Порождение сына

Данир Дая (2024)

Какова ценность памяти? Макс, что способен реконструировать все события до и после возникновения аномальной зоны «Порог», не может в точности ответить на этот вопрос. Как и не может ответить, какое лицо у его отца, почему у него не заладились отношения с матерью, почему он развёлся с женой, что именно произошло, после чего он отвернулся от дела своей жизни, и, самое главное, для чего он пьёт таблетки, чтобы заглушить боль прошлого? Ответ может дать лишь радикально настроенный глава секты «Целом», который объявил войну правительству. Но готов ли Макс к этому?

ГЛАВА ПЯТАЯ. БЕЛЫЙ БОРОВ

Линза треснула. Грязь кляксами мешала обзору. Я не мог рассмотреть, видел нечётко, но считать угрозу собственной жизни от дула магнума, висящую у лба, — не самая сложная задача.

Сложнее было понять, что именно к этому привело, а для этого мне явно необходимо зрение. Нерешительность Коэна подсобила мне: я снял очки и стал нащупывать на сырой, искупавшейся в грязи футболке островок чистоты.

Протерев, я понял, где нахожусь, с кем нахожусь, но ещё не мог проанализировать, почему сижу в луже, а моя жизнь зависит от нервного импульса, от движения пальца на курке.

Строгий, озлобленный и решительный взгляд Коэна казался фикцией из-за дрожащей руки. Он тоже, скорее всего, против своей воли, принял грязевые ванны, а гематомы на его лице переливались от красного к фиолетовому.

— Может, мы для начала поговорим? — предложил я Коэну.

За что получил удар, от которого в ушах зазвенело. Висок пульсировал, рука опёрлась об лужу, плеск которой омыл лицо. В зубах скрипел песок. Наверно, я получил по делу, но было бы менее обидно, если мне объяснили, что именно я натворил.

— Молчи, — шипел Коэн, пытаясь пробить дыру в моей голове. — Я предупреждал тебя!

— Твою мать, дай мне собраться! — взбесился я.

Коэн не отступал: наваливался на меня, почти что гипнотизируя, как заклинатель змей. Однако вместо палочки — дуло огнестрела.

— Я предупреждал, мудак! Одна лишь угроза!

Пытался осмотреться: Ведрана смотрела в сторону, придерживая лямку от автомата, а Ани сидела, устроившись у столба дерева в какой-то прострации, будто находилась вне обстоятельств.

Мы прошли болота, как можно было понять. Это объясняло мой сон и приступ амнезии. Видно, как Коэну сложно принять решение, поэтому он мечется и ждёт, когда я скажу хоть слово, когда занервничаю.

— Мы прошли болота, — вслух решил я обозначить и повторял. — Прошли болота. Прошли, а значит…

— Прекрати болтать!

Рукоять снова впилась мне в голову — уже в затылок, пока я рассматривал прошедший путь. Я упал лицом в грязь, размазал его на лице и пытался сдержать себя в руках, чтобы не давать повод пуле устроиться внутри моей черепной коробки.

— Послушай, — тихо сказал я Коэну, — мы ведь прошли болото. Дай вспомнить, — зажмурился я. — Ещё три часа до дома. Дойдём и разойдёмся. Вы с Ани домой. Я к Матусу. Обещаю, больше мы никогда в жизни не встретимся!

Торговаться за жизнь с человеком, от которого ты не ожидал угрозы, в какой-то мере даже позорно, поэтому приходилось сдерживать нервный смешок, чтобы не провоцировать Коэна лишний раз.

— Даже если ты мне пустишь пулю, то вы же плохо ориентируетесь в «Пороге». Да, Ани?

— Она тебе не ответит, — с горечью, что волновала гортань Коэна, произнёс он.

Я обернулся, разглядывая будто припечатанную к дереву Ани — она сидела выпрямлённой, будто хотела врасти в него.

— Что с ней? — посмотрел я в глаза Коэна.

Будто зверь, пойманный в клетку, Коэн всем видом говорил мне, что авантюра с планом на коленке — самая отвратительная из идей, что приходила ему в голову.

Его захватила больше не некая злость, а скорее отчаяние.

— Ты виноват, — переводил свою оплошность на меня Коэн.

— Хорошо, Коэн, — любезничал с ним, — я виноват. Но ты можешь убить меня после. Нам же двоим важно, чтобы Ани…

— Закрой свой рот!

Выстрел прогремел возле уха. Кровь закипала в ушной перепонке. Даже Ведрана на секунду обернулась на нас, отвлекаясь от патрулирования горизонта своим строгим взглядом.

— Чёрт! — вырвалось.

Я хрипел. Сдерживать бешенство, томящееся внутри, получалось всё хуже.

— Ладно, Коэн. Я понимаю. Но у вас даже не осталось карты. Я теперь ваша единственная карта.

— Если бы не ты…

Коэн протёр глаза от прилипшей на ресницы грязи.

— Даже таблеток не осталось, — лепетал он под нос. — Некуда вести Ани. Поздно.

— Что ты говоришь?

Я пытался вспомнить, что именно сделал, но приходилось лишь выдумывать причины, почему мы больше никуда не сможем добраться.

— Она выронила урну?

Прищурился: как мог понять, Ани сжимала в объятиях нечто похожее на вазу, поэтому теория недействительна. Коэн метался в волнах противоречивых чувств. И не справившись с ними, сел рядом со мной.

— Она… Она не может…

— Боже, Коэн, соберись.

Я легонько толкнул его в плечо, чтобы привести его в чувства.

— Макс, она больна.

На его глазах в кучу собирались слёзы. Я не мог понять, что именно покосило мою сестру, пока обломки паззла не собрались в мрачную картину. Но Коэн продолжал объяснять.

— Это наследственное. Агрессивное поведение, нарушение кратковременной памяти, умирающие нейронные связи.

— Мама, — вырвалось из меня, когда я услышал диагноз.

— Да. Наследственное. Понимаешь?

Коэн смотрел на меня с какой-то жалостью и одновременно с злобой.

— Нет, — протянул я, смеясь.

— Ани-Мари помогают те же препараты, что и тебе. Помогали.

— Что с ней сейчас?

— Ушла в себя, если говорить проще.

— Но ведь я…

— Ты… У тебя…

Коэн не мог подобрать слов, чтобы описать мне тот нонсенс моей психики.

— «Ратлит» работает иначе. Вызывает привыкание, да, но работает иначе. Ты грёбаный наркоман, но тебя ещё можно считать человеком. Однако…

— Не стоит запивать их алкоголем, — закончил я за Коэна.

— Никакая реабилитация ей не поможет, сражаться с болезнью она не хочет, а быть собственной матерью ей… Не хочет обременять.

