Кричи громче

Елена Тодорова

Она для него всегда была под запретом. Дочь друзей его родителей. С детства они устраивали друг другу диверсии, дрались и спорили по каждому пустяку. Но он никогда не давал ее в обиду посторонним. Все умещалось в дружеские рамки. Пока по глупости и неосторожности они не оказались запертыми в секретном бункере. И там… все их чувства вырвались за границы дозволенного. Молодые. Дурные. Горячие. Двадцать семь дней. Он. Она. И тишина.

5

Мария

Крик вырывается непроизвольно, когда вижу, что у меня начались месячные. Так и знала! Что я теперь делать буду?

Еще и Ярик… Стоит моему вскрику стихнут, врывается, блин, в ванную. Я чуть трусы на плитку не роняю. Хорошо, что сижу на унитазе, а это взбесившееся платье прикрывает и бедра, и зажатое дрожащими пальцами белье.

— Что случилось? — лихорадочно мечется по помещению взглядом.

— Ты нормальный, вообще? Я в туалете!!!

— Чего орешь тогда? Или ты каждый раз так? Запор? Или золотуха?

— Пошел к черту, — швыряю в него рулоном туалетной бумаги. От расстройства и обиды на глазах выступают слезы. — Выйди немедленно, козел! Я папе все расскажу! Он тебя…

Ярик психует, но выходит. И продолжает меня доставать через дверь:

— Просто объясни, что случилось? Ты же знаешь, что можешь сказать мне все? Манюня? Поговори со мной. Маша?

Он, черт возьми, издевается?

— Ничего я тебе не скажу!

А сама сижу и плачу.

— Я сейчас опять войду.

— Не смей!

— Просто скажи, что случилось?

— Ничего!

— Ну, ты же из-за чего-то плачешь?

— Так мне хочется!

— Выходи тогда. Тут рыдай, блин!

— Не хочу! Ты не достоин моих слез!

— Маруся… — долбит кулаком в дверь. — Предупреждаю. Я вхожу.

И он снова вламывается. Рожа злая, но я тоже на взводе. Если бы не «красные проблемы», вскочила бы и расцарапала всего.

— Говори! Сейчас же!

Что за несносный кретин?! За что мне это? Неужели не понимает, что смущает меня?

Растираю ладонями слезы и понуро опускаю голову.

— Машка… Давай уже, рожай. Я же не просто так кипишую! Слышишь меня? — горланит, как всегда, грубиян. — О тебе волнуюсь! Кипятком все…

Посмотрите, какая цаца! Царевича заставили беспокоиться!

— У меня кровь… — роняю лицо в ладони.

Так стыдно мне еще никогда не было.

— Где? Где?

Ну, что за тормоз?! Убирая руки, вижу, что мой Град все краски утратил. Бледный, как с воспаленным аппендицитом в десять лет.

— Там… — взглядом вниз указываю.

Он, оказывается, умеет еще и смущаться. Набирает яркости, вероятно, не меньше меня.

— Первый раз, что ли?

Ну, дубина…

— Нет, не первый. И не двадцать первый. Но, сам понимаешь, у меня ничего с собой нет…

Он тяжело переваривает эту информацию. Но все же догоняет.

— И ты решила сидеть на унитазе? Ну, правильно, чё? Ридер приедет, отпилим, и с ним домой поедешь.

Что тут скажешь? Неуместные шуточки — конек Градского.

— Ярик… — тоненько тяну я. Мне снова приходится просить его о помощи. Проклятый бункер! Всеми силами сдерживаю новый поток слез. — Яр, миленький, найди мне что-нибудь. Пожалуйста.

— Да, конечно… — прочесывает ладонью затылок и шумно выдыхает. — Сейчас.

Тотчас принимается за поиски. Идет к узкому белому навесному шкафчику. Открывает его и… бинго! Там такой запас! Учитывая, что бункер принадлежит отцу Ридера, я чаяла надежду на какую-нибудь вату и бинт, а тут несколько видов гигиеничных прокладок. Он явно в этот погреб не один планирует заселяться.

— Подойдет? — Градский маячит яркой упаковкой.

Это достаточно популярная марка, я ее использую. Но даже если бы она лично мне не нравилась, сейчас соглашусь на все.

