой. — Это было в лесу тогда…

Я не ответил, он продолжал говорить.

— Ты был с ней, значит, ты это понимаешь. Она не бросала своих. Она могла быть жёсткой, даже жестокой, но всё делала правильно. В тот раз… Белый Боров загнал нас в ловушку. Они поставили мины прямо у старого моста. Я уже прощался с жизнью, а она… Она просто знала, что делать.

Он замолчал на мгновение, словно вспоминая что-то настолько личное, что не мог подобрать слов.

— Её маска… Знаешь, как она выглядела? Белый материал с круглыми прорезями, как у привидения. Люди говорили, что в ней она становилась неуязвимой. — парень усмехнулся и покачал головой. — После той операции половина отряда погибла. Но она осталась жива.

Я позволил себе коротко кивнуть. Пусть думает, что она жива. Так безопаснее.

— Она вытащила меня из-под завалов, — продолжал он. — У меня тогда был только нож и пустой пистолет. Она заставила нас двигаться, заставила думать. И у неё всё получилось. У неё всегда всё получалось.

Он остановился, вглядываясь в меня.

— А теперь скажи мне. Где она?

Я не сразу понял, что он ждал ответа. Лёгкий ветерок поднимал пыль с дороги, и в этом было что-то символичное: мои мысли тоже разлетались в разные стороны.

— Она здесь? — спросил он. — Она жива?

Я чувствовал, как каждый его вопрос вонзается в меня, как заноза. Отрицание в его глазах сменялось надеждой, надежда — отчаянием.

— Она всегда знала, на чьей стороне быть, — сказал он, словно оправдываясь перед самим собой.

Мне хотелось развернуться и уйти. Исчезнуть. Но дорога вела только вперёд.

— Послушай, — начал я, пытаясь подобрать слова, — я не знаю, что тебе сказать. Она была с нами.

Он остановился и повернулся ко мне.

— И?

В этот момент кто-то из отряда окликнул нас. Звук голоса прервал наш разговор, и я воспользовался этим, чтобы отойти в сторону. Но я чувствовал на себе его взгляд, полный вопросов, на которые я не мог ответить.

Тишина снова окутала нас, но я знал, что разговор ещё не окончен.

— Она мертва, — сказал я наконец.

Слова прозвучали холодно, словно ледяная игла пронзила воздух.

— Она в могиле. И я не думаю, что ей понравилось бы, если бы её тревожили расспросами. Прости меня.

Мужчина резко остановился. Казалось, его дыхание замерло.

— Ведрана мертва? — проговорил он, словно не веря своим ушам.

— Да, — подтвердил я, не глядя на него. — Её нет. Она погибла. Прости.

Я почувствовал, как он повернулся ко мне, его тяжёлый взгляд жёг мне спину.

— Ты уверен? — Его голос был грубее, чем прежде.

Я стиснул зубы и развернулся к нему.

— Я уверен, — бросил я, глядя прямо ему в глаза. — Её больше нет.

Его лицо оставалось бесстрастным, но в глазах вспыхнула боль, а за ней — гнев. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но тут воздух разорвал крик из головы колонны:

— Там кто-то есть!

Отряд мгновенно оживился. Люди вскинули оружие, готовясь к атаке. Мы услышали шаги, приближающиеся из темноты.

Когда из темноты показались фигуры в грязных окровавленных халатах, отряд бросился вперёд.

— Стойте! — попытался возразить кто-то, но его слова потонули в хаосе.

Всё смешалось — крики, выстрелы, шаги. Я попытался отойти в сторону, но парень вдруг схватил меня за руку.

— Я Томаш, — сказал он в суматохе, сжав мою ладонь. — Если Ведраны больше нет, скажи мне хоть что-нибудь: она погибла стоя?

Я не знал, что сказать.

— Да, — произнёс я, почти не задумываясь. — Она стояла до последнего.

Его лицо смягчилось. Он отпустил мою руку.

— Черве Розан вовеки. Как птицы над Вече, — произнёс он с улыбкой. — Спрячься.