И я снова смотрел на Ани с диким желанием подойти к ней, прижать к себе и попытаться привести в чувства.

— Подожди, — посмотрел я на Коэна, — она хотела?..

— Остаться. Остаться в старой квартире, если ты понимаешь.

Я не мог найти слов. Не мог конкретизировать своё недовольство, её эгоистичные решения и буквально обман. Меня предали, но, что ощущалось больнее, предали Артура.

Я смотрел в глаза Коэна и, как бы в моменте мне не было жалко его, через какой скрип души он прошёл ради того, чтобы вот так провести свою жену к самоубийству, я всё равно понимал, как глубоко ему насрать на своего ребёнка.

— Она ведь, — сквозь боль хрипел я, — даже не понимает.

— Понимает, — говорил со своей точки зрения Коэн. — Не хочет быть копией. Извращённой версией матери.

— Но ты…

Теперь злость накатывала на меня.

— Но ты ведь должен…

— Я сделал всё, что мог.

Всё понятно. Ребёнок, которого предали — это теперь не только я, но и Артур. Бедный Артур, чей отец его чуть не прикончил, а мать решила покончить с собой.

— Ты ли в праве осуждать нас за это? — спросил Коэн.

— Я не могу понять…

Я сказал это, хоть и прокрутил всё в голове за долю секунды.

— Почему? — всё же спросил Коэна.

Тот лишь мило, непривычно для меня, улыбнулся.

— Потому что ты её не знаешь.

В голове происходила буря. Диссонанс. Что же я теперь должен выбрать: закончить свой кошмар или разделить кошмар Ани? Позволить ей сдаться или всё же взять на себя ношу?

— И ты позволил ей даже подумать об этом?

Сколько бы Коэн не пытался убедить меня, что он сделал, что было в его силах, я знал: он не старался.

— Она ведь твоя семья, — ругал я Коэна. — Не «Целом», не работа. Она.

Коэн не стал оправдываться в очередной раз. Лишь сжал губы и потряс головой, осознав: что бы он мне не сказал, это не переубедит меня.

— Долго она будет, — махал я рукой в сторону Ани, — сидеть вот так?

— Каждое зависание увеличивается на пять минут. После болота — я не знаю. Будем надеяться, что, — взглянул Коэн на наручные часы, — ещё полчаса.

— Ты так сухо об этом говоришь, — тон Коэна вызвал у меня истеричный смех.

— Как и ты о матери, не так ли? — как бы призывал меня к нравственности Коэн.

Он расправился, засунув магнум себе в штаны. Подал мне руку, хоть и не горел желанием этого делать. Я рассмотрел свои руки: из трещин засохшей грязи выступала кровь, а костяшки припухли и пульсировали от боли. Не посмотрел бы я на них — даже не почувствовал бы боли.

Тело схватил озноб. Взглянул на серое полотно, откуда, вальсируя, сваливались снежинки, стройно ложась налётом на землю. Коэн подошёл к Ани, нежно подтолкнул её. Взгляд на две тысячи ярдов.

Марионетка с оторванными нитями — вот что представляла моя сестра. Тяжело смотреть, как последний член твоей семьи, который, несмотря ни на что, не отвернулся от тебя, фактически лёг в гроб.

Тяжелее всего думать, что Ани-Мари поставила на себе крест и не попросила помощи. Тяжелее всего — знать, что ты не поможешь. Ты ровно такой же беспомощный и брошенный.

Я пытался подсобить Коэну, но он вежливо послал меня. Так бы мы и не продолжили путь. Но «Порог» посчитал наш путь лишь уж лёгким.

— Оружие на землю! — сиплый крик прозвучал из гущи.

Треск веток и улёгшегося снега приближался к нам. Ведрана переводила оружие из стороны в сторону, ведь понять, откуда именно готовится нападение — тяжело. Отовсюду.

Иначе говоря, нас взяли в котёл. Послышались выстрелы на авось.

— Куда? — советовался Коэн с путём отступления у Ведраны.

Она паниковала: скулы выступили на лице, взгляд замешкался и губы скривились. Ведрана не знала. Ведрана спускала магазин в разные стороны, но ни одного протяжного хрипа не послышалось. Только треск коры дерева.

Словно стая волков окружала нас, наводила панику своими тяжёлыми шагами. Мы проигрывали во времени и будто даже не пытались скрыться — дёрнешься не туда и точно словишь пулю.

Смена магазина, выстрел в пустоту. Ведрана поймала одного. Поднялся поросячий вопль.

— Туда! — скомандовала Ведрана.

Мы беспрекословно подчинились. Страшны даже не сами военные, а их наступление. Как говорилось: «страшно не падать, а приземляться». Но скоро стало ясно, что вовсе не военные догнали нас.

Чёрная форма, около милитаристическая. Странные нашивки с кабанами, баффы на лице, лысые головы. В Ведрану прилетел складной нож, прилетевший будто из ниоткуда.

Она схватилась за бок, но продолжала обороняться, пытаясь удушить количеством пуль. Все пятеро наёмников вылезли к нам. Боеприпасы исчерпались. Нас держали на прицеле.

— Белый боров, — шепнул я, наконец узнал напавших на нас.

Один из них, — по всей видимости, главарь их группы, с бровями, что растут вперёд, а не вдоль, — насвистывал, снимая чёрный шарф с лица. Шёл вразвалку, будто играясь с нами.

Мы не поддерживали его настроение. Я смотрел сквозь него, за Ведрану, которую скручивают, попутно избивая её. Всё пыталась отбиться, за что получала ещё и ещё.

— Так-так-так, — прищурившись, смотрел на нас главарь. — Любопытно. Не слышим предупреждения? Не знаем, что нельзя гулять по запретным зонам?

— Позвольте, — вступился Коэн. — У нас статус D, и вот бумажки…

Коэн захлопал по карманам джинс, чтобы найти спасительную бумажку, но резкий движения были не по нраву наёмникам. Один из них треснул Коэна прикладом, после чего он свалился, чуть не потянув Ани за собой.

Я успел придержать сестру с ледяным, мёртвым взглядом.

— Лежать, собака, — посоветовал Боров Коэну.

Автоматы стали ещё ближе к лицу. Я начинал привыкать к продолговатым предметам, мельтешащим у глаз, что без труда могут забрать у меня жизнь.

— Подойдут? — сипло спросил один, небрежно схватив Ани за челюсть, крутя голову в разные стороны.

Я не стал возникать, хоть ненависть переполняла меня.

— Нельзя, — начала бормотать Ани. — Всё это не моё и не наше. Пора нам.

Её голос становился громче, истеричнее, что напрягло наёмников. Я попытался утешить её.

