Голод

Лора Таласса (2020)

Четыре Всадника пришли в наш мир, чтобы уничтожить человечество. МОР, в надвинутой на лоб короне. ВОЙНА, высоко вздымающий стальной клинок. ГОЛОД, с косой и весами в руках. И СМЕРТЬ мрачный, со сложенными за спиной темными крыльями, с факелом, что курился ядовитым дымом. Они пришли, чтобы убить всех нас. Ана да Силва всегда предполагала, что умрет молодой, но никак не ожидала, что это произойдет от рук Голода — бессмертного, который спас ей жизнь много лет назад. Но если всадник и вспомнил ее, то определенно без особого тепла. Ведь при следующей встрече с ним ее ранят и оставляют умирать. Только она не совсем умирает. Если Голод в чем-то и хорош, так это в жестокости. Глупые жалкие людишки иного и не заслуживают. Как бы Голод ни старался, он не может забыть того, что они однажды с ним сделали. Но когда Ана, призрак из давнего прошлого, загоняет его в угол и угрожает расправой, это выглядит настолько очаровательно, что он решает оставить ее при себе.

Глава 13

Мы едем, а вокруг увядают поля.

Я не сразу замечаю это: Куритиба тянется долго, квартал за кварталом, и кругом только здания, вянуть нечему. Но вот мы выезжаем из города, и в какой-то момент городские строения сменяются фермерскими угодьями.

И чем дольше я еду в седле с этим человеком, тем яснее вижу, что земля меняется прямо у меня на глазах.

Поля кукурузы и сои, риса, сахарного тростника и прочего — все увядает, стебли чернеют, листья скручиваются. Кажется, они теряют цвет в считаные секунды. Когда я оглядываюсь через плечо на посевы, мимо которых мы только что проехали, там уже море мертвой листвы.

Однако диких растений Голод не трогает. Ни травы, ни кустов, ни сорняков, хищно подступающих к краю полей. Он стремится уничтожить именно то, что нас кормит.

— Тут когда-нибудь что-то вырастет снова? — спрашиваю я, глядя на умирающие посевы.

— Нескоро, — отвечает Голод, — а когда вырастет, это будут уже не посевы. Эта земля не принадлежит людям. Никогда не принадлежала и не будет принадлежать.

Несмотря на нарастающую послеполуденную жару, у меня по коже бегут мурашки.

Прежней жизни действительно уже никогда не будет. Конечно, я поняла это сразу, как только Жнец ворвался в мой город, но до сих пор не осознавала этого до конца. Не будет больше ни фермеров, ни ярмарочных дней. Ни ленивых полудней в борделе, ни вечеров, когда работа идет своим чередом. Здесь, на юге Бразилии, фермерство — основной источник дохода. Если Голод уничтожит его… ему даже не нужно будет убивать нас сразу. Рано или поздно мы все умрем от голода.

— А ты задала мне задачку, — признается Голод, прерывая мои размышления.

— Отвечу на это со всей возможной любезностью, — говорю я, болтая босыми ногами. — Засунь свою задачку себе в задницу.

Его пальцы впиваются в мое бедро.

— Это твой единственный способ решить любую проблему? Что-нибудь куда-нибудь засунуть?

— А твой — кого-нибудь убить? — огрызаюсь я.

— Задача, — продолжает он спокойно, как будто мы не поцапались только что, — состоит вот в чем: я здесь для того, чтобы уничтожать урожай и выморить голодом весь твой род, но тебя мне нужно чем-то кормить.

Похоже, его это действительно беспокоит.

— Что же ты будешь делать?

— Ты поступишь мудро, если перестанешь меня оскорблять, — говорит он. — Я видел, как люди варили ремни и кожаные переплеты Библий, чтобы набить животы хоть чем-то похожим на пищу. Видел, как они ели все, что не предназначено для еды. Видел даже, как они ели себе подобных. Все ради того, чтобы унять эту мучительную боль в желудке. Мне не обязательно делать твое выживание легким и удобным.

— Ты правда дал людям дожить до того, что они начали ремни варить? — говорю я. — С трудом верится.

Ерзаю в седле и, клянусь, чувствую на ногах его обжигающий взгляд.

— Знаешь, — добавляю я, — ты бы, наверное, был не таким кровожадным, если бы хорошенько потрахался, чтобы дать выход агрессии.

— Я не хочу быть менее кровожадным и уж точно не хочу тебя трахать.

— А я и не предлагала, хотя не сомневаюсь, что ты мог бы найти кого-то, кто не против. Может, это будет и не живой человек, но хоть что-то.

— Ты так говоришь, как будто это не ты вешалась на меня каких-то несколько недель назад, — говорит он с досадой.