Я послушался. У меня было не так много вариантов, поэтому я лишь выбрал толстый столб дерева, за которым мог наблюдать за ходом событий.

Сыворотка, размягчавшая мой разум, теперь превратилась в нечто острое и ясное. По неведомой мне же причине хотелось выбраться и голыми руками лететь под автомат.

С этим ощущением я застыл, как загипнотизированный. Как пьяная девственница, которая не даёт себе отчёта при виде члена. Моё тело было неподвижно, спрятанное за деревом, но внутри что-то металось, словно дикий зверь в клетке.

Я чувствовал, как сыворотка «Ратлит» ползёт по венам, заполняя каждую клетку мозга. Она вытаскивала на поверхность каждую эмоцию, раздувая её до невыносимых размеров.

Гнев и ярость смешались в токсичный коктейль. Каждый выстрел, каждое движение казались невыносимо громкими, словно вокруг рождался новый мир, кровавый и дикий.

Передо мной разворачивалась сцена убийственного хаоса. Фигуры в белых халатах падали от пуль фигур в белых халатах. Один за другим, один за другим.

Кровь окрасила землю вокруг, и казалось, что воздух пропитался её металлическим привкусом. «Целом» или нет — это уже не имело значения для тех, кто стрелял. Но я не мог отвести взгляд. Что-то внутри рвалось наружу.

Что-то, что требовало участия, движения, борьбы. Я попытался убедить себя, что это просто побочный эффект «Ратлита», но мои пальцы дрожали от желания сжать оружие, а ноги были готовы выбросить меня из укрытия в самую гущу событий.

«Это не моя война», — пытался я напомнить себе. «Это не мои люди. Это не мой выбор».

Но голоса, крики, кровь — всё это становилось частью меня.

Моя голова звенела от контраста: я видел, как один из бойцов нашего отряда толкнул человека в халате на землю, прежде чем выстрелить ему прямо в лицо. На какое-то мгновение их взгляды встретились.

Взгляд убитого был полон страха, но также и чего-то ещё — как будто он смирился с неизбежным. Я отвернулся, прижавшись лбом к коре дерева, холодной и шершавой.

«Я не смогу это вынести», — подумал я, но внутри меня всё ещё билось то странное желание — желание быть частью этого.

— Ты ведь хочешь, — вдруг услышал я за спиной голос своего отца.

Я обернулся, и он стоял совсем рядом, его лицо было покрыто копотью и чем-то тёмным — грязью или кровью, я не мог понять.

— Ты ведь хочешь выбежать туда, да? — его голос был мягким, но острым, как лезвие.

— Нет, — отозвался я, но мой голос прозвучал неуверенно.

— Весь в отца. Я горжусь тобой. Продолжение военного дела.

— Я не похож, — ответил я.

— Ты прямо сжимаешься, как пружина, — не унимался он. — Хочешь прыгнуть. Ты хочешь что-то доказать самому себе.

Я отвернулся, но его слова звенели у меня в ушах.

— Ты мёртв, — сказал я, стараясь не смотреть в сторону боя.

Он хмыкнул.

— Я чувствую сердцебиение твоей матери.

Он приложил ладонь к карманам моих джинсов.

— Ответь: если это не твоя война, то что ты здесь делаешь? Нет, даже шире. Почему ты гражданин Злитчении, если это не твоя война?

Его вопрос повис в воздухе. Я не мог на него ответить. В этот момент раздался взрыв — глухой, оглушительный. Земля под ногами дрогнула, и деревья накренились, как будто сами испугались.

— Они нас обстреливают.

В этот момент я увидел, как из-за холма выскочила новая группа людей. Одетые в те же белые халаты, они бросились вперёд с поднятыми руками.

— Они сдаются! — закричал кто-то из наших.

Но вместо того, чтобы остановиться, кто-то из отряда поднял автомат и открыл огонь.

— Нет! — вырвалось у меня прежде, чем я успел осознать, что делаю.

Я выбежал из укрытия. Сколько было белого — халаты, руки, лица. Всё сливалось в одно сплошное пятно.