— Ани, — обратился я к сестре, — Ани, тише, прошу.

— Она что, — сказал один, у которого из-под маски лезла рыжая борода, — чокнутая?

Услышав мой голос, главарь стал пристально изучать меня, всё также нахально улыбаясь.

— Так, кто у нас? — выдвигал шею вперёд главарь.

Его брови практически коснулись меня, щекотали.

— Макс Велки? — задал он риторический вопрос, а после громко засмеялся.

— Как же мы оказались с тобой по разные стороны, Велки?

— Кто? — уточнил самый тихий из наёмников.

Рыжий толкнул его в плечо.

— Не знаешь, молодой ещё.

— А ведь вроде работаем на одного человека, хм? — закончил речь главарь.

Я не узнавал его, зато он, по всей видимости, очень хорошо понимал, с кем имеет дело.

— Я здесь, — мялся я, пытаясь быстрее сообразить оправдание, — по указке Манна. Командировка. И вы сейчас угрожаете жизни его сотрудникам. Ему очень это не понравится, ребята.

— Да что ты? — послышалось сзади.

Двое остальных несли вялое тело Ведраны к нам.

— А давно Манн принимает столько мусора из Вече?

Главарь провёл языком по внутренней части губы, никак не отводя от меня взгляда. Его безумные, чёрные глаза даже пугали.

— Велки, — снисходительно он обратился ко мне, — я очень не люблю, когда люди обманывают.

— Не веришь мне? — включил я наглость. — Спроси у Манна. Он же в «Пороге», верно?

Хоть главарь и не подал виду, он удивился, что я владею такой информацией. Удивился и я, что Матус дозвонился, а я не придумал этот разговор. Главарь обернулся, схватил рацию.

— Босс, — нежно он обратился к Манну, — мы проводили отлов и наткнулись на Макса Велки.

Ответа не последовало, поэтому главарь повторил.

— Макс Велки в «Пороге». Говорил, по вашей указке. Что делать?

Молчание с той стороны. Рыжий никак не отступал от Ани — уж очень она ему приглянулась. Он пододвигался всё ближе, еле заметно двигал тазом, и вот-вот — я был уверен — у него потекут слюни.

Его рука потянулась к талии Ани, но я быстро сориентировался, схватив её. Полный ярости взгляд накатил на меня.

— Нет, — успокоил его.

— Твоя сучка? — спросил рыжий.

Поднялся дикий визг от Ани, а под ногами что-то зашевелилось. Отпустив взгляд, я увидел, как обессиленная Ведрана направляла магнум прямо в бошку рыжему ублюдку. Выстрел. Ещё пару. В мою голову прилетело прикладом.

***

Я не окунался в абстрактные, как ненастоящие, воспоминания. Только сквозь обморок пытался уловить хаос, происходящий вокруг моего тела. Внутри головы звенело, как камертон.

Пока меня, словно мешок, подхватывали, волокли, кидали и бесстыдно ощупывали, я пытался уловить очертания слова, что визуализировалось перед моими глазами.

Семья. Такое странное понятие, которое, возможно, я никогда и не осознавал до конца. Воспринимать его сложно, потому что его интерпретация размылась под тяжёлым временем.

Семья. Не знаю, насколько сильно это подходит, но в моей голове, под сотрясением и психическом разложении, семья представлялась облаком, меняющим форму. Облаком рассыпчатым, фиктивным.

Семья. Рамка, условность. Я сквозь помутнение улыбался своей горькой мысли, но такой успокаивающей. Может, семья всё же — привилегия? Ровно как талант, к ней должна быть расположенность.

Или судьба-злодейка всегда ставила и продолжает ставить мне палки в колёса, лишь бы я не почувствовал единение с другим человеком и постоянно надеялся только на себя.

Судьба, которую не начертишь и не обозначишь заранее, которая решила списать тебя. Судьба, которой не нравилось, что в твоей жизни может быть кто-то близкий.

Отец умер, мать отказалась, Оливия не захотела привести меня в норму, а сестра, боясь, что я уйду от неё, как ушёл десяток лет назад, решила не бороться. Да что же мне жаловаться?

Я даже не пытался сражаться сам. Вся моя жизнь прошла в потоке, а какое бы решение ни выбрал — не доволен им. Сожаление и жалость к себе — вот что значит Макс Велки.

Макс Велки, вечно недовольный скряга, готовый запить проблему, но не решить её. Макс Велки — без семьи и отчества, который желал лишь побольше заработать денег.

Я улыбался, ведь наконец смел понять проблему. А это уже нечто. Лучше поздно, чем никогда. И, может, мне не так уж важно открыть тайну, которую готов рассказать мне Матус?

Ани-Мари, наверняка в беспамятстве, шептала себе под нос:

— Макс, ты тут?

И её зов, который звал скорее не меня, не здесь, а подростка, мигранта из Милосердия, так или иначе отзывался в моём сердце.

— Да, Ани, я тут, — нежно, как никогда до этого, я сказал ей.

— Хорошо, — по голосу я слышал, как она расплывалась в улыбке.

Грубо и без церемоний меня подняли под мышки и потянули за собой. Снег перестал забиваться за шиворот, и в нос врезался мерзкий запах сырости и плесени. В ботинки вгрызались острые ошмётки камней.

Они впились в колени, когда меня насильно усадили. Стянули с лица повязку.

— Тащи остальных, — крикнул сиплый.

Собор. Старый, заброшенный. Полы покрыты толстым слоем пыли, а сквозь арки пробивались редкие лучи света, размывая тьму. Подсобила им горящая бочка, в которой сжигали ненужную одежду.

Оголённые тела забились в угол, омрачая без того грузное ощущение, которое возникает в готических зданиях. В воздухе летает белый пепел, что будто пародировал снег за пределами здания.

— Так что, — рыжий кричал группе, которая оставалась в здании, — вы сообразили уже?

— Не торопи!

Боровы выбирали себе наряды, стягивая с погибших членов «Целом» — более чистую, без дыр от пуль и кровавых подтёков. Ещё пару человек настраивали камеру, разбираясь со штативом.

— Давайте, мальчишки, — хлопал главарь, — у нас тут образовываются жмурики!

Я не понимал, о ком он, пока не заметил вялого Коэна. Ему здорово прилетело по голове: рассечение, откуда не переставала литься кровь. Ани усадили рядом со мной. Она всё также находилась вне.

— Ани, — пытался я привлечь её внимание, — знаешь, я тут подумал…

Ей было всё равно — улыбалась чему-то, покачивая головой из стороны в сторону, словно падающий лист.