— Да, вполне, — краснея, принимаю у него из рук упаковку. — Спасибо.

И мы застываем, глядя друг другу в глаза. У меня дыхание спирает. И вниз по животу стекает волна непонятного ноющего жара. Это никак не связанно с моим физическим состоянием. А что тогда? Я не знаю.

— Выйдешь?

— А, да… Я за дверью.

Вернувшись в комнату, мы молча принимаемся за перекус. Сил на разговоры не осталось. И это платье, я уже его ненавижу! Колется и раздражает кожу. Можно, конечно, поискать какую-то одежду. Она здесь по-любому есть. Только… Я все надеюсь, что Ридер вот-вот появится, и мы поедем домой.

Закончив с печеньем, взбиваю подушку повыше и ложусь.

— Венчание началось, — грустно оповещаю, судорожно стискивая в ладони мобильный.

Яр едва заметно вздрагивает и, безусловно, привычно отмахивается:

— Пофиг. Даже хорошо, что мы не успели. Сейчас подъедет Ридер, и завалим сразу в ресторан.

— В таком виде?

Растрепанные, помятые, двухдневной свежести…

— Зато представь, какой ажиотаж, — гогочет Градский.

Поднимая опустевшую пачку «Lay’s», высыпает остатки прямо в рот.

— Вообще не смешно.

— Ладно, не дуйся, Маруся. Домой заскочим, впрыгнешь в новое платьишко.

— Обязательно.

Вот только… Час за часом бежит, а Ридер так и не появляется. Ближе к вечеру я сдаюсь и отправляюсь, чтобы принять душ. Града прошу оставаться за дверью. Освежившись, облачаюсь в найденные Яриком чистые вещи. Это пижама, которая по виду больше похожа на термобелье. Очевидно, из-за того, что ночью тут может быть холодно.

Чувствую себя немного лучше. Но надежды на спасение сегодня остается все меньше.

— Ты что, забыл вытереться? — ругаю Яра, когда он брызгает в мою сторону водой. — Что за ребячество?

— Ты такая скучная, святоша, — смеется он. — Если мы тут надолго, как будешь меня развлекать?

— А я обязана тебя развлекать? Сплюнь!

— Ну, я же тебя защищаю, а ты, давай уж, постарайся, сделай мне приятно.

— Иди в жопу, — скрещивая на груди руки, откидываюсь на подушку.

Градский на свою кровать не ложиться. Идет обратно в другой конец комнаты. Шарит там в шкафчике.

— Картишки нашел. Играем?

— Ты жульничаешь! Я с тобой не играю.

— Я не буду, честное слово, — смеется этот балбес.

— Ты всегда так говоришь! И каждый раз жульничаешь!

— А ты будь внимательнее. Вот я вижу, что ты отвлекаешься, концентрируешься не на том. Как не схитрить? Знаешь, какое это искушение? — самоуверенно ухмыляясь, подергивает бровями. — Невозможно удержаться.

— Вот и играй сам! А я с обманщиками не играю.

— Когда же ты поймешь, Маруся, что все обманывают?

— Не все. Не лечи меня.

Замолкает, но долго сохранять тишину не получается.

— Давай же, святоша. Мне скучно.

И я, как всегда, иду на контакт. Знаю ведь, что одурачит, а все равно соглашаюсь! Умею достойно проигрывать, но мухлеж и сопутствующие насмешки Ярика каждый раз бесят неимоверно. Он смеется, еще и «шестерки» мне не плечи кладет.

— Как же ты меня достал! Гнусный обманщик. Клоун. Гороховый шут. Убирайся на свою кровать, — сердито смахиваю с постели карты.

Они по полу разлетаются, а этот нахал Градский только ржет. Поймав меня за запястья, скручивает и на спину опрокидывает. Сам сверху наваливается.

— Сейчас же слезь с меня… Не то я тебя…

— Уймись, святоша… — его хриплый смех неожиданно мягко стихает.

Он смотрит на мои губы, а меня вдруг безумное волнение охватывает. Воздух из легких словно ударом выбивает. Я замираю. Ярик медленно подается ближе. Ощущая на губах его горячее дыхание, вздрагиваю и глаза расширяю.

Секунда, две… И снова, как прошлой ночью, гаснет свет.