— Стой! — закричал я, не задумываясь.

Кто-то резко схватил меня за плечо и потянул назад.

— Ты с ума сошёл?! — заорал Томаш, перекрывая грохот выстрелов.

Я не успел осознать, что вместо отца появился Томаш.

— Они не враги! — выкрикнул я ему в лицо.

— А если враги? — его лицо исказилось от ярости. — Ты хочешь узнать это на собственном опыте?

Я с трудом держался на ногах, дыхание было тяжёлым, сердце билось как сумасшедшее.

— Убирайся обратно под дерево, Макс, — прорычал Томаш. — Или ты погибнешь первым.

Но я уже не слышал его. Всё вокруг слилось в хаос, и я больше не понимал, кто прав, а кто виноват. Сыворотка жгла мои мысли, и я чувствовал себя частью этого ада, частью войны, которую я не выбирал, но от которой не мог отвернуться.

— Я всего лишь хотел сытый желудок, — закрывал я уши и в панике кричал кому-то, оправдываясь.

Во мне боролись несколько желаний: жажда крови, жажда справедливости, ответов, войны, дома и, наконец, жажда увидеть сестру хотя бы в последний раз, чтобы убедиться, что она жива.

Каждая из этих эмоций была острой, как лезвие, и настолько чуждой, что я едва сдерживался, чтобы не сойти с ума. Сначала пришла нежность — неожиданная, как мягкий свет после грозовых туч.

В голове возник образ Ани-Мари: её тонкие пальцы, которые когда-то тянулись к моему лицу, словно ободряя меня. Я вспомнил её голос.

Её голос. Её высокий, но спокойный голос звучал в тихие вечера моего детства. Тепло, мягкость, защита.

Но за этим последовала другая мысль. Зловонная, гниющая в глубине моего сознания.

«Зачем ты вообще её ищешь? Она сама предпочла смерть, лишь бы не видеть тебя. Ты — позор».

Этот голос был моим. Обоснованным, резким, холодным.

«Нет, она будет рада меня видеть», — пронеслось в ответ.

Я отчаянно цеплялся за воспоминания, за улыбки, за всё, что когда-то скрепляло мою семью.

«Ты ищешь её, чтобы убедиться, что ты не одинок, но это ложь. Ты не для неё. Ты для себя».

Я схватился за голову, чувствуя, как каждая мысль дробится на тысячи осколков. «Ратлит» вытаскивал на поверхность всё, что я когда-то боялся признать.

Кровь. Её запах в воздухе вдруг показался мне сладким, как сахар. Желание смешивалось с отвращением.

«Неужели ты хочешь увидеть это ещё раз? Хочешь быть среди них, в этом аду?».

Моё дыхание стало частым и рваным. Я вытер лицо ладонями, будто пытался стереть себя. И тогда я почувствовал её запах. Тёплый, нежный, как в детстве. Ваниль и розы — мамины духи.

— Макс.

Её голос, едва слышный, пронзил всё внутри меня.

Я поднял голову, и передо мной стояла она. Тонкое платье цвета слоновой кости подчёркивало её хрупкость, а на лице была такая добрая, нежная улыбка, что я на мгновение перестал дышать.

— Мама?

Она кивнула, делая шаг ко мне. Я почувствовал, как её тепло окутывает меня, даже не прикасаясь.

— Ты здесь? — прошептал я, не понимая, что происходит.

Она не ответила, но её взгляд — добрый, всепрощающий — заставил мои мысли закружиться вихрем.

Неужели самая нежная улыбка способна пробудить во мне самые животные чувства?

Я сделал шаг к ней, чувствуя, как в груди бьётся что-то невыносимо острое — смесь любви, вины и звериной ярости.

Она подняла руку, мягко коснулась моего лица, и я закрыл глаза.

Открыл глаза и увидел её лицо — оно всё ещё было передо мной, но начало меркнуть, словно светильник в ночи, когда его затмевает рассвет. А за ней небо разорвалось чем-то ярким и неестественным.