— Ты ведь даже не попыталась, — продолжал я шептать ей. — То есть даже не спросила. Представь, какого Артуру будет? Я понимаю, но… вспомни нас. Ты ведь…

Я не мог подобрать слов. Не понимал, получится ли её переубедить в таком состоянии.

— Манн нам поможет.

Сам не верил в эти слова. Скорее пытался убедить, обмануться.

— Здесь? — спросил один из Боровов.

— Да, — рыжий накинул белую мантию. — Давай попробуем.

— Вот текст, — сиплый тянул бумажки.

За что рыжий поднял его на смех.

— Ты это мне сейчас серьёзно?

— Чё тебе не нравится?

— Ты нахрена сценарий написал?

Рыжий начал изучать листы, после чего рассмеялся ещё громче.

— Ты ещё от руки написал?

— Мне сказали написать — я написал.

— Ты бы ещё свет настроил.

— Так этим белоснежка занимается.

Светловолосый парень подошёл к камере.

— Ничем я таким не занимаюсь.

Сиплый разозлился.

— А какого хрена ты этим не занимаешься?

— Так Манн пошутил, идиот, — плакал со смеху рыжий.

— Эй, кто идиот? — грозил пальцем сиплый. — Ну смотри, если Манн будет недоволен.

— Да нам им просто горло почикать и конец! Чё, думаешь, нужна телевизионная подготовка, чтобы народ поверил в ебанутых «Целом»?

— Манн сказал — я сделал!

— Ну-ну, — вытирал глаза рыжий. — Творческая, сука, ты личность!

Сиплый с обидой отошёл к трупам, пиная их. А ко мне подошёл главарь, чуть ли не мурча от самодовольства.

— Этого убираем, — приказал главарь.

— И чё, мы будем двоих казнить? — возмутился рыжий.

— Там ещё отлов.

Главарь кивнул в сторону двери, куда заносили разного сорта людей: и военных, и случайных «Целом», и заблудившихся туристов. Заносили даже бездыханные тела, среди которых была и Ведрана.

— А с этим лично Манн разберётся, — крикнул главарь остальным.

А после шёпотом обратился ко мне:

— Никакой, блядь, командировки у тебя нет, Макс Велки. И мы все знаем, почему ты приехал. Память мучает?

— Не понимаю, о чём ты, — буркнул ему.

— Любопытно. Не помнишь меня, но помнишь, куда идти. Макс «Туз» Велки, член ГРЖ.

Он похлопал мне по щеке и отошёл в сторону. Тех из «Целом», что занесли, переодевали в военную форму, а их одежду примеряли уже Боровы. Каждому заматывали рот скотчем, но оставляли глаза.

Страх в их глазах и непонимание происходящего очень сильно будет подкупать увидевших расправу псевдо-фанатиков — я знаю не понаслышке. Меня вновь поволокли, как мешок, в сторону, долой от камеры.

Устроили возле вздутых от газов тел, а от сочетания запахов сероводорода и аммиака откровенно воротило.

— Макс, — заволновалась Ани, которая осталась для красивой картинки. — Макс, ты где?

— Я здесь, Ани, — окрикнул её. — Всё будет хорошо.

Коэну было совсем плохо. Его приходилось придерживать, чтобы он не добил себя об пол.

— И Коэн рядом, — подбадривал Ани. — Всё будет хорошо, Ани.

— Макс, не уходи. Где мама?

Я видел, что она сжимала урну и даже Боровы не смели оторвать её от праха.

— Мама рядом. Мама обнимает тебя!

Как тяжело было произносить это. Перед глазами возникали мелкие частицы из прошлого, где всё было хорошо. Семья. Какая же это загадка — семья.

— И ты её обнимаешь!

— Закрой ебало!

В очередной раз мне треснули прикладом. Так, что чуть челюсть не вылетела.

— Макс, я боюсь.

Ани замотали рот скотчем.

— Пишем! — указал оператор. — Рыжий, да не мнись ты, как девка! Раскрепощённей.

— Не мнусь я! Сам встань, раз умный.

— Вызвался — не урчи. Давай, звёздочка наша, сияй!

Рыжий откашлялся.

— Во имя Бога, единой формы нашей, по его велению мы будем резать отродье, порожденцев.

— Какую же ты хуйню несёшь, — возмущался сиплый.

— Чё ты сказал?

— Ну не говорят они «Бога». Вообще так не говорят!

— А как они говорят, умник? Ты с ними дохера общался, что ли? Может, ты и пёс вечевский, а?

— Кто вечевский, ты?

Они чуть не вцепились в драку. Как же это комично выглядело, несмотря на тот факт, что всё это происходит в заброшенном соборе в окружении трупов и крови на их руках. Наверно, нервное, но я загоготал.

Как раз, в унисон моему смеху, послышался тарахтящий мотор. Боровы заёрзали, придали своей деятельности искусственный масштаб. Стало понятно — начальство приехало.

Хлопок двери, маршировочные шаги и свист повешенной вместо двери ветоши от лишних глаз. Манн спереди, а по бокам охрана в боевом комплекте получше, чем у элитных частей.

Манн не стал разглагольствовать, вопросительно кивнул главарю, а тот — на меня. Манн прищурился, чтобы разглядеть мой силуэт в мерцании тусклого огня. Я сидел совсем рядом с Ведраной. А он улыбнулся.

Улыбнулся, как улыбаются старым друзьям. Сразу устремился ко мне, а за ним хвостиком последовала охрана с главарём.

— Стоп съёмка, — приказал Манн, пододвигаясь к трупам, — а то вы снимаете какое-то постыдство.

— Я же говорил, — с укором шепнул сиплый рыжему.

Манн с невероятной любезностью протянул ко мне руку, будто мы — деловые партнёры, что сейчас заключат сделку века. Я вяло протянул ему руку, но уверено сжал его ладонь, указывая свои намерения.

— Что ж, Макс Велки, — говорил Манн, — довольно неожиданная встреча. Учитывая, что никаких приказов и распоряжений о вашей командировке я не отдавал. Позвольте уточнить, что именно вас сюда привело?

Его бархатный голос создавал иллюзию дружелюбия, но ему не удавалось подкупить меня. Лицемерие, которым он меня кормил, значило лишь одно: он прекрасно знал ту правду, что скрыта от меня.

Правда, которую он тщательно заметал, хоть я и не могу аргументировать его причастность.

— Меня позвали, — не стал я врать, но и не договаривал.

— Можно уйти с ГРЖ, — смеялся Манн, — но ГРЖ из вас не уйдёт, верно, Макс Велки?

— Дело даже не в этом.

— Что же вы тогда хотите, если не тряхнуть стариной?

Манн пытался вывести меня на чистую воду.

— А что пытаетесь сделать вы?