Я на него не вешалась. Ана да Силва ни на кого не вешается. Она хитростью заманивает ничего не подозревающих мужчин в логово секса и подчиняет их волю своей… на какое-то время.

— Я попалась в ловушку воспоминаний о другом Голоде, более приятном.

— А я попался в ловушку воспоминаний о другой тебе, более приятной и менее сексуальной.

Я приподнимаю брови, и лицо у меня невольно расплывается в улыбке.

— Вот не знала, что тебя волнует моя сексуальность.

Он рычит:

— Ты можешь помолчать?

— Только если ты положишь мне что-нибудь в рот. Член — все еще вариант, — говорю я, просто чтобы поддразнить его.

— А говорила, не предлагаешь.

Я открываю рот, чтобы возразить, но… он прав.

— Я могу сделать исключение один-единственный раз, — говорю я, — для спасения человечества, конечно. Минет ради того, чтобы раз и навсегда покончить с кровопролитиями, — звучит вполне героически.

А ведь и правда.

Всадник рухнул на колени, когда земная женщина оказалась на коленях перед ним…

Пожалуй, над описанием надо еще поработать, но мне определенно нравится, как это звучит. Кто бы мог подумать, что минет может быть таким благородным делом.

— Отлично, мать твою.

Голод резко останавливает коня.

Вот черт.

— Погоди, — говорю я. — Ты что, правда хочешь поймать меня на слове?

Мне-то вначале хотелось просто подразнить всадника, а не всерьез исполнять свое обещание. Но теперь…

Голод спрыгивает с коня. Мгновение — и он хватает меня, все еще скованную наручниками, и стаскивает на землю. Я запинаюсь босыми ногами, кандалы звякают при каждом движении.

— Ладно, — говорю я, озираясь по сторонам. — Прямо здесь. Пусть. — Я сглатываю и откашливаюсь. — Вот не думала, что тебе так не терпится.

Я бросаю взгляд на брюки всадника. Я уже видела его обнаженным, но тогда он был так изранен, что на его гениталии я как-то не обратила внимания. Однако сейчас — черт бы побрал мое воображение — я испытываю странное возбуждение при мысли о том, что сейчас увижу его член.

Голод не делает никакой попытки расстегнуть штаны, и тогда я сама тянусь к ним.

Он смотрит на меня.

— Что ты делаешь?

Я чувствую всю силу его недовольства, направленного на меня.

— Приступаю к делу. Если ты немного стесняешься, мы можем помедленнее…

— Стесняюсь? — переспрашивает он.

Через секунду в его глазах вспыхивает понимание, а затем — что такое? — раздражение.

Он отталкивает мои руки.

— Прекрати, — говорит он с легкой досадой.

Я бросаю на него растерянный взгляд, но он не обращает на меня никакого внимания. Сосредоточенно разглядывает заросшую травой лужайку в нескольких метрах от нас. Протягивает руку в ту сторону, и я отступаю назад.

Проходит несколько секунд, а затем из земли прямо на глазах прорастает крошечный саженец, грациозно вытягиваясь вверх, разворачивает ветви.

Каких-то несколько часов назад я видела, как из земли поднимались другие растения, но сейчас это выглядит совершенно не похоже на то, что было утром. Те побеги стремились вверх угрожающе, их рождение было чем-то диким, чудовищным. А это, наоборот, похоже на медленный танец.

Это дерево растет гораздо дольше, отчасти потому, что оно чертовски громадное. Оно растет и наливается соками, и листья на нем колышутся вверх-вниз, как будто оно дышит. Ствол становится толще, и вот — чудо из чудес — на стволе и на некоторых крупных ветвях набухают бусинки плодов. Они меняют цвет, становясь из зеленых винно-красными и, наконец, фиолетово-черными.

А потом дерево замирает: его бурный рост завершен. Я смотрю на верхушку. Это джаботикаба, очень похожая на ту, с которой я собирала плоды в день, когда нашла всадника.

Голод опускает руку и поворачивается ко мне.

— Ну? — говорит он.

Я сдвигаю брови в замешательстве.

— Хочешь, чтобы я отсосала тебе под деревом?

Он выдыхает и в отчаянии закатывает глаза.

— Я пошутила.

Ну, почти. Я все еще думаю о минете, который мог бы спасти человечество.

Жнец сердито смотрит на меня.

— Это еда для тебя, — объясняет он все-таки. — Чтобы ты хоть на пять секунд перестала говорить о сексе.

Кажется, его дилемма — кормить меня или не кормить — не такая уж дилемма, когда в качестве альтернативы выступает секс.

А жаль. Я была почти не прочь попробовать его сверхъестественный член.