Огромная красная сфера снова напоминала о себе. Плотная и зловещая, она двигалась вниз, всё ближе к горизонту, уменьшаясь в размерах, словно её тянуло к земле. Она не падала, а словно ускользала, забирая с собой последние отблески света и чего-то важного.

Я стоял в оцепенении, не в силах отвести взгляд. Отступающие фигуры в белом бросали короткие взгляды на этот зловещий объект, прежде чем раствориться в холме.

Их силуэты мелькали вдалеке, белые халаты развевались, как призрачные флаги. Моя мама исчезла. Вместе с её образом вернулась холодная реальность. Небо, разорванное криками и вспышками.

И я — стоящий посреди всей этой мерзости, безоружный, но полный кипящей, необъяснимой злости.

Не раздумывая, я рванул вперёд. Мои ноги словно сами выбрали направление.

Красная сфера всё ещё мелькала на краю моего поля зрения, она, как маяк, вела меня туда, куда уходили отступающие.

Бежать. Это было единственное, что имело смысл. Мои лёгкие горели, ноги гудели от напряжения, но я не останавливался.

Звуки выстрелов становились всё тише, отряд, в котором я был, казалось, остался позади. Я выбежал на тёмное поле с редкими всполохами света.

Где-то впереди мелькнуло движение. Один из бегущих в белом резко обернулся, заметив меня, и замедлил шаг. Его халат был разорван, левая рука беспомощно висела, а в правой он держал оружие.

Он поднял пистолет и выстрелил. Грохот оглушил меня, но пуля пролетела мимо. Ещё один выстрел — снова мимо. Его руки дрожали.

Я прибавил скорости, мои ноги грохотали по твёрдой земле, каждый шаг отдавался в висках. Он снова попытался выстрелить, схватившись за автомат, но на этот раз ничего не произошло.

Я видел, как он яростно дёргал затвор, но магазин был пуст. Его лицо исказилось от ужаса. Он развернулся и побежал, но был слишком слаб, чтобы уйти далеко. Я настиг его, налетел, как зверь, сбивая с ног.

Мы оба рухнули на землю, и в этот момент мне показалось, что я сам превратился в зверя. Мои руки крепко сжимали его плечи, я навис над ним, чувствуя, как в груди разгорается что-то дикое.

— Ты меня слышишь?! — моя рука сжала ворот его халата так, что он закашлялся. — Говори!

— Я… — прохрипел он, пытаясь дышать.

Я точно не знал, почему преследовал их или почему повалил этого бедного парня. По неведомой причине я точно знал, что он проглотил красную сферу, а из-за этого исчезла моя мать.

Я хотел провести больше времени с матерью, что была так нежна со мной, как не был никто в последние годы. Он отнял у меня эту возможность.

Его губы шевельнулись, но вместо слов раздался лишь жалкий звук, похожий на всхлип. Я смотрел на него как на врага, на источник всей той боли, которая не давала мне покоя последние дни.

Казалось, его молчание было насмешкой. Как будто он знал то, чего я никогда не смогу понять. Парень пытался что-то сказать, его губы шевелились, но я не слышал слов.

Я понимал, что мои действия не приведут к ответам, что в нём нет красной сферы, но что-то внутри меня толкало вперёд. Это была не логика, а какой-то первобытный импульс, который я не мог остановить.

Я на мгновение замер, глядя ему в глаза. Его взгляд был полон страха, но где-то глубоко внутри я уловил что-то ещё — слабую искру сопротивления, гордости или даже ненависти.

Этот человек тоже сражался, как мог. Возможно, он тоже кого-то потерял. Но я был ослеплён своей болью. Я принялся разжимать его челюсть. Конечно, ему это не особо нравилось.

Но мне было это необходимо.

— Ты, — приплетал я невинного парня к своему несчастью, — именно ты забрал у меня всё. Отдай мне это. Отдай!

Его сопротивление лишь злило меня. Я сминал его лицо, как пластилин. Бил его от психов. Он давил мне на лицо, за что я прижал его руки к земле коленями. Его скулы по всей видимости схватила судорога.