Я кивнул в сторону съёмки снафф-муви. Манн не отводил от меня глаз и процитировал будто заготовленный текст:

— Не более чем возможности для злитчан. Вы ведь патриот своей страны, Велки?

Я не стал отвечать.

— Были бы вы иного мнения, то точно бы не восхваляли любое решение Злитчедом, экономический рост «Манн инк.» и не дискредитировали наших общих врагов. Никакое бы решение не вызывало у вас каких-либо сомнений, Макс Велки. Или я ошибаюсь?

— Я и не сомневаюсь в величии Злитчении. Однако вопрос совсем в другом: если постоянно закрывать глаза, как в конце будет выжигать веки?

Манн довольно улыбнулся.

— В писательском ремесле вам нет равных. Хорошая метафора. Возможно, вам стоило смотреть в сторону книг, а не статей. Но мы ушли в лирику, — откашлялся Манн. — Спрошу прямо: о чём вы думали, стремясь в зону боевых действий?

— Разве «Купол» уже объявили?

— Не стройте из себя глупого человека. Ответьте на вопрос, Макс Велки: что вы здесь забыли?

— Себя.

Манн всё понял: видно, как задёргались его брови, а улыбка воротилась в оскал.

— А вас больше нет, Макс Велки.

Его слова стали знаком действия для главаря. Манн отошёл в сторону, где проходила съёмка.

— Занимайтесь, — приказал он.

И спустя секунду в удивлении заохал.

— Так вы собрали всю свою семью! Какая прелесть! Как приятно видеть лица, которые до этого мог наблюдать лишь в досье.

Манн рассматривал Ани с Коэном, словно обезьянок в вольере.

— Семейный отпуск? — спрашивал он меня. — Настолько вы готовы рискнуть собственной жизнью? Или это подвид трусости?

— Их волновали другие вопросы. Не связанные со мной или с вашим бизнесом. Проявите милосердие, коллега, и отпустите их.

Я пытался смягчить Манна, но делал это настолько неохотно, пассивно, что убедить его мне не удалось.

— Другие вопросы, — рассматривать полуживого Коэна Манн. — Коэн Руона. Сирота, прибившийся к «Целом» и посвятивший им всю жизнь, прибыл в «Порог» по целям, что не касаются меня, вас.

Звонкий смех ударялся об стены.

— Скоро и отпускать будет некого, — Манн вытащил платок и протёр кровь со лба Коэна.

Щёлкнув пальцами, Манн указал главарю, кого уже нет смысла показательно казнить. Коэна уволокли.

— Ани-Мари Велки, — изучал Манн сестру. — Бедная, всё так же предана своей матери?

Манн пытался привлечь внимание Ани, маша рукой перед ней, а после, не получив никакой реакции, обернулся ко мне и зацыкал.

— Хочу поговорить с вами откровенно, Макс Велки. Чтобы вы осознали до конца происходящее сейчас вокруг вас и вашей семьи. Я поставил себе цель. Ещё в самом начале своего дела. Ещё до того, как получил поразительный эффект от мутированных растений, будто спустившихся к нам с небес.

Манн мечтательно зашагал из одного угла в другой.

— Исцелиться. Пока все ругали, — косо посмотрел Манн на меня, — или искали повод ругать Злитчению, — именно Злитчению, как землю, как историю цивилизации, — я хотел помочь ей. Ошибка стоила многих жизней, Макс Велки, вы знаете это. Вы злились и злитесь, но я пытаюсь помочь.

Манн снова приближался ко мне, но уже без той наигранной дружелюбности, а в разочаровании и злобе.

— Пытался помочь вам, но увы, — зацыкал Манн. — Вы вернулись сюда. Все мы ошибаемся. Не буду строить из себя святого, — усмехнулся он, — как пытаются делать здесь многие. Мои препараты были не столь идеальны, имели побочные эффекты. И я бы искренне хотел простить вам и вашу ошибку. К сожалению, вы видели больше, чем было нужно. Да, Макс Велки.

Манн подозвал парня из своего сопровождения. Он не думая уже был рядом, раскрыв чёрный чемодан. Манн схватил пробирку, толстый шприц и начал вводить в него серое вещество.

— Вы ошибаетесь в том, что вам необходимо найти в «Пороге» себя. Вы здесь найдёте лишь могильный крест того, кого называете «собственное я». Вам не требуется правда, вам не требуется исцеление, вам не нужен шанс.

Манн схватил мою руку, затянул рукав повыше и искал вену на моей руке. А я даже дёрнуться боялся.

— Вы такой же представитель «Целом», хоть и не хотите себя с ними ассоциировать. Их, как и вас, поздно лечить. Им, к сожалению, нужна эвтаназия. Дать распространиться болезни, чтобы прожить последние минуты в самом счастливом отрезке их жизни. «Ратлит» ни к чему, им нужен, — указал Манн на шприц, — «Дар». Я даю вам шанс выбрать: что именно для вас счастье?

Он так мило улыбнулся мне, а я даже слова сказать не мог. Оцепенение. Подчинение. Игла почти пронзила мою вену. С кончика на руку капала серая жидкость. Мне стало не по себе, хоть уколов я никогда не боялся.

— Бедные овечки, — с грустью сказал Манн, будто подчёркивая «веч».

— Но ведь вы тоже ошибаетесь, Павел Манн, — взял я тенденцию начальника. — Даже вам, с вашей империей, не сойдёт с рук убийство людей Злитчедом. Таких же обычных злитчан, которые пожертвуют своей жизнью за родину, которые очень необходимы нашему правительству.

— Друг мой, я и есть Злитчедом, — кивнул Манн мне напоследок.

По телу пробежало тепло. Выплеск, что происходит после безумного страха, когда кажется, что обошлось. Разбивались бутылки, вспыхивали стены. Одна, случайная, с зажигательной смесью, влетела в арку.

Меткости кидающего можно было позавидовать — попасть точно в горящий бочонок не каждый сможет, когда и цели-то такой даже не подразумевал. Пламя вспыхнуло с двойной силой.

— Готовность! — крикнул главарь.

Манн отдёрнул руку со шприцом. Я понял — он только пронёс укол внутрь, но не ввёл препарат.

— Очень жаль, что я не прибил всё ГРЖ раньше. Мудакам везёт, Макс Велки, — шепнул Манн, отпуская мою руку.

— Кому как не вам об этом знать.

Манн искренне посмеялся, после чего мерно встал и, будто ничего вокруг не происходит, побрёл к чёрному выходу. Внутрь здания летело всё, что только возможно: не только коктейли Молотова, но и камни, палки, жестянки.

Наёмники из Белого Борова старались отстреливаться, но сложно противостоять тому, кого даже не видишь. Ветошь вместо двери воспламенилась за секунду, а воздуха становилось всё меньше.

