Оборотни Сирхаалана. Дамхан

Неда Гиал (2024)

Дамхан — оборотень, живущий неподалёку от глухих деревенек и защищающий их от нечисти, согласно древнему уговору. Найда — сиротка, подкинутая зимней ночью на чужой порог. Однажды, «благодаря» людской подлости, их судьбы переплетаются.

Глава 7: Хозяйка расселины

После солнцеворота размеренная деревенская жизнь вновь потекла своим чередом. Обе девицы, пришлые из Топок, так и остались каждая в своей деревне, чему по меньшей мере Найда была рада. Встреча с Вояной в праздничную ночь её напугала, ведь она помнила, что ту покусали волкодлаки. К счастью, друг с дружкой разговаривать им не пришлось, благо девицы из Паучьих Бочажек и Весёлок и не пытались их свести под предлогом того, что они обе родом из одной деревни, да и араней впоследствии, не углубляясь в детали, заверил её, что бояться нечего.

Вояна — в Весёлках — несмотря на непрекращающиеся потайные метания по-поводу своей новой сущности, вскорости освоилась с деревенской молодёжью. По характеру весёлая и общительная, с обращением в волкодлака она несколько посерьёзнела и набычилась, но прочих всё-таки не чуралась. К тому же Любава — главная заводила всяких молодёжных проказ в Весёлках — взяла её под своё крыло. Деда Везнича, приютившего её, опять же в обеих деревнях, не в пример Топкам, весьма уважали, так что и его приёмыша приняли безоговорочно. В остальном же жизнь её особо не изменилась — знай себе хлопочи по хозяйству, для себя да одного деда куда как меньше дел! Рукодельничай с девицами, шёлк пряди да тки, как и дома, разве что никто тебе не указ, как да что покрасить, да какие узоры выткать — лепота! Везнич её ещё и некоторым премудростям лечебным учил — какие травы когда лучше собирать да как правильно их заготавливать, простеньким заговорам да как руны вышивать. Для своих одежд ему по-хорошему надобно это было делать самому, но старик уже был подслеповат, а у названной внучки получалось лепо и споро, так что он с радостью отдал ей это на откуп. И вот вроде бы жить ей да радоваться, да только по ночам её иногда такая тоска накрывала, что волком выть хотелось. То дом родной вспомнится, как хорошо было раньше, и как в одночасье всё обрушилось. Как мать рыдала в тот день, и как отец в погреб за ней с верёвкой спустился, удавить или ещё что похуже. Её то захлёстывало отчаяние, хотелось и самой рыдать без удержу, спросить родичей — за что они с ней так? Отчего не попытались спасти? То обуревала бушующая животная ярость — наказать, растерзать, поглумиться! Раз они от неё отказались, то и ей их прощать не с руки. Ярость сменялась ужасом, что это в ней говорит та, вторая, ипостась, и что однажды она, возможно, не сможет сдержать её порывов. Волхв мягко уговаривал её хотя бы раз перекинуться, но она пока что решительно отказывалась, каждый раз вспоминая про те кровожадные мысли и опасаясь, что в волчьей ипостаси не сможет — или не захочет — им противостоять.

Пару недель спустя после летнего солнцеворота она начала замечать, что за ней вроде как приударил паренёк из местных, Ганька. То будто бы случайно мимо шёл, хотя с чего ему летом по деревне так часто без дела шастать? То придёт деду с чем помочь, что починить или выстругать. И вот вроде бы всё складно, Везничу действительно нередко помощь требовалась, но при этом шельмец на неё так и пялится, не ровен час, все глаза проглядит, да всё норовит что ей сказать хорошего, какая она хозяйка сноровистая, будто его спрашивал кто! И вот вроде бы парень-то хороший, работящий, заводной. На гулянках завсегда прибаутку весёлую расскажет, да на гуслях бренчит. Да только с одним изъяном — в младенчестве его мать неудачно уронила, и с тех пор у парня вырос горб, не слишком большой, но заметный. Вояна подозревала, что он только потому к ней и пригляделся, что она теперь вроде как сиротка да красоту свою девичью подрастеряла. Небось к местным девчонкам попригожее свататься-то не решался! В Топках она первой красавицей на деревне не была, но парни — здоровые да ладные — на неё вполне себе заглядывались, а оттого внимание «убогого», наложившись на все её страхи и сомнения, показалось ей особенно обидным. Вначале она по-привычке принялась было над ним зло насмешничать в ответ, но получила неожиданно резкую отповедь не только от деда, но и от остальной молодёжи. Ей это было непонятно — в Топках таких хилых, вроде той же Найды, не жаловали и не жалели, но с другой стороны она и сама теперь… не пойми что, да и не в Топках живёт, так что язык свой острый прикусила. Впрочем, к Ганьке милее не стала, подарков от него не брала, и как могла сторонилась. Парень же, как назло, оказался упрямым и настырным и отступать не спешил, лишь раздражая всё больше.