Он разжал рот, но мешались зубы. Я был зол. Отпустил его. Его это удивило. Но это лишь передышка. Я схватил автомат, что он выронил. Укороченный, что дают незначительным войскам.

Перевернул прикладом к его лицу. И отпускал. Отпускал, прикладывая всю свою силу. Бил его по зубам. Бил со всей дури. Не жалея сил. Лицо превращалось в кровавое месиво. Пару раз промахнулся, попав по носу.

— Ты монстр! — кричал, плюясь ему в лицо. — Ты монстр! Сука! Мусор!

Наконец, когда его голова не была способна соображать, где и что он, я выкинул в сторону автомат и снова принялся влезать ему в глотку по локоть. Мне мешал только его рвотный рефлекс.

Я пытался проникнуть именно туда, где находится человеческая душа. Размеры мешали. Но я надеялся, что получится. Я лез, пытался пробраться и вытащить красную сферу, которую проглотил этот парень.

Но, когда я понял, что он почти умер, наконец меня отпустило. Я почувствовал ужас от своих действий. Видел не лицо, а фарш, измазанный в грязи. Меня пугал сам я.

Я шарахнулся. Перевернул парня, чтобы он не захлебнулся собственной кровью. Он еле дышал. Но был жив. Я смотрел на свои руки. На себя. Пытался вправить мозги, бил себя кулаками по вискам.

— Господи, — только пронеслось из рта.

Он ведь даже не угрожал моей жизни. Даже не знал, что я здесь есть. Вспоминал слова Манна про чистый «Ратлит» без примесей. Вспоминал маму и Ани-Мари. Я не понимал, что я такое. И я ли это вообще.

Слёзы покатились произвольно. Слёзы покатились даже не по причине моей животной ярости, а от боли, что я испытывал из-за шарахающихся желаний и чувств.

Слёзы покатились, чтобы я ощутил себя человеком. Но это не помогало в полной мере осознать собственные мотивы. Я хотел ощутить тепло, что дарила мне пылкая сфера.

Трясло, как в припадке лихорадки. Я вспоминал лица всех, кто мне был дорог. Всех, кто дорог до сих пор, — именно так. Вспоминал, как часто хотел им признаться в любви.

Чувство слабости, что давали мне эти слова, я старался не произносить. Что может быть теплее и хуже слова «люблю»? Какое отвращение оно не вызывало у меня, я обязан был хоть раз сказать малышу, следствию слияния половых органов. Я ни чуть не менялся, раз собственного сына определял именно таким описанием.

Лицо побагровело, может, даже синело от напряжения. Я рыдал тихо, не всхлипывая. Жалел. Жалел себя больше, чем кого бы то ни было рядом. На моё успокоение обратила внимание женщина, севшая рядом со мной, нежно касаясь моей спины, поглаживая её бархатными ручками.

Я обернулся, оторвав с лица ладони. Так обаятельно она выглядела, так притягательно до сумасшествия.

— Тише, тише, — заглаживала она мои слёзы мягкой подушечкой большого пальца. — Всё в порядке.

Я не смог выдавить ни слова. Лишь сорвался с места, улёгся на её коленях.

— Всё в порядке, — проносились пальцы матери по моим кудрям. — Что ты так распереживался?

— Я потерялся, — разнылся я как мальчишка.

— Все мы тут потерялись, малыш. Ты главное найди сестру. Вместе же вы сильнее, правильно?

— Мне нужно закончить дела. Только тогда я смогу её увидеть.

— Тогда пора, Макс.

— Я знаю, мама.

— Пора. Вставай.

Мать начала подталкивать меня, чтобы я встал с её коленей.

— Ты ведь хочешь увидеть сестру?

— Да.

— Что тебе нужно сделать для этого?

— Узнать правду.

— Твоя сестра любит тебя.

— Я надеюсь на это.

— Пора, Макс.

Потерев лицо от слёз, я отстал от матери. Очки никуда не годились — я слабо видел происходящее на расстоянии руки, а глаз замыливался сильнее от истерики. Нежность оберегала мой разум, поэтому я уже не особо сильно переживал о парне, если вообще мои эмоции можно было назвать переживаниями.