Я пополз в сторону сестры, чтобы прижать её к земле — даже перестрелка вокруг не приводила её в чувства. Она покачивалась, пыталась открывать рот, но скотч вокруг рта мешал ей полностью раскрыть потенциал бессвязного бреда гниющего заживо мозга.

Меня будто снова укололи, когда я увидел, как шальная пуля пронеслась мимо, но более-менее успокоился, поняв, что угрожала пуля лишь урне с прахом. Наверно, неправильно так думать.

Но жизнь сестры для меня сейчас много важнее. Я добрёл до неё под свистом над головой и потянул вниз, параллельно выискивая потухающего Коэна. Ани начала брыкаться в панике, но я приобнял её сильнее, пытаясь снять скотч со рта.

Когда у меня удалось это сделать, первое, что услышал от неё — это мама.

— Макс, мама! — вопила она мне в ухо.

Я заметил, как завалилась урна, трескаясь от груза и жара. Я не придумал ничего умнее, чем повторно использовать скотч, что только отклеил со рта Ани. Лишь бы успокоить сестру.

Выходило так себе: прах посыпался на пол, откуда под топотом поднималась пыль ещё сильнее. В здание ворвались белые халаты. Злые, на грани безумия, они жаждали мести. Оружия у них практически не было, однако те, что имели его, владели безупречно.

Всё же прошедшие боевое крещение на полях Вече, что пытались найти смысл жизни после убийств своих родных по духу людей, не могли просто так оборонять своё право жить.

Я видел Коэна. Совсем потерянного, его чуть ли не затаптывали в пол.

— Макс, почему ты ушёл? — спрашивала меня Ани.

— Я же здесь, — успокаивал сестру, поглаживая её по волосам.

— Макс, ты когда-нибудь думал, что прошла я?

Этот вопрос, что задан в бреду, был поистине целостным и правильным. Вопрос, который я сам себе никогда не задавал. Но времени рефлексировать в такой момент я не нашёл.

Прижал Ани ближе к колонне, пока столкновение разных идеологий принимало позиционный бой.

— Сиди здесь. Вот мама, — я сжал её руки вокруг урны. — Я приду. Сиди, пожалуйста, ладно?

Вроде слушалась. Кивала, по крайней мере. Я перебежками добирался до Коэна. Он сидел, неспособный пошевелиться, как мишень. Стреляй не хочу.

Путь к нему казался вечностью. Но мои руки коснулись его плеч. Я тряс его, хоть и наверняка не стоило этого делать. Адреналин бушевал.

— Эй, — крикнул ему. — Эй-эй-эй, Коэн! Ты здесь?

Как болванка тряслась его голова. Ещё одна кукла, не отвечающая своим действиям, на моей совести. Будто по привычке в голову врезался автомат. Я попытался увернуться, потому и удар был не той силы, чтобы вырубить меня.

Выродок с рыжей бородой не хотел отступать. Не медлил, уже жадно причмокивал от вида расквашенных мозгов, пущенных в стену. Я, скорее от отчаяния, чем от самообороны, бросился на него.

И по эффекту неожиданности я брал инициативу борьбы на себя, вскоре меня прижимали ближе к земле. Рыжебородый был сильнее, яростнее, а его вес вдавливал меня в мокрую грязь, неожиданно проступившую в пыльном зданьице.

— Что, сука, съел? — наслаждался он действом. — Ёбаный Вече. Чтоб вы подохли все.

Я почти ничего не видел от звёздочек, взрывающихся в глазах. Что-то пытался нащупать. Руки коснулись твёрдого и холодного. Похоже, идиот потерял его в возне.

Я не успел осознать, что именно делаю. Не самооборона — отчаяние. Скорее не выстрел, а щелчок. Скорее не грохот, а писк. Ещё один, ещё один. Казалось, заклинило. Пустые отзвуки.

Его тело дёргалось, всё рвалось придушить меня, но спустя пару секунд обмякло. Секунду я ещё лежал. Разум отказывался принимать происходящее. Рыжая борода приземлилась на пол. Я сделал это.

Я отполз, с трудом садясь рядом с Коэном. Какая жуткая гримаса у этого увальня-националиста. Мои руки были липкие от крови, их жгло от жара автомата — я держал его не так, как нужно.

Я убил его. Меня начало трясти как при лихорадке от одного лишь факта, что лёгкое движение пальца забрало жизнь хоть и морального урода, но живого существа.

— Чёрт, чёрт, чёрт!

Я повторял вслух, как заклинание.

Моё сердце билось так громко. Думал, что сейчас умру — не от выстрела или попав под горячую руку, а от того, что мозг, и так находящийся в стрессе, просто откажется функционировать дальше.

— Здорово, — еле слышно шепнул Коэн.

Я обернулся. Всё казалось, будто я нахожусь под водой.

Шаги приближались к нам. Меня вновь, безвольного и опустошённого, подняли вверх против моей воли. Подняли следом и Коэна.

Белые пятна. Силуэты и тени.

— Коэн Руона, — услышал я от мужчины нашего возраста.

— Берём все боеприпасы! — командовал кто-то вдали.

— Твою мать! — визжал кто-то у кучи трупов.

— Чёрт возьми, — шептал тот, что держал меня, — это же Велки.

Посмотрел в сторону, где должна была быть Ани. Она была в порядке. Я смело провалился в пучину.

Я убил. Ощущал это, словно в первый раз. Возможно, что там и было.

Я убил. Именно сейчас.

Убил. Какой же пиздец.

***

Разве трясло бы меня, как шавку на морозе, при повторном убийстве? Мне казалось, что мозг адаптируемый, либо моя память настолько прогнила под тяжкой болезнью, что не помнит, как именно реагировать.

Частично придя в себя, я понял, что мы оказались в лагере «Целом». Нас с любопытством осматривал мужчина с выдвинутой вперёд челюстью, что способна без труда щёлкать орехи.

Приборы у него были минимальные, а лекарства — экстравагантные. Какой-то зелёный суп, отвар из флора-паразитов — этим он нас порционно пичкал, но на удивление помогало.

Рядом сидела Ани, вокруг — пострадавшие, раненные или сумасшедшие. Врач спрашивал, что видит Ани, показывая на пальцы, просил следить взглядом, тыкал в разные части лица холодным молоточком. Она слушала, следила, реагировала.

Что не могло не радовать. Когда я окончательно вновь завладел своим телом, то попытался встать, но врач вежливо посоветовал не торопиться.

— Вы ещё успеете. Спешить некуда. Всё уже происходит.

Поэтому я устроился удобнее на жёсткой койке и уснул сидя.

