Голод

Лора Таласса (2020)

Четыре Всадника пришли в наш мир, чтобы уничтожить человечество. МОР, в надвинутой на лоб короне. ВОЙНА, высоко вздымающий стальной клинок. ГОЛОД, с косой и весами в руках. И СМЕРТЬ мрачный, со сложенными за спиной темными крыльями, с факелом, что курился ядовитым дымом. Они пришли, чтобы убить всех нас. Ана да Силва всегда предполагала, что умрет молодой, но никак не ожидала, что это произойдет от рук Голода — бессмертного, который спас ей жизнь много лет назад. Но если всадник и вспомнил ее, то определенно без особого тепла. Ведь при следующей встрече с ним ее ранят и оставляют умирать. Только она не совсем умирает. Если Голод в чем-то и хорош, так это в жестокости. Глупые жалкие людишки иного и не заслуживают. Как бы Голод ни старался, он не может забыть того, что они однажды с ним сделали. Но когда Ана, призрак из давнего прошлого, загоняет его в угол и угрожает расправой, это выглядит настолько очаровательно, что он решает оставить ее при себе.

Глава 15

Я просыпаюсь от криков.

Сажусь слишком резко, и меня слегка покачивает. Держась за голову, моргаю, чтобы прогнать сон. Крики, перемежающиеся слабыми мучительными стонами, не смолкают. Еще раньше, чем я успеваю осознать, что происходит, сердце начинает бешено колотиться.

Несколько секунд я смотрю в окно. Густые серые тучи не пропускают утренний свет. Крики доносятся снаружи, только теперь они начинают понемногу стихать. Кровь по-прежнему стучит в ушах.

Не знаю, как мне удается набраться храбрости, чтобы сбросить с себя покрывало (оно все еще в кровавых пятнах от косы Голода) и соскользнуть с кровати. Я не видела всадника с тех пор, как он оставил меня здесь прошлой ночью, но, судя по звукам, он времени не теряет.

Я обхожу колючий кустарник, который вчера держал меня в клетке, и крадучись подхожу к окну. Там двое людей выбрасывают на задний двор чье-то тело. На земле уже лежат другие тела, некоторые из них еще шевелятся.

Я отшатываюсь, запинаюсь о собственную пятку и падаю на пол.

Приходится медленно дышать через нос, чтобы не вырвало.

В голове всплывают воспоминания: как кромсали ножами Элоа, как кромсали ножами меня. Как люди Голода грубо швырнули мое тело в яму.

Я обхватываю себя руками за плечи. Крики нарастают, и я зажмуриваю глаза, содрогаясь всем телом.

Наступает момент, когда я должна броситься туда, как отважная героиня, и остановить Голода. Но меня парализует страх, и я заново переживаю свою ужасную встречу с всадником.

Я ведь именно для этого согласилась стать пленницей Жнеца — чтобы снова нанести ему удар. Но теперь, когда схватка с ним может многое изменить… я не могу. У меня нет оружия, но даже если бы и было, вряд ли я смогу заставить себя выйти к Голоду. Я вообще не хочу двигаться.

Голод был прав. Мне не хватает храбрости — храбрости хоть как-то противостоять его зверствам.

Сердце застревает у меня в горле, и дыхание учащается: открывается дверь спальни. Входит незнакомый человек.

— Голод хочет видеть тебя, — говорит он.

Меня все еще трясет, и я не в состоянии двинуться. Видя это, мужчина подходит ко мне, хватает за плечо и рывком поднимает на ноги.

Я стою, пошатываясь, а потом на заплетающихся ногах иду за ним в гостиную, где вся мебель сдвинута в сторону, кроме вольтеровского кресла, в котором сидит Голод.

Он восседает словно на троне, закинув ноги на подлокотник и скрестив лодыжки. Хотя еще только утро, в руке у него бокал с вином.

Судя по виду, он пьян. Очень пьян.

— Где ты была? — спрашивает он, увидев меня, и голос у него угрюмый.

— Пряталась, — отвечаю я, когда человек, который привел меня сюда, наконец отпускает мою руку.

— Прятаться — это для тру2сов, — говорит всадник, скидывая ноги с подлокотника и выпрямляясь в кресле.

Я вздрагиваю: его слова повторяют мои собственные мысли.

— К тому же, — продолжает он, — я хочу, чтобы ты хорошенько насмотрелась на то, как умирает твой мир.

Несколько секунд я гляжу на Голода в упор. Ненавижу тебя, как же я тебя ненавижу!

— Ах да, погоди-ка. — Он барабанит пальцами по подлокотнику, его брови сходятся вместе. — Кажется, я кое-что забыл…

Он усаживается поудобнее, и я слышу металлический звон. Глаза Голода загораются, и он щелкает пальцами.

— А-а. Вспомнил.

Он отстегивает что-то висящее на боку. Только когда он поднимает это что-то повыше, я понимаю, что это кандалы.

— Ты шутишь, — шепчу я.

Я же не представляю никакой угрозы. Если бы всадник не заставил меня прийти сюда, я бы, наверное, так и сидела в той комнате, где он меня оставил, придумывая одно за другим оправдания своему бездействию.