Тусклый, скорее алый, чем красный свет вновь залил собой пространство. Красная сфера вернулась, но пряталась под цельным полотном облаков. Я подполз к парнишке, которому жадно влезал в рот. Он перестал дышать. Цепочка причинно-следственной связи укрепилась.

Я улыбнулся и дал себе обещание, что красная сфера будет освещать мой путь, пока я не перестану дышать сам. Неспешно посыпался снег. Знакомый снег, что я видел во сне. Снег, похожий на подгнившие зубы курильщика.

Я встал, чувствуя, как ноги дрожат, словно весь мой вес стал невыносимым для тела. Мир вокруг был смазан, как неудачная картина, написанная слишком густыми мазками краски.

Образы перетекали друг в друга: деревья становились столбами дыма, которые шипели и шептали на ушах что-то оскорбительное. Каждая снежинка, падая на мою кожу, казалась горячей, как пепел, а свет красной сферы в небе бил в глаза, выжигая остатки здравого смысла.

— Правда… мне нужна правда, — прохрипел я, делая шаг вперёд.

Казалось, земля под ногами плавилась, превращаясь в вязкую субстанцию, которая цеплялась за ботинки. Каждый шаг отдавался эхом в моих ушах, словно мир пытался отразить мой голос обратно ко мне, превращая его в незнакомую какофонию.

— Макс, куда ты? — голос раздался справа, резкий и знакомый, как хриплый крик Коэна.

Я обернулся, и передо мной возник он. Его лицо, покрытое трещинами, будто фарфоровая маска, смотрело на меня с яростью и болью.

— Снова бежишь? Или ты наконец-то хочешь понять?

Я не ответил. Просто побежал дальше. Ветер хлестал по лицу, перемешивая снег с песком, и каждый его порыв был похож на хриплый смех.

Слева из клубящегося дыма выступила фигура. Его маленькая рука тянулась ко мне, а голос, такой слабый, как шёпот, проникал в самые глубины моей души.

— Папа, — произнёс он, и моё сердце взорвалось болью.

Это был мой сын, но его лицо искажала тьма, растекающаяся по коже, как чернила.

— Почему ты оставил меня?

— Нет, — я закричал, закрывая лицо руками. — Это неправда! Я не мог!

Но его образ растворился, и вместо него передо мной встала фигура моего отца. Его глаза были как бездны, а в руке он держал нечто, похожее на груду красных нитей.

— Ты порвал эту нить, Макс. Нить, которая связывала нас. Что ты пытаешься найти?

— Правда! — крикнул я, размахивая руками. — Мне нужна правда! Я должен знать!

Он хмыкнул и растворился в воздухе, оставив после себя только запах табака и горечи. Вперёд. Вперёд. Я должен бежать, иначе весь этот мир поглотит меня.

— Макс! — раздался голос Йозефа, звонкий и обличающий, как удар колокола. Его силуэт выступил из тени, его глаза горели осуждением. — Ты всегда всё рушишь. Каждый мост, каждую нить. Что ты думаешь найти? Ты не заслуживаешь правды.

— Закрой рот! — прорычал я, бросаясь вперёд, прорываясь сквозь его образ.

Голоса, смех, крики — всё слилось в один протяжный гул, пока я мчался к красной сфере, которая становилась всё ближе. Мои ноги едва не подкашивались, но я не мог остановиться.

Снег падал всё быстрее, оседая на моих волосах и плечах, превращаясь в невидимое бремя. Я споткнулся и упал на колени. Передо мной снова появилась мать. Она улыбалась, её образ был ярким, почти ослепительным. Она протянула руку, но я почувствовал страх.

— Ты не найдёшь правду, Макс, если не заглянешь внутрь себя, — её голос был таким же мягким, как раньше, но теперь он звучал угрожающе. — Что ты готов сделать ради неё?

Мир вокруг меня вспыхнул красным светом, и сфера над головой зазвучала, будто огромный набат. Я зажмурился, закрыв уши, и закричал.