Найда же — в Паучьих Бочажках — напротив, так и оставалась нелюдимой. Малуше удалось чуть-чуть растопить лёд, не знавшая настоящей материнской ласки, девушка льнула к ней, но остальных селян продолжала сторониться, а по возможности и вовсе избегать. Ей вполне хватало общества сестрицы аранея, она с удовольствием помогала той по хозяйству, порой сама себе дивясь. Вот вроде все те же самые дела, что и в доме у скорняка, а всё как-то по-другому. У Малуши всегда для неё находилось ласковое слово да похвала. Даже козлятник вычистить — и то стало в радость, ведь вместо криков в избе ждала крынка молока и благодушная хозяйка. Сам араней, после того как его «жертва» освоилась в Бочажках, появлялся в деревне не чаще, чем раз-два в неделю, но всегда заходил к сестре, проведать и помочь с чем, если требовалось. Найда поначалу до одури робела перед ним, но постепенно привыкла. В Бочажки Дамхан обыкновенно заходил в человечьем обличье, разве что паучьи глазки не прятал. В остальном же сидит себе за столом самый обычный человек, а что глаз восемь, так и ладно — чай не клыки в пядь длиной, как у волкодлака какого! Общение между ними не заладилось, девушка по привычке отмалчивалась, а оборотень не настаивал, хотя иногда ей казалось, что он за ней исподтишка наблюдает. Жизнь у Малуши ей по-прежнему казалась каким-то странным мороком, полуденным сном в жару, когда не отличить явь от наваждения. Она постоянно исподволь ждала, что это всё внезапно исчезнет и всё вернётся на круги своя — к мачехиной ругани и побоям. А потому пока что просто наслаждалась душевным теплом, которым её щедро одаривала аранеева родственница. Пожалуй, только после празднества в ночь летнего солнцеворота, девушка постепенно начала свыкаться с мыслью, что это, вероятно, надолго. А вот кое-кто другой, судя по всему, в этом ничуть не сомневался. Прямо с самого раннего утра после солнцеворотной ночи, на пороге дома Малуши появилась одна из кошек Нечаевского семейства, а пару дней спустя — и вторая. Обе животинки, приходившие к Найде по ночам, с тех пор как мачеха перестала пускать её в дом, сходу повели себя так, как будто жили тут всю жизнь, а не невесть как нашли потерявшуюся хозяюшку за расселиной, кишащей огромными пауками. Не теряя времени даром, они занялись охотой на мышей да крыс, так что только и осталось, что поставить им в углу блюдечко с молоком. Найда и дивилась тому, что они её нашли, и радовалась их появлению. А однажды она и вовсе застала их греющимися на солнышке…. втроём. Между кошками затесался мéньший аранея — вероятно тот самый, что охотился тогда в подвале у скорняка да защищал её от волкодлака. Все трое расслабленно дремали, будто всю жизнь так делали, одна из кошек сонно перебирала лапками по cпинке мéньшего.

К серпеню¹ Найда постепенно освоилась и осмелела, поверила, наконец, что её не погонят обратно в Топки, да и тут никто в обиду не даст. Рукодельничьи посиделки с деревенскими девицами, на которые её упорно отправляла названная мать, надеясь растормошить, перестали быть совсем уж в тягость, хоть она до сих пор и старалась сесть в самый дальний угол и отмалчивалась. Прочие девушки пытались было её расшевелить беззлобными подшучиваниями или расспросами о жизни в Топках, но тогда она лишь совсем замыкалась в себе и со временем её просто оставляли в покое или если болтали с ней, то о пустяках. Впрочем, к одной теме девицы нет-нет, да и возвращались — все как один дивились тому, что араней зачастил в деревню. Мол, раньше хорошо, если раз в месяц заглянет, а тут каждую неделю показывается, а то и по нескольку раз — к чему бы это? Найда по-прежнему была втайне уверена, что только ради того, чтобы присматривать за ней, «бисовым отродьем», дабы чего не натворила, как в Топках. Он ведь защищал деревни от нечисти? А тут её притащил, тёмными силами замеченную, да ещё куда! К собственной родне. Разумеется, тут глаз да глаз нужен! Однако девушки скорее склонялись к мысли, что Дамхан, наконец, решил присмотреть себе невесту. Вроде как старшие сказывали, что ему как раз пора было обзавестись женой. Разговоры плавно перетекали в рассуждения о том, кто мог ему приглянуться и как к этому относиться. Девчонок охватывало странное возбуждение — с одной стороны, каждой было бы лестно его внимание и стать Хозяйкой Расселины, с другой было боязно, ведь говорят, что для этого самой надо стать оборотнем, страховидлом паучьим. С третьей — отказываться, если посватается, вроде как и не след, сочтёт ещё неблагодарными! Хозяйкой Расселины — что с оборотневской сущностью, что без — Найда становиться не хотела. Её вполне устраивала спокойная жизнь с Малушей, та хоть и тосковала иногда по давно сгинувшему жениху, но в остальном вдовьей долей не тяготилась. И девушке начало казаться, что и для неё это вполне было бы хорошей судьбой. Надобность срочно спасаться из семьи Нечая пропала, а с ней и необходимость идти за кого замуж. Она, разумеется, не сестрица аранея, так что ей ни сам араней, ни односельчане, просто так помогать, пожалуй, не станут, но пока что она по хозяйству много чего и сама могла делать, никого не прося, спасибо отчиму за «науку», а на многие лéта загадывать не хотелось.

