Тотариал

Ли Данре (2024)

Что такое книги? Средство развлечения и досуга? Чьи-то фантазии и нереализуемые мечты? Или наши жизни, которые мы проживаем здесь и сейчас? Она — саркастичная и бойкая девушка, привыкшая в одиночку держать удар, несмотря трудности, и уверенная, что любовь — это глупость. Он — скромный, даже робкий юноша, убежденный, что всегда может положиться на друзей, и верящий в бесконечную силу любви. Два героя. Две реальности. Две полные противоположности, которым предстоит однажды встретиться, чтобы изменить друг друга и бросить вызов целой Вселенной. Или помочь ее планам осуществиться. Ведь когда-то Вселенная раскололась на маленькие кусочки, породившие двадцать измерений. Двадцать миров, которые полны своих тайн и секретов, предназначение которых принято решать в Сундуке судеб — нулевом межмировом пространстве. Какие трудности поджидают героев в этой серой зоне и что скрывают от них другие обитатели? Получится ли у них стать друг для друга не просто книжными персонажами, но и кем-то большим?

Глава 9. Откровение

Запела молотилка, причитая:

«Любви начало — в празднествах весенних,

конец ее — в осенних сожаленьях».

Джованни Пасколи. Из цикла «В деревне»

–

« — Зачем ты согласился?!! Он же не вещь, Джефферсон! Ты понимаешь это?? Ты только что отдал своего лучшего друга в руки этой бабке!.. Ты только что предал его ради обычной безделушки, — прежде крича, теперь уже тише с безнадегой в голосе закончила Элизабет. Она понимала, что этого уже не исправить, поэтому просто развернулась и направилась к выходу из пещеры.

— Постой, я объясню. Я никогда бы не поступил так с Мартином, и сейчас я его не предал. — Юноша был совершенно спокоен, он не собирался заставлять его выслушивать и не испытывал страха, он также не собирался оправдываться. Он хотел просто рассказать задумку. Как все есть на самом деле. Правду. Даже если она возненавидит его…

— Даже слушать тебя не хочу! — выкрикнула она в сердцах. Но Джефферсон был уверен в своих действиях и помыслах, он догнал девушку и, мягко взяв ее за запястье, развернул к себе лицом. Его карие глаза были преисполнены надежды, что она примет его идеи и разделит их с ним.

— Элиз, ты же мне доверяешь? — Он заглядывал в ее глаза, точно искал в них ответа, ведь сама девушка стояла неподвижно. — Выслушай меня, прошу».

–

Фрэнк

— Ну же, впусти меня, детка. Я ведь не спал с ней. Я могу все объяснить, если хочешь.

Джеймс долбился в мою дверь уже минут двадцать. И я совсем не могла понять его мотивацию, для чего ему все объяснять? И как он собирается оправдываться?

Помни: нужно держать лицо.

Надев дежурную улыбку, я повернула дверную ручку и потянула на себя. На пороге Джеймс засверкал своей белоснежной улыбкой. Весь его вид говорил: «Наконец-то». Даже странно, что пришел он, а не она.

— Да, конечно, проходи, любимый. Я все тебе прощу, — наивно, с нотками раздражения заговорила я. Но первый его шаг на порог был встречен коленом в пах. Он согнулся пополам от боли, и мне, возможно, впервые было жаль его, ведь из нас двоих именно он выглядел жалким и беспомощным. Жаль, не потому что я его ударила, и он испытал физическую боль, а потому что он подвел меня и знал, что это чревато последствиями. Я совсем не хотела его выслушивать, но мне немного нравилось наблюдать, как он страдает. Раньше я бы над ним посмеялась, но не сейчас, не тогда, когда сама утопаю в моральной боли.

— Уходи. — Я устало поправила волосы, надрываться не хотелось, да и сил на это не было.

— Дай мне еще один шанс. — К моему удивлению, его голубые глаза были наполнены мукой, безнадежно одурманены надеждой на мое благоразумие или же сострадание. Я усмехнулась, видимо, Мишель обучила его актерскому мастерству. Сердце вновь защемило, но я не была готова пережить это снова.

— Проваливай! — Я начала закрывать дверь, выталкивая ею Джеймса за порог.

— Подумай о нашем положении, — начал тараторить он в закрывающуюся щель. — Если мы расстанемся, наши последователи снова разделяться. Малышка, мы такой хороший дуэт, у нас отличное будущее, если продолжать пиарить друг друга и объединять усилия. Неужели ты этого не понимаешь?

— Пф-ф. — И я еще позволила себе полюбить его. Идиотка! — Свали, придурок! И не подходи ко мне больше. Не смей прикасаться или пытаться заговорить. Я больше не желаю иметь ничего общего с тобой. Никогда.

— Я… мне… Фрэнк…

Он подставил ногу в проем, не желая уходить. Я в последний раз посмотрела в его наглое бесстыжее лицо, а в глазах читалось отчаяние. Тоже мне — страдалец.

Джеймс тяжело вздохнул и попрощался:

— Прости, я сожалею.

— Я рада. А теперь на выход!

Дверь хлопнула, по ту сторону послышалась нецензурная брань, видимо, я ему что-то прищемила. Это были его первые настоящие эмоции за три месяца.

Я без сожаления поднялась по лестнице на второй этаж в свою комнату и достала с полки любимую книгу.

Как же я по тебе скучала.

Бордовый, словно запекшаяся кровь, переплет казался таким родным. Золотым цветом было четко выведено название «Кривой перекресток»; таким сказочным и корявым почерком, будто в редакции это писал какой-то гоблин от руки. Раскрыв обложку, я вытащила фотографию, на которой я и Джеймс весело улыбались, я подставляла ему «рожки», а он гримасничал. По моей щеке снова покатилась непрошенная хрустальная слеза, которую я наспех смахнула в надежде, что это поможет быстрее забыть причиненные мне страдания. Меня снова использовали для своих бесполезных игр. Перевернув снимок, на обратной стороне я в растерянности перечитала стих, который когда-то он написал для меня. Наверное, это были единственные его слова, которым еще можно верить.

У меня в шкафу скелет,

Он лежит там много лет.

Фрэнк, прошу тебя, молчи,

Вот. Возьми, мои ключи.

Помнишь мать мою, родную?

Я по ней давно тоскую.

Никому не говорил,

Как сердечно я любил.

Но ее я потерял

И срываться чаще стал…

Даже с кем, уж сам не знаю,

Эта боль была слепая.

Детка, все прошло, взгляни:

Я же стал совсем другим.

Джеймс Коллинз

Какой же ты посредственный, Джеймс Коллинз, — с горечью подумала я. Чертов маменькин сынок!

Взяв с той же самой полки зажигалку, я медленно поднесла яркое и всесильное пламя к фотографии. Огонь — это власть, а игры с нею очень плохи. Это и правда было его единственное откровение на мой счет. Я тихо, без эмоций смотрела, как медленно догорают его признания. Как постепенно они превращаются в пепел.

Пронзительный писк врезался в мозг. Не уверена, так ли выглядел мой конец или начало моего эмоционального перенапряжения. Когда же кончится эта агония? В глазах резко потемнело, и я больше не могла контролировать сознание. Земля просто ушла из-под ног. Может, так все и закончится.