— Всё! Я сделаю всё! Только скажите, что мне делать!

И всё стихло. Сфера, казалось, услышала меня. В тишине раздался голос, глубокий и холодный.

— Иди. Ищи. Узнай. Но запомни: правда — это не всегда спасение.

Я открыл глаза и увидел перед собой только снег. Он больше не казался страшным. Но я понял: пути назад больше нет.

Я прижался к земле, ощущая её хриплое дыхание через ладони. Снег — это не снег. Это соль? Нет, не соль. Пепел? Он казался мягким, липким, цеплялся за кожу, оставляя привкус железа, будто земля сама кровоточила.

Мир трещал вокруг меня, как старый винил, заевший на одной ноте. Или это я застрял? Мои мысли мешались, их слова расползались, как чернила в воде. Красная сфера вибрировала надо мной, её свет бил в глаза, но я не мог отвернуться.

Она звала, притягивала, как магнит, обещая ответы, обещая огонь. Я встал. Нет, я упал. Встал опять. Колени подкашивались, ноги тонули в пепельном снегу, но я шагал, будто это был танец.

Каждый шаг — дробь по полу, каждый вздох — скрип гитарной струны, натянутой до невозможного. Вдруг из сугроба, будто из моря, вынырнул Коэн. Его лицо было бледным, его глаза горели ненавистью.

— Смотри, Макс, — он рассмеялся, и смех его был металлическим, звенящим, как битое стекло. — Смотри на свою жизнь! Всё, что ты хотел, превратилось в пыль. А теперь ты ищешь правду?

Я протянул руку к нему, но он растаял в воздухе. Вместо него на меня смотрел мой отец, его фигура была огромной, нависающей, как башня. Он ничего не говорил, но его взгляд был таким тяжёлым, что я едва мог дышать. Я сделал шаг назад, и снег захрустел под ногами, словно он был живым.

— Ты помнишь, Макс, — раздался голос из глубины. — Помнишь, как всё началось?

Передо мной встала дорога. Узкая, скользкая, выложенная красными кирпичами, которые пахли кровью. Я пошёл по ней, мои ноги скользили, но я не мог остановиться.

По краям дороги стояли фигуры — тени или люди, я не знал. Они шептали, но слова были бессвязными, как наброски песен, написанные без рифмы. Один из них протянул мне руку, и в его ладони лежал кусок сломанного зеркала.

— Посмотри, — прошептал он, — вот твоё отражение.

Я посмотрел, и там был не я. Там был мальчик, стоящий под дождём. Его лицо было перекошено от плача, а в руках он держал красный воздушный шар. Я хотел сказать ему что-то, но зеркало расплавилось, стекло потекло между пальцев.

Красная сфера вздрогнула, и земля подо мной начала рассыпаться. Каждый шаг теперь был прыжком в пустоту, но я шёл, шёл, шёл. Руки тряслись, как листья на ветру, а воздух был густым, словно его можно было разрезать ножом.

Где-то вдали я услышал голос матери. Она звала меня, её слова были сладкими, но я чувствовал яд в их основе.

— Макс, ты ещё можешь вернуться, — сказала она. — Вернуться к тому, что было.

— Нет! — закричал я, и мой голос разнёсся эхом. — Я должен узнать!

Слова матери исчезли, их заменил смех Йозефа. Он стоял впереди, его лицо менялось, становясь то моим лицом, то лицом сына, то лицом совершенно незнакомого человека.

— Тебе правда нужна правда? — спросил он, и его глаза блеснули, как две маленькие сферы. — Правда ведь не спасает, Макс. Правда убивает.

Я прошёл мимо него, и дорога под ногами стала красной, как кровь. Шаги эхом отдавались в моей голове, превращая её в пустую барабанную установку. Всё вокруг вращалось, смешиваясь в хаосе света и теней.

Я видел лица, видел руки, видел вспышки воспоминаний, которые не были моими.

— Это не моя жизнь, — прошептал я, и вдруг всё стихло.

Только красная сфера оставалась. Она смотрела на меня. Смотрела внутрь меня. Я сделал последний шаг, и мир рухнул.