А вот о словах про «неблагодарность» Найда крепко призадумалась. Уж её-то Дамхан вполне мог считать неблагодарной — она ведь ему даже простого спасибо так и не сказала! В ту ночь ей попросту было страшно и непонятно, когда попозже волхв её осматривал и лечил — стыдно и тоже непонятно, а потом как-то и к слову не пришлось. Разве что вставать посреди трапезы да бить земной поклон, мол, «спасибо, батюшка, что спас от гибели неминуемой и не съел!», но опять-таки, чуднó было бы так делать, да и араней бы такому вряд ли обрадовался. Решил бы ещё, что она совсем рехнулась, головой стукнутая, да на солнцепёке целый день пролежавшая. Разумеется, она Малуше с хозяйством помогала и его привечала, когда он к своей сестрице захаживал, да разве ж это благодарность? Малуша приютила её, не задумываясь, относилась, как к дочери, так что и всё это было всего лишь частью дочерних обязанностей. А самому аранею она даже слова доброго за всё время так и не молвила! Стыдоба! Однако ж как теперь исправить эту оплошность? Заговаривать с ним без особой причины по-прежнему было боязно, а к Малуше он помогать приходит. Самому же ему, кроме овец, отдаваемых деревнями, ничего не требуется, как же такого отблагодарить, чтобы и неловко не было никому и к месту пришлось? Потом её вдруг осенило — ведь Дамхан приходит лишь изредка, и когда приходит не всегда на ночь остаётся. А значит у него в Расселине должен быть дом? Ведь не может же он никогда не спать? А если он пока живёт один, бобылём, значит и женская рука там не помешает? Если, конечно, там действительно дом, а не логово лишь на паука рассчитанное… От этой мысли Найде снова стало не по себе, но ещё чуть поразмыслив, она твёрдо решилась всё-таки спросить.

Дамхан от просьбы показать ей Расселину и его жилище опешил — то и слова от неё за весь день не услышишь, а то вдруг такое — но отказывать не стал. Дурных намерений от неё не чувствовалось, а сестрица до сих пор жаловалась, что сиротка из Топок по-прежнему сторонилась чужих, так может она наконец пообвыкла и осторожно расширяет свои границы? Странно, конечно, что начиная с него и его меньших, но с другой стороны именно он её спас, может оттого ей с ним спокойнее? Чтобы лишний раз её не пугать, он не стал перекидываться в половинчатую ипостась, а повёл её потайной тропкой, начинавшейся неподалёку от Бочажек. Тропка была извилиста и крута, но по ней было под силу спуститься даже человеку. Впрочем, пару раз ему пришлось её ловить, чтобы не укатилась кубарем вниз по склону. Найда каждый раз ужасно смущалась, но на предложение вернуться обратно упрямо мотала головой. Во время спуска она старалась по сторонам не смотреть — уж больно высоко и боязно, ажно дух захватывает! А на дне расселины впервые как следует осмотрелась, да так и замерла, поражённая увиденным. В последний раз она была здесь в тот страшный день, когда её принесли на съедение «чудищу поганому», и оттого всё это убранство выглядело страшным и таящим опасность. Теперь же… она в полной мере могла оценить его красоту. Девушка в восхищении смотрела, как переливается паутинное убранство Расселины в солнечных лучах и недоумевала, как вся эта красота ей вообще могла показаться пугающей, а мелодичное позвякивание в порывах ветра — жутким? Дамхан исподтишка наблюдал за осматривающейся Найдой — девушка будто бы позабыла обо всём на свете, на её лице отражались любопытство и восторг, и ни капельки страха, даже когда то и дело пробегали стайки его мéньших. Странная всё-таки девица — людей так и шугается, а оборотня с его свитой — нет.

