Алтайская Дзевана

Наталья Пугачёва (2024)

Жизнь Алтайской девушки, которая благодаря обстоятельствам и большой любви, попала в такой переплет, что даже духам Алтая, сложно склеить ее разбившееся сердце. А судьба, подкидывает все новые и новые испытания. И вроде все предопределено, и амуры уже потирают свои ручки в предвкушении вселенского счастья. Но каким оно будет и с кем, знает только древнейшее женское божество Умай, которая спасает жизнь девушки уже не в первый раз.

10. Анисья.

Я лежу в том доме, где мы остановились с Сашей и рядом со мной бросают мужчину, у которого горлом ещё стекает кровь. Сашу вытаскивают на улицу, а он пытается снова и снова заскочить ещё пока в открытую дверь. Он получает сильный удар прикладом и падает возле ног одного из мужчин. Второй обливает дом по периметру бензином и поджигает. Дом вспыхивает моментально, как спичка. И тут я слышу громкий крик — Таня!

Его снова бьют, и он заваливается уже на долго. Его подхватывают под руки и тащат в сторону леса, туда откуда мы пришли.

Я вижу, как дом полыхает, но одномоментно перестаёт гореть, когда к нему подходит старая, сгорбленная женщина. Она заходит в дом и тут же появляется, волоча меня. Она укладывает меня на траву и уходит, но тут же появляется с большим покрывалом, перекатывает меня на него. Подхватывает два конца и спокойно тащит по траве. В этот момент дом снова вспыхивает, а бабушка, повернувшись, плюётся в сторону огня и тихо говорит:

— Собаке, собачья смерть. — и продолжает тащить меня в сторону своего дома.

Я снова открываю глаза и вижу, как бабушка собирается снова мазать меня мазью. Она все ещё не разрешает мне говорить, показывая знаком и я снова пью какую-то жидкость. Но сейчас я не отключаюсь, а наблюдаю за её движениями. Вижу, как дверь открывается и входит эта сгорбленная старушка. Я улыбаюсь ей.

— Пришла в себя, внучка? — спрашивает она серьёзно.

— Пришла. — отвечает моя бабушка за меня.

— Ну и слава богу — и повернувшись к образам, креститься.

— Анисья, пойдём чай попьём, пусть Танька отдыхает. — говорит моя бабушка, обращаясь к сгорбленной старушке.

— Пойдём, пошваркаем — отвечает Анисья и смотрит на меня внимательно.

Они уходят в другую комнату, а меня начинает клонить в сон.

Когда бабушка разрешила мне вставать, я оглядела себя и ужаснулась. Моё тело было все в шрамах от ожогов. Я боялась смотреться в зеркало, хотя в доме ничего похожего не было. Когда я увидала своё отражение в воде, первая мысль которая пришла: — Зачем я ему такая. — и так мне стало больно от этого, что теперь плавилась моя душа, покрываясь такими же шрамами.

Когда я зашла в дом, бабушка все поняла.

— Ничего внученька, вас теперь двое, а красота ещё придёт. Будешь красивее прежнего.

— Бабушка, но в доме же небыло пожара. Полыхало только снаружи.

— Я просто не показала тебе, как облили тебя и этого ирода бензином и, так и лили, выходя из дома. А когда дом охватило пламя, огонь пошёл по пути, который ему указали. Хорошо, Анисья видела все, и как только эти душегубы скрылись, пошла огонь заговаривать, но ты уже успела обгореть. Ну а остальное ты все видела сама.

— А Саша где? Что с ним?

— Жив твой Саша. Где, где, в Москве своей, где ему быть. Они же его в зад и притащили, ну а я их усыпила, да и спрятала его. Бандиты конечно деревню перевернули с ног до головы, но не нашли его. Убивался он по тебе, страсть как убивался. Но я ничего ему не сказала, что ты жива. Сами потом разберётесь. Он хотел было назад кинуться, к тому сгоревшему дому, но я запретила. Он через неделю и уехал, кто-то за ним приехал и увёз его.

— Это даже хорошо, что он думает так, что меня больше нет. Не нужно ему смотреть на это уродство.

— Вроде ты в меня, Татьяна Владимировна даже, а дура ещё, дурой. — говорит бабушка. — С лица то воды не пить.

А я машу рукой с мыслью, — много ты знаешь про них.

— Да куда уж мне то старой, жизнь то ты прожила, а не я. — говорит она обиженно.

А я подхожу и целую её в щеку, — Прости Ба. Я как всегда не права.

— Жизнь, Танька, она штука сложная. Соломы стелить не хватит. Но поверь мне, старой. Все будет хорошо. Ребёночка мы и сами поднимем.

— Поднималки не хватит — вставляет, ворча Анисья — Не лезь, со своим сами, вот они-то пусть сами и разбираются. А то ишь, сами.

И моя бабушка замолкает. Я даже удивляюсь тому, что она слушается Анисью и не перечит.

Через неделю бабушки засобирались в Каначак. Бабушка Таня, позвала бабушку Анисью к себе жить. И та согласилась.

— Бабуль, а ты сама как сюда попала? — спрашиваю я.

— Так Анисья позвала.

— Пешком что ли пришла?

— Да ты чего, я сроду не пройду столько. Меня Орлик и привёз.

— А Орлик где? — спрашиваю я.

— Так тут пасётся и табун привёл. Все здесь. Даже Верный тут где-то был.

Я снова выхожу на улицу и вижу, Верный сидит и лапой морду прикрывает.

— Верный, ты чего, а?

А он смотрит на меня и начинает ползти. Подползая, кладёт свою морду мне на ногу, как будто прощение просит, что не уберёг.

Орлика я звать не стала, а вернувшись в дом, с порога бабушке заявила:

— Бабуль, я домой на Орлике поеду.

— Вот ещё, чего удумала. С нами поедешь, на машине, через Балыксу. Хоть и круг, но мне спокойней.

— Пусть едет, — говорит Анисья и подходит ко мне близко — Оставь все воспоминания там, где были. — и тихонечко ладонью отталкивает мой лоб. А следом целует его.

Бабушка молчит, а я опять удивляюсь тому, что она Анисье не перечит.