Мир стал как будто бы свёрнут в тугой узел, и этот узел был живым, пульсирующим и шепчущим мне слова, которых я никогда не слышал, но отчего-то понимал их смысл.

Я шагал сквозь бурлящую вязкую пустоту, и всё вокруг превращалось в мясистую мозаику. Пространство раздирали оглушительные вопли — это не голоса, а скорее скрежет металла по стеклу, визг, от которого глаза начинали слезиться.

Земля, которой я касался, была не твёрдой, а тёплой, будто кожа. Она дышала. Я почувствовал, как она напряглась подо мной, и выдохнула облако пара, в котором кружились уродливые существа.

Они были смутными — головы, похожие на растаявшие свечи, руки, похожие на ржавые провода, глаза из пустоты. Они не двигались, а извивались, как водоросли на дне моря, шепча:

— Макс. Макс. Макс. Пора, Макс.

Я закрыл уши, но их шёпот проникал в мой череп, как зубная боль. Каждое «Макс» растягивалось и рвалось, становясь эхом. Внезапно одно из существ вынырнуло из облака пара и ткнуло в меня пальцем, который вытянулся, как капля масла:

— Ты ищешь нас?

Я не ответил, но они продолжали гудеть, как огромный рой насекомых. Я пытался вырваться из этой вязкой субстанции, но вместо этого оказался внутри самой красной сферы.

Теперь она была как гигантский глаз, пристально смотрящий на меня. Каждая из её прожилок была выпуклой, пульсирующей, и внутри этих прожилок я видел сцены, как если бы кто-то смотрел фильм, но отмотал его плёнку не туда.

На одной плёнке был я, падающий в чёрный бассейн, где вода превратилась в густую нефть. На другой — я, младенец, который разрывает собственные руки, чтобы вылезти наружу.

На третьей — я стою, окружённый тысячами лиц. Все они улыбаются, но их улыбки безгубые, обнажающие зубы. Красная сфера засмеялась. Её смех был как сирена, разрезающая мои мысли.

— Ты правда думал, что сможешь сбежать? — сказала она голосом, который звучал как мой собственный.

Я попытался закричать, но слова застряли где-то между горлом и желудком. Тогда я увидел себя самого. Точнее, множество меня. Одни версии меня стояли спокойно, другие орали, некоторые были покрыты ранами, а одна сидела, раздирая своё лицо ногтями.

— Найди себя, — сказал один из них, голосом, от которого моё сердце пропустило удар.

Но вместо того чтобы искать, я почувствовал, как меня начинает засасывать внутрь чего-то ещё. Я падал, но не вниз, а как бы вовнутрь себя. Мои кости гудели, а кожа начала лопаться, откуда вылетали чёрные воробьи.

Они каркали слова, которые я не мог разобрать, но их смысл проникал прямо в мой мозг. Теперь всё стало вязким, словно расплавленный пластик. Вокруг меня начали вырастать руки, обволакивая меня.

Они тянулись из земли, из стен, из самого воздуха. Эти руки были моими — и не моими. Они хватали меня за лицо, за волосы, за горло, и каждая из них шептала:

— Это ты, Макс. Это всё ты.

Вдруг один из шёпотов прорвался громче других. Я обернулся и увидел своё отражение, но оно двигалось не так, как я. Оно смеялось, показывая обнажённые дёсны. Затем оно протянуло мне руку, и я почувствовал, как внутри меня всё обрывается.

— Прими это, — сказала моя копия.

Тут пространство начало рушиться. Всё вокруг было залито красным светом, будто кто-то пролил ведро краски. Земля растворялась под ногами, превращаясь в бесконечное красное море. Я закричал, но звук растворился в пустоте.

***

Я пускал слюну на пол плесневелого подвала полуразрушенного здания. Даже ориентировочно я не мог сказать, где именно находился. В глаза били яркие солнечные лучи.

С тени оторвалась часть и встала между мной и солнцем. Глазу пришлось привыкать, чтобы разглядеть хотя бы очерки лица.