— Чуднó! — вдруг воскликнула Найда, будто в продолжение каких-то своих мыслей.

— Что именно? — позабавленно спросил Дамхан.

Девушка вздрогнула, осознав, что сказала это вслух и засмущалась. Да и спрашивать о подумавшемся ей было чуть боязно, а ну как обидит? Найда ещё чуток посомневалась под вопросительным взглядом аранея, но потом решилась — в конце концов «чудище поганое» обыкновенно реагировало куда спокойнее большинства знакомых ей людей.

— Говорят ведь, что пауки друг с другом не уживаются, — робко сказала она, — а тут вона их сколько! И все друг с дружкой дружат… — она снова окинула взглядом расселину и повернулась обратно к нему, — говорят же про тех, кто постоянно ссорится — «как пауки в туеске»… ну… в Топках говорили…

Дамхан едва уловимо прищурился при упоминании Топок, но в остальном вроде недовольства её вопросом не высказал, однако она всё равно окончательно смутилась под его внимательным и чуть насмешливым взглядом. Вот ведь действительно, додумалась, что спросить! И это после того, как сама в гости напросилась. Араней ещё чуть помедлил, изучающе глядя на неё, а затем тоже окинул взглядом свои владения.

— Так то пауки, — шелест его голоса был по обыкновению ровным и никаких волнений не выражающим, — а то свита аранея, — продолжил он переводя взгляд обратно на девушку.

Больше он ничего пояснять не стал, вместо этого направившись куда-то вглубь Расселины, а расспрашивать его дальше Найда не решилась, только и отметив для себя, что пауки паукам рознь. Где-то через полверсты, расселина раздвоилась и Дамхан свернул направо, в отросток ближе к Бочажкам, ещё через полверсты ущелье окончилось тупиком, в котором на сажень вверх виднелся вход в пещеру. Араней по-прежнему молча протянул девушке руку и помог ей взобраться по крутым, едва угадывающимся ступенькам. Хотя, может ей и привиделось, пауку ступени без надобности, да и в человечьем обличье Дамхан шёл по почти отвесным стенам с нечеловеческой ловкостью. Зайдя в пещеру Найда снова позабыла обо всём на свете, снедаемая любопытством. Сразу за входом — достаточных размеров, чтобы араней мог протиснуться в паучьем обличье — пещера расширялась в практически круглый каменный зал с несколькими нишами. Там, пожалуй, могло разместиться с пяток аранеев рядком. До свода в пещеру было на вид саженей шесть, и сверху пробивался дневной свет. Приглядевшись, девушка поняла, что в потолке были прорублены оконца и закрыты слюдой. Вид у пещеры был неуютный, здесь явно бывал только зверь. Неужели Дамхан действительно обитает в расселине только в паучьей ипостаси? В следующее мгновение она заметила, что одна из ниш была наполовину занавешена шёлковым пологом. Она оглянулась на аранея, безмолвно испрашивая разрешения посмотреть поближе, и тот слегка кивнул. Он наблюдал за девушкой со странным чувством и сам не зная, что думать: до сих пор в его «избе» бывала только Малуша, и то уже давно, когда была помоложе. Везнич к нему не хаживал, по крутым тропкам пожилому волхву было спускаться тяжело, а идти кругом, через всю расселину — может и не получиться. Паутинное кружево непрестанно менялось, иногда полностью перекрывая проходы. Шумных молодёжных посиделок он к себе тоже не звал — некуда, да и незачем. Да и не интересовался никто его житьём-бытьём. До сих пор. И ей-то это зачем? Живёт и живёт себе у сестрицы, обеим в радость, и хвала богам.

Найда тем временем подошла к переливчатому пологу, заглянула в нишу, да так и замерла в удивлении. Эта ниша была больше остальных, и в ней была вырублена и обустроена целая комнатка. В одном углу стоял большой резной ларь, за ним задвинута прялка, а перед ним — небольшой стол с резными ножками и такая же лавка. Напротив всего этого была обустроена простенькая постель — за неимением печки или полатей, прямо на больших грубо отёсанных камнях, но зато с навесом над ней, из всё того же переливчатого паучьего шёлка. Для пещеры оборотня-одиночки смотрелось странно, уместнее было бы такое увидеть в богатых купеческих домах в городе, но с другой стороны… девушка глянула наверх на свод пещеры, в некоторый местах пробитый корнями деревьев — пожалуй, здесь он был больше необходимостью, чем роскошью, да и шелкопряды у аранея всегда под рукой. Найда осторожно провела рукой по резным столбикам, поддерживавшим навес. Интересно, кто их вырезал? Паучки, будто бы бегущие по ним, смотрелись как живые, и столбики не выглядели старыми, но Дамхан ею ни разу за столярничеством замечен не был. Постель выглядела крупноватой для одного, но в остальном и основная берлога, и жилая «людская» ниша выглядели типичным жилищем бобыля — пылища да голые стены, когда-то обмазанные глиной, которая уже успела растрескаться и лишь добавляла грязи на полу.