Это был мой самый спокойный и крепкий сон за последнее время. Меня не смели беспокоить сны — уж тем более кошмары.

— Макс, — слышал я нежный голос.

Меня скорее не пытались разбудить, а укачивали ещё сильнее.

— Макс, — сквозь вязкий сон я понял, что зовёт меня Ани.

Я мерно раскрывал веки. На размытом образе проявились очертания Ани. Нежная улыбка. Я скучал по ней.

— Доброе утро, — прохрипел я, переворачиваясь.

— Ты…

Её голос волновался.

— Ты видел Коэна?

Продолжить спать не удалось.

— Коэн. Он… подожди…

Я повернулся к ней с претензией в глазах.

— Почему ты не рассказала?

— Что?

Я сел, выпрямив спину.

— Ты даже словом не обмолвилась. Не попросила помощи. Ты ведь знаешь, что теперь намного легче вылечить человека. Ты не мать.

— Господи, Макс, — восприняла в штыки мои слова Ани.

— Нет, ты не мать. У тебя есть шанс, у тебя есть люди, которые могут помочь. Я могу помочь тебе.

— Я не хочу продолжать этот разговор.

— Мы должны поговорить, — настаивал.

— Где Коэн?

Ани резко встала и сразу же схватилась за голову.

— Я не знаю.

— Что с ним?

Ани помчалась к выходу с палатки.

— Он в надёжных руках, — пытался я успокоить Ани, хоть был не уверен, что Коэн жив.

— А урна?

У урны был печальный вид: держалась она на соплях, а при небрежном обращении, даже при малом покачивании, оттуда высыпался прах.

— Господи, какой кошмар. Что с Коэном, Макс?

— Я действительно не знаю.

— Ты был в сознании! — кричала она.

Но поняла, что фактически кричать на меня не за что, и сама шарахалась от своих чувств. Ани выбежала из палатки, а я рванул следом.

— Подожди!

Вырвался в лес. Сугробы размером с человека собирались в кучу чуть ли не голыми руками фанатиков. Палатки строились в полукруге, а по центру, привязанным к деревьям, поскрипывал вагон.

Старый вагон поезда, о котором я будто что-то слышал: о его пропаже, нахождении, обвинениях. Вокруг меня суетились белые халаты, занимаясь уборкой, подготовкой обеда для всех.

Поиски Ани превратились в лабиринт. Лагерь гудел, как растревоженный улей. Люди — в основном мужчины с обветренными лицами и хриплыми голосами — носились с ящиками, похожими на те, что я видел в старых архивах партизанской деятельности Вече.

У кого-то на спине болтался рюкзак с торчащими антеннами, похожий на портативный передатчик. Кто-то чистил оружие, от земли пахло сыростью и бензином.

Это не были хаотичные действия — всё происходящее имело строгую логику. Каждый знал своё место, свой шаг. Будто чётко срепетированный танец, а я в неком интерактивном театре.

Мне не нужно было слышать приказы, чтобы понять, что эти люди готовятся к тому, что рано или поздно должно было случиться, если жить на краю разлома. Жаль, что случится это второй раз.

Я шёл вдоль рядов палаток, вглядываясь в лица. Некоторые оборачивались, но не задерживались. Мне нужна была Ани. В любом состоянии.

Когда я свернул за очередной шатёр, меня словно ударило по голове. Перед глазами — свежие могилы. На скорую руку, земля едва прикрывала кресты. Без изысков, без лицемерия. Мёртвым было плевать, насколько аккуратно обошлись с их останками.

Кто-то стоял у одной из могил. Я не сразу понял, что это за церемония. Но стоило присмотреться, как моё сердце сжалось. Там была Ведрана. Её тело лежало на простыне.

Никто не произносил ни слова, лишь кто-то из старших наклонился и опустил в могилу залатанный флаг Вече. Видимо, многое о её биографии было скрыто для меня, раз к ней с такой честью относились фанатики, что кроме своего Бога никого не признают.

Мне было горько за неё. Не за её смерть даже, а за то, что она умерла не на той войне и не за те идеалы. Я стиснул зубы и отвернулся. Не хотел, чтобы кто-то видел, как мой цинизм сползал с лица.

Через несколько минут, после взгляда в каждую палату на пути, я нашёл Ани. Она сидела в лазарете, рядом с койкой Коэна. На его голове был тугой бинт, лицо странно расслаблено.

Он улыбался, хотя выглядел хреново.

— Коэн, ты как? — спросил я, садясь рядом.

Мне не хотелось шутить над ним — впервые за всё время нашего знакомства. Он повернул голову, в его глазах читалось что-то странное.

— Макс, — как-то по-доброму он обращался, — я в порядке. Как ты?

— А что-то случилось? — отшучивался я.

— Там был Манн, верно?

Я кивнул.

— Манн здесь, — расстроился он. — Всему конец. Ани, — наконец он увидел свою жену, удивляясь, что она способна самостоятельно ходить, — ты тоже здесь?

В его взгляде не читался он сам. Туманный взгляд, тремор и глупая улыбка.

— Я так рад, Ани.

— Да, Коэн.

Ани села рядом с ним с подбадривающей улыбкой, которую искусственно натягивала. Как обращение к ребёнку — тебе необходимо поддерживать хорошее настроение в общении, вне зависимости от настоящих чувств.

Необходимое лицемерие. Отвлекая его улыбкой, она рассматривала алые бинты, что обвивали голову.

— Ани, — шёпотом он говорил лично ей, рассматривая глаза в безумии. — Ани, кое-что случилось. Кое-что плохое и хорошее. Я что-то понял. Понял взаимосвязь.

— Это здорово, Коэн.

— Макс, — обернулся он ко мне. — Ты когда-нибудь чувствовал, будто всё понял, но не можешь это объяснить?

— Постоянно, — хмыкнул я.

— Я помогал, но не так, — мечтательно он рассматривал потолок. — Я думал, деньги, питание всё решат. Поддержка. Да, поддержка. Но Бог сказал мне, что я не прав. Я не прав, да. Я должен был уйти сюда раньше. Но любая закрученная дорога приведёт тебя, куда ты держишь цель.

Эмоции переполняли его, что не могло не сказаться на физическом состоянии: зрачки стали дрожать, а мышцы переплетались, будто хотели изменить положение.

— Коэн, — коснулась Ани плеча мужа, собирая брови в беспокойстве о его состоянии, — ты просто устал.

— Я должен остаться…

— Тебе нужно поспать.

Я бросил взгляд на Ани. Она смотрела на него с тревогой.

— Спать… да, — протянул он, и его голос стал тише.

Врач подошёл, как будто слышал наш разговор. Словно уловил момент, когда нужно вмешаться.

— Ему нужно отдохнуть, — сказал он, приглаживая белый халат.