— Ты умная и дерзкая, — говорит он, — и ты мне больше нравишься, когда я могу пресечь твои выходки.

— Ты мог бы просто оставить меня в комнате, — говорю я. Никуда бы я оттуда не делась.

Всадник отставляет бокал, встает с кресла и подходит ко мне вместе с кандалами.

— Мог бы, но тогда мои мысли были бы заняты тобой.

Не знаю, как принять это малоуспокаивающее заявление.

Я не сопротивляюсь, когда всадник начинает надевать наручники. Недавние крики так напугали меня, что лишили всякой воли к сопротивлению.

За спиной раздается звук открывающейся двери и шаги входящих людей.

Одарив меня коварной улыбкой, Голод заканчивает свое дело, затем отходит, берет свой бокал с вином и возвращается на прежнее место.

Злобный извращенец.

Я бреду обратно к своей комнате — мимо пожилого мужчины и молодой девушки, неуверенно топчущихся у входа. При виде них у меня сжимается горло. Я уже знаю, чем эта история закончится.

— Разве я сказал, что ты можешь уйти, Ана? — окликает Голод резким голосом.

Я замираю на месте. После этого хамского замечания во мне опять слегка разгорается потухший было огонь.

Я оглядываюсь на всадника через плечо.

— Не будь жестоким.

— Мне не быть жестоким? — переспрашивает он, повышая голос. — Ты не знаешь, что такое жестокость. Пока не переживешь то, что я пережил. Твой род отлично научил меня жестокости.

Всадник говорит это прямо при мужчине с девушкой, ожидающих в прихожей с тревогой на лицах.

— А теперь, — командует он, и его глаза становятся жесткими, — вернись и встань подле меня. Сейчас же.

Стиснув зубы, я гляжу на него в упор. Во мне кипят страх и гнев. Неохотно я возвращаюсь, не сводя с него свирепого взгляда. Он отвечает мне тем же.

Все это время пожилой мужчина с девушкой стоят в сторонке, наблюдая за моей перепалкой с Голодом, но вот Жнец откидывается на спинку кресла и обводит их надменным взглядом.

— Ну? — произносит он. — Если у вас есть что сказать мне, говорите.

Они делают несколько неуверенных шажков вперед.

— Мой господин… — начинает мужчина, склоняя голову перед всадником.

Голод хмурится.

— Я не вижу у тебя в руках никаких даров. Тогда зачем ты здесь?

Ну конечно, этот урод считает, что человек должен подходить к нему только в том случае, если может что-то предложить.

Я снова смотрю на всадника, на его яркие прищуренные глаза, на то, как он сидит в кресле, словно король.

Он опьянен вином, властью и местью.

Пожилой мужчина словно съеживается, прежде чем набраться храбрости. Он кладет руку на плечо своей юной спутницы и подталкивает ее вперед.

Мой взгляд задерживается на его руке.

Мужчина откашливается.

— Я подумал, может быть… вы, всадник, пожелаете…

Он снова откашливается, словно не может подобрать подходящих слов.

Молчание затягивается.

— Ну? — поторапливает Голод. — Чего я желаю, по-твоему?

Опять долгое молчание.

— Моя дочь, — говорит наконец мужчина, — будет вашей, если хотите.

Дочь! Это слово звенит у меня в ушах.

Нам с Элоа было легко прийти к Жнецу. Я была секс-работницей, а Элоа — мадам, которая поставляла мне клиентов. Но предлагать свою дочь какому-то одержимому местью чужаку? От этой мысли у меня холодеет в животе.

Глаза Голода встречаются с моими, и он смотрит так, будто говорит: «Видишь? Все время одно и то же, мне уже надоело».

— Люди ужасно предсказуемы, не так ли? — говорит он.

Теперь-то я понимаю, что это наверняка происходит всякий раз. В одном городе за другим всадник открывает двери людям, которые приносят ему дары. Для бедной семьи женское тело может оказаться самым ценным, что они в силах предложить.

Меня это не должно коробить: я же сама расплачивалась этой валютой целых пять лет.

Но сейчас меня от этого тошнит.

Глаза Голода скользят по моему лицу, оценивая мою реакцию, а затем всадник вновь лениво переводит взгляд на мужчину.

— Значит, ты все-таки пришел ко мне не с пустыми руками.

Мужчина качает головой. Девушка вздрагивает; она явно боится всадника.

— Тут и смотреть-то не на что, — замечает Голод, окидывая ее взглядом. — Слишком низкорослая, и кожа у нее плохая.

Потому что она еще подросток! — хочется крикнуть мне. Неважно, что я сама была подростком, когда начала спать с незнакомцами. Это не значит, что я должна желать такой жизни кому-то еще.

— И зубы у нее… — кривится всадник.

С зубами, да и вообще с внешностью, у девушки все в порядке, но это неважно. У Голода одна цель — задеть побольнее.

Как у тех растений, которые он убивает, у Голода есть свои времена года. Иногда он светлый и радостный, как весна. А иногда, как сейчас, жестокий и холодный, как зима.

Внезапно он поворачивается ко мне.

— Скажи мне, Ана, что бы ты хотела, чтобы я сделал?

Конец ознакомительного фрагмента.