Найда ещё чуть поразмыслила, оглядывая всё это непотребство, а затем решительно погнала аранея наломать веток. Дамхан изумился и попытался протестовать, недоумевая зачем ей всё это нужно, но обыкновенно робкая сиротка осталась непреклонна: его берлогу непременно нужно было вычистить! Аранея вполне устраивало его логово и в нынешнем состоянии, но… он посмотрел на то, как девушка энергично принялась перетряхивать постель и тюфяк, и решил не препятствовать. Получать заботу от кого-то иного кроме Малуши было странно, но вполне себе приятственно. К тому времени как он вернулся со свеженаломанными берёзовыми прутьями, Найда успела полностью перетряхнуть постель, добавив к прочему мусору на полу ещё и редких пучков соломы, собрала с неё простыни, которые действительно давно уже стоило бы постирать, и открыла ларь, видимо в поисках свежего белья. Оно там действительно было, но сверху она нашла кое-что другое: пряслице, изготовленное его отцом для матери с надписью на праязыке сирхаалана, завёрнутое в платочек, вышитый ею для него. Простенький, беленький, со схематическими таракашами по краю, изображающими меньших. Девушка завороженно разглядывала обе вещички, убранные им с глаз долой поглубже в ларь — слишком болезненны были навеваемые ими воспоминания — услышала его шаги, подняла глаза и вздрогнула, будто бы обжегшись его взглядом. Страшно смутилась, суетливо завернула пряслице обратно в платочек и бережно уложила в ларь. Дамхан сгрузил охапку берёзовых веток на стол и снова вышел из пещеры, так ничего и не сказав. Найда постояла ещё какое-то время, глядя ему вслед и сомневаясь не стоит ли побежать за ним и повиниться, что нечаянно запустила руки куда не след, но вспомнила его взгляд, зябко повела плечами, и передумала. Вот ведь дурища! Благодарность решила показать, а вместо этого вытащила на свет что-то сокровенное! Кто тебя просил? Девушка вздохнула и принялась собирать веточки в метёлку, дав себе зарок брать только самое необходимое и больше никуда носу не совать.

Дамхан спустился вниз от входа в пещеру, прислонился к каменному столбу, коими было усыпано дно расселины и со вздохом прикрыл глаза. Изначально он собирался помочь ей, неловко было как-то оставлять кого-то чужого вычищать собственное жилище, но после увиденных памятных вещей родителей ему нужно было проветриться. Матери он не знал вовсе: она умерла родами, только и осталось от неё, что надпись на пряслице — Ладе, любимой. А воспоминания обо отце были настолько глубоко загнаны и запечатаны в недрах памяти, и вызывали такой ужас, если он пытался о тех временах что-то вспомнить, что, пожалуй, можно было сказать — лучше бы он и его совсем не знал. Какое-то время араней пытался смириться с вещами, напоминавшими о них — стены «людской» части логова не всегда были такими голыми: и мать, и те кто был до неё, неизменно устраивали уют в оборотневском жилище — но не смог. От большей части он просто избавился, но от этих двух памятных вещичек, каждая из которых буквально излучала ту любовь, что его родители испытывали друг другу, он отказаться не смог, так что пришлось убрать с глаз долой. Последний раз он их видел лет десять назад, и теперь они всколыхнули тщательно упрятанные чувства, которые он не был готов показать никому, пожалуй, даже Малуше. На Найду он, впрочем, не сердился, сам пустил её хозяйничать, так чего уж теперь. Да и вообще было как-то странно видеть её, держащей эти вещи в руках, вроде как и неприятно, что она что-то настолько сокровенное нашла, но в то же время… Дамхан отвлёкся от размышлений, когда из пещеры вылетело облачко пыли, а вслед за ним показалась раскрасневшаяся девушка.

— Огниво надобно! — выпалила она, прежде чем он успел что-то сказать.

— Зачем? — удивился оборотень.

— Негоже сор из избы… жилища, — смущённо поправилась она, — просто так выкидывать, сжечь надобно, а то привлечёт ещё чего!