Ани провела по лицу Коэна кончиками пальцев, пока он всё крепче и дольше моргал. Губы его хлопали, но звуки убавлялись, буквы перестали собираться в предложения.

Ани улыбнулась, вздёрнув уголок губ с одной стороны. Обернулась. Видела мой вид, чему удивилась: презрения во мне не оставалось, как и цинизма, строгости, отстранённости.

— Он там, где хотел бы быть, — рассуждала Ани. — Мы ещё сможем вернуться и пойдём домой все вместе.

— Да, Ани, — успокаивал я её.

Она немного понежничала с Коэном, вырисовывая пальцами его скулы, и отстранилась, поспешно вылезая на улицу. За ней тянулся песчанный след, что высыпался из урны.

Всё укорачивало наше время и уменьшало шансы. Ани заметно дёргалась и подрагивала. Её цель стекала на пол. Как прозаично: время рассыпалось на пол, как подбитые песочные часы.

— Ты хорошо держишься, — сказал я Ани.

— Да. Пока. Это как ржавчина. Ползёт, помню, и я это чувствую каждым сантиметром своего тела.

Её слова эхом отозвались где-то внутри меня. Мы шли вдоль лагеря, наблюдая, как люди собираются в группы, несут снаряжение. Вокруг меня кипела жизнь, как в муравейнике, но я не мог отвести взгляд от её лица.

— Что ты чувствуешь? — спросил я.

Она слегка поджала губы, словно боялась произнести ответ.

— Чувствую, что постепенно становлюсь чужим. Моё тело вроде бы со мной, но оно меняется. Как будто кто-то переписывает мои воспоминания. У нас мало времени. Ещё меньше, чем хотелось бы.

Её взгляд вдруг устремился куда-то за мои плечи, и я оглянулся. Чуть позже я услышал хриплый голос позади себя:

— Макс Велки!

Я обернулся и увидел перед собой мужчину лет сорока. Лицо загорелое, покрытое мелкими морщинами. На правой щеке виднелся грубый шрам, словно кто-то неудачно полоснул ножом.

Волосы коротко подстрижены, но светлые пряди всё же выбивались из-под потрёпанного капюшона. Его глаза — серо-зелёные, цепкие и будто всегда ищущие.

— Да, — ответил я с некоторой настороженностью.

Мужчина ухмыльнулся и протянул мне руку.

— Как неожиданно вас здесь встретить! Я думал, что уже прошло то время, когда подобные вам стремятся в «Порог». Обычно, — захрюкал он со смеху, — они здесь остаются навсегда.

— Извините, я совсем вас не помню.

— Ох, да. Столько времени прошло. Марко. Ты брал интервью, когда ещё о «Пороге» не всем в мире было известно.

— Может быть. Но мы торопимся, поэтому…

Я указал ему на конец лагеря, что устремлялся в лес. Он посмотрел с неким отвращением и пожал плечами.

— Прямиком в ад, да?

Он не дождался моего ответа, поэтому продолжил дальше монолог:

— Безумное время. Цирк без дрессировщика. Я слышал, поймал недавно свежую радиопередачу. То, что рассказывают о происходящем в «Пороге», — помотал он головой с улыбкой на лице, — Боже, на что только не пойдёшь ради своих целей.

— Что вы знаете о настоящих целях «Купола»?

Я видел его взгляд, полный возмущения и непонимания.

— Вы дразнитесь? Вы ведь и сами прекрасно знаете.

— Если бы я что-то и знал, то не спрашивал вас.

Он снова улыбнулся, ещё шире и ещё недовольнее.

— Все, кого вы видите, — провёл он рукой по лагерю, — они ведь и не радикалы вовсе. Оборона. Вояки, которым не понравилось, что государство их в очередной раз продало. А за пределами лагеря — безумцы, что совсем потеряли связь с реальностью. Ритуалы, обряды, оккультизм. Варварство, как в старые добрые. Но ни эти, ни те — они совсем не преследуют цели, что официально заявляли Злитчедом или кто там сейчас…

— Да, конечно, — смеялся я над ним, — и теракты не они устраивали, и Матуса никакого нет.

— Матус, теракты, — его смешила моя глупость. — Какая это ерунда. Театр. Неужели вы верите в это, Макс?

По моему виду он понял, что я не шутил.

— Вот оно как, — разочарованно произнёс он.

— Что вы знаете о Матусе?

— Что его нет, — отрезал он.

— Мне звонил лидер радикального крыла «Целом» с официальным приглашением на эксклюзивное интервью.

— Вы шутите, — не мог поверить Марко.

— Я на полном серьёзе, — злился я. — Что вы знаете о лидере «Целом»? Где он сейчас?

Марко испугался, отстраняясь от меня. Я и сам испугался наплыва агрессии.

— Лидер, — шептал он, шарясь в собственной памяти, повторяя одно и тоже слово. — Всё, что я могу подсказать, где может скрываться глава, — показал он кавычки, — так это идти в район Промислгор.

— Прямо в пучину, — насторожился я.

— Марко. Кажется, я видел тебя раньше. Ты тогда брал интервью у кого-то из наших в «Милосердии».

— Не припомню.

— Оно и понятно, столько времени прошло. Добро пожаловать в ад. Хотя, — задумался он, — тебе и даме чертовски повезло.

— Почему? — спросил я, нахмурившись.

Марко ухмыльнулся, но на его лице это больше походило на гримасу.

— Но лучше вам оставаться здесь. Хоть какая-то стабильность.

Его слова заставили меня задуматься. Зловещие очертания «Целом», ужасы экономики, наплевательство Злитчедом, какие-то безумные схемы для того, чтобы слепить врага. Всё это перемешивалось в кашу.

Ани потянула меня за рукав, как маленький ребёнок взрослого, привлекая его внимание.

— Макс, — спросила она, ожидая, как я психану и выберу путь к Матусу. — Что именно ты хочешь?

Счастье сестры или собственное успокоение? Ответить сложно. Личное или общее? Да плевать вообще на прогнивший мир.

Вдруг над лесом прокатился гул. Мы все подняли головы. Где-то вдалеке раздавались громкие объявления:

— Всем, кто находится в зоне «Порога»! Немедленно покиньте территорию! Объявляется «Купол».

Слова пронзали воздух, словно стальные прутья, и их тяжесть легла на наши плечи. Ответить нужно было прямо здесь. И я ответил:

— Мир уже в огне. Давай навестим свой дом.

Ани кивнула. Мы покинули суетящийся лагерь, пришедшего в ужас Марко, больного Коэна и наконец спокойную Ведрану. За нами оставался лишь тонкий серый снег, ползущий змейкой на белом ковре.