Араней усмехнулся — людские поверья были ему чужды, да и ему ли бояться нечисти, но спорить опять-же не стал, за огнивом, правда, к Малуше возвращаться пришлось бы, ему самому оно было без надобности.

— Может ещё чего надобно? — со смешком спросил он.

— Воды ведёрко! — без раздумий выпалила Найда, — и тряпья, какого не жалко! — добавила она и снова исчезла в пещере.

Дамхан лишь покачал головой, удивляясь. Взяв на себя роль «хозяйки», сиротка из Топок выглядела куда уверенней обычного. Он чуть посомневался, стоит ли оставлять её одну, хоть и ненадолго, но потом всё-таки направился обратно к Малуше. В расселину просто так никто не сунется, его меньших она не боялась, а если что — они же её и защитят до тех пор, пока он не вернётся. Сестрица чуть подивилась его появлению и просьбам, но ничего не сказала, лишь как-то странно усмехнулась.

По возвращении, он обнаружил чуть поодаль от входа в пещеру круг, выложенный из небольших камней, а в нём сор, выметенный из его «избы», который обязательно требовалось сжечь. Данное занятие, о важности которого их мнения расходились, она препоручила ему, а сама забрала ведёрко и снова исчезла в пещере. Дамхан чуть усмехнулся, поджёг насыпанный вперемешку с сором суховей и задумчиво уставился на огонь. Вот вроде и смешно всё это, а вместе с тем по душе какое-то странное тепло разливается. Усмешка невольно расползлась шире — недаром в деревнях говорят «ласковое слово и кошке приятно». Невольно вспомнилось и то, что его мéньшие эту девчушку своим вниманием отметили, и странная улыбка сестрицы. Неужто разглядели чего, что он сам пока проглядел? Может потому и не слишком покоробило его, что она те памятные вещички нашла? Араней чуть прищурился, по-прежнему глядя на огонь. Мысли о спутнице его посещали, и в последнее время часто, но из-за робости девиц перед ним как-то всё больше отвлечённо, словно понарошку. Задуматься о таком и о ком-то конкретном всерьёз было странно и непривычно, и он не совсем знал, что ему с этим делать и что же он должен чувствовать, дабы понять та ли это, единственная. В следующее мгновение он чуть шевельнул рукой, словно отмахиваясь от глупых мыслей — даже если та, негоже ему чего-то ждать от сиротки, только что спасшейся от дурных родичей, хоть бы и он её спас. Поневоле. А вот присмотреться… ниточку губ вновь чуть тронула улыбка — присмотреться, пожалуй, можно.

К тому времени как Найда наконец снова вышла из пещеры и с гордостью объявила, что закончила, начало вечереть. Дамхан зашёл внутрь и осмотрелся: пещера была дочиста выметена, а «людская» ниша ещё и вымыта, мебель протёрта от пыли, включая все завитушки резных фигурок. Девушка поглядывала на него с некоторым беспокойством — а ну как не одобрит, но ему, пожалуй, нравилось. Стало свежее и… уютнее. Дамхан улыбнулся и не удержался от озорного:

— Благодарствую, красна девица, за заботу.

Щёки Найды заалели от смущения, но было очевидно, что она была польщена и довольна — благодарность всё-таки удалась, несмотря на промашку в начале. Озорное настроение аранея отпускать не спешило, а потому, когда они снова вышли из его пещеры, чтобы вернуться к Малуше, он не стал вести её окружным путём к тропке, а бесцеремонно подхватил на руки и, перекинувшись в половинчатую ипостась, взобрался наверх прямо по отвесной стене. У кромки расселины он вновь перекинулся обратно и бережно поставил её на землю, на мгновение их взгляды встретились, и Найда густо покраснела, будто только сейчас осознав, что могло подразумевать хозяйничание в его доме, а в следующий миг он почуял, что она не на шутку испугалась. Оборотень невозмутимо убрал руки и без лишних слов направился к дому сестрицы по едва заметной тропке, чуть усмехаясь своим мыслям: вот тебе и присмотрелся — напугал до чёртиков. Чуть помедлив, и ругая себя за вспышку ужаса, девушка пошла следом.

После жизнь пошла своим чередом, Дамхан по-прежнему регулярно наведывался к сестрице, Найда по-прежнему всё больше отмалчивалась, а он не настаивал. Впрочем, иногда ему казалось, что она всё же к нему чуть оттаяла: нет-нет да прислушается, когда он Малуше что-то про свои похождения рассказывает, да и не шугается больше, если он помощь напрямую предложит, а не через сестрицу, как делал раньше. Да и за собой стал замечать, что ему радостно её видеть, хоть и досадно немного, что она вновь замкнулась.

***

В третью неделю версеня² в Бочажках и Весёлках праздновали осенины в честь сбора урожая. Празднества обыкновенно длились неделю, начинаясь за три дня до осеннего равноденствия и заканчиваясь через три дня после него. Первые обряды проводились в каждой деревне порознь, а начиная с самого дня равноденствия устраивалось общее пиршество попеременно то в Весёлках, то в Бочажках. А сразу после и вовсе нередко устраивались свадьбы, на которых опять-таки гуляли обе деревни. В этом году очередь готовить основное празднество была за Бочажками. Найда, к своему удивлению, обнаружила, что впервые не боится деревенских посиделок, и даже рада приближающимся гуляниям. Бочажковские хозяйки вовсю готовились к предстоящим застольям, то и дело забегали к Малуше перекинуться словечком о том о сём, и девушка вдруг тоже ощутила радостное предвкушение праздника, нормальное для всех остальных и столь непривычное для неё. Малуша исподтишка наблюдала за приёмной «дочуркой» и тихо радовалась, что ту всё-таки удалось растормошить.

Урожай в этот раз выдался богатый, так что наготовлено было всего сверх меры. Празднества начались с братчины в первый день, когда на пиршество собрались главы семейств. На второй день женщины обеих деревень ранним утром чествовали Осень и Мать Землю, испрашивая плодородия и пахотам, и себе. А чуть позже ходили к мавкину пруду с угощением-подношением мёртвым девам. С одной стороны, вроде бы нежить — существа богам противные, но с другой — местные женщины их почитали и за покровительниц, особенно несчастливо влюблённых. На третий день избы вычищались и сжигались старые вещи. Найда без сожалений бросила в костёр старое замызганное платьице, в котором её принесли в жертву аранею, и наконец-то почувствовала, как та, старая, жизнь в Топках, начинает её отпускать. Будто камень с плеч отвязали.

В день равноденствия по обычаю был обновлён огонь в избах — старый огонь потушен, а новый зажжён с особым ритуалом и обращением к Дажьяру, чья благосклонность была особенно ценна вблизи болот, и прочим богам. А уж после начались гуляния и безудержное пиршество. Празднества продолжались ещё три дня и прошли отменно, вот только араней ни на одно из них так и не заявился. На застолье в последний день осенин молодёжь из Весёлок упоминала, что он ненадолго появлялся в их деревне в первый день на братчине — мрачнее обычного, посидел немного вместе с Везничем, да и ушёл, не простясь. Найду это встревожило, но расспрашивать она не решилась, а остальных его отсутствие, судя по всему, никак не беспокоило. Араней к людским праздникам был равнодушен и появлялся на них лишь под настроение.

По-настоящему чуднó было то, что он перестал появляться у Малуши. До осенин приходил чуть ли не каждый второй день, а после — как отрезало. Вернее сказать, приходил, но будто нарочно выгадывал, что Найды не будет дома или поблизости. То она была на рукодельничьих посиделках, то её черёд был в общинной овчарне прибраться, то в лес за чем с прочими девицами пошла. Девушка недоумевала и тревожилась — а ну как обидела его чем и он поэтому её теперь избегает? А ещё она вдруг поняла, что… тоскует. Вот вроде бы и боязно было чуть-чуть, когда он приходил и будто бы наблюдал за ней, а теперь ей не хватало и его приходов, и чудны́х рассказов про его житие, и даже просто молчания вместе, пока она суетилась по дому, а он что-то мастерил для сестрицы. Сама Малуша к сиротке относилась по-прежнему и об этих переменах ничего не говорила, а спрашивать Найде было неловко. Кто она ему? С чего ему перед ней ответ держать? Но как же пусто стало в доме!

На рукодельничьих посиделках девицы тем временем занялись вышивкой приданого, кто к намеченной вскорости свадьбе, кто в помощь подружкам или себе на будущее. Кое-то со смехом посоветовал Найде тоже вышить рушничок для суженного, ведь мавки и её венок отметили. Девушка поначалу смутилась и отмахнулась, но потом задумалась. Ей вспомнилась та полянка с эльфийскими чашами, светящимися алым в солнечных лучах. Из-за ужаса того дня волшебные воспоминания надолго поблёкли, но теперь, когда ей больше некого было бояться, та зачарованная картина снова завладела её мыслями. А что если…?

Следующие две-три недели Найда была буквально одержима вышивкой рушничка. На посиделках с девицами она и раньше практически не участвовала в разговорах, а тут и вовсе с головой уходила в рукоделие, словно боясь упустить хоть что-то из того чудесного воспоминания. Девицы подшучивали и лукаво переглядывались, но не мешали. Дома у Малуши она тоже использовала любую свободную минутку, чтобы продолжить вышивку, и отчего-то прятала её от хозяйки, будто снова опасаясь, что её «мазню» уничтожат. Даже когда она занималась другими делами по-хозяйству, вышивка занимала все её мысли. Она вспоминала мельчайшие детали той чуднóй полянки и размышляла как бы их половчее изобразить на рушнике — поваленный ствол с причудливым разлапистым корнем и тронутый мхом, рядки светящихся на солнце эльфийских чаш и парочка ярких бабочек над ними. Когда центральная часть наконец была готова, как-то само собой так получилось, что по полям она начала вышивать пушистых восьминогих таракашей — вроде тех, на утвари в логове аранея, почему-то перемежая их цветками духогона, будто оберегом от нечисти. Когда рушничок был наконец готов, она и сама невольно залюбовалась результатом — казалось ещё чуть-чуть и оживёт полянка, послышится пение лесных птиц… Найда тайком вздохнула — вот бы ещё раз повидать ту прогалинку, любовно провела рукой по вышивке и аж подпрыгнула, когда рядом кто-то громко ахнул. Она и не заметила, как её окружили остальные девушки и теперь ахали и охали, тоже любуясь на искусную вышивку.

— Да такой рушник самому Хозяину Расселины поднести не стыдно! — сказала одна из них и Найда замерла, словно громом поражённая, а потом вдруг схватила рушник и, прижав его к груди, опрометью бросилась прочь, к немалому удивлению остальных.

Она бежала домой во весь дух, словно от этого зависела её жизнь. Только бы успеть! Только бы он ещё был там! Только бы он вообще пришёл!

***

— Ну ты хотя бы скажи, что случилось-то? — спросила Малуша. — Сам смурной какую неделю, девка мается. Тихоня — мне ничего не говорит, но я же вижу!

— Да видел я… — нехотя прошелестел Дамхан в ответ, — на осенинах…

— Что?

— Парень из ваших за ней приударил…

— Всего лишь? И что с того? Тебе-то кто мешает самому за ней приударить? — со смешком спросила женщина.

— Ей так лучше будет… — после затянувшейся паузы сказал араней. — И ему она нравится, и сама вроде не против.

— А её ты спросил, как ей лучше будет? — возразила Малуша. — Она же до сих пор чуть что — снова людей шарахаться начинает! Только при тебе толком и расцветает…

Молчание затянулось, наконец Дамхан чуть покривился и сказал:

— А что если это просто из благодарности?

— Да даже если и так! — отрезала Малуша. — Чем плохо-то? Какая девица ещё сможет похвастаться, что её сам Хозяин Расселины спас? — она шутливо ткнула брата в бок, но тот лишь нахмурился.

Сестрица какое-то время смотрела на него, а потом досадливо продолжила:

— Тебе она люба, ей ты тоже люб, вон аж сама твою берлогу намыть вызвалась! Что тебе не так?

— Я не хочу, чтобы оказалось, как с матушкой, — после очередной долгой паузы тихо ответил Дамхан, и Малуша чуть вздрогнула от этого напоминания о тётке. — Она и так хиленькая…

— Да с чего ты взял, что с ней так же будет? А что до хилости, так никто ж торопиться не заставляет, перезимует у меня, а там и…

Дверь заскрипела и оба обернулись.

***

Вихрем вбежав в калитку Найда на некоторое время остановилась на пороге отдышаться — если Дамхан всё-таки не приходил, то ей не хотелось объясняться с хозяйкой. Переведя дух и чуть успокоив колотящееся сердце, она тихонечко отворила дверь в сени, подошла к внутренней двери, ведущей в дом, и сердце снова бешено заколотилось, когда она услышала голоса. Он пришёл! Он действительно пришёл! Девушка счастливо вздохнула и открыла дверь.

Хозяйка и араней чуть удивлённо посмотрели на неё, не ожидая её возвращения так рано, Малуша прервалась на полуслове. Найда было оробела, заметив, что Дамхан чуть нахмурился, но отступать было поздно. Она упрямо сжала губы, развернула рушничок и протянула ему. Араней пару мгновений недоверчиво смотрел на предложенный ему подарок, но затем всё-таки взял его. Малуша подавила смешок и позабавленно наблюдала за братцем, заворожённо разглядывающим вышитую полянку. С любопытством пригляделась сама и расплылась в гордой улыбке — названная дочь оказалась знатной мастерицей. Дамхан потрясённо рассматривал эльфийские чаши, бабочек, стилизованных мéньших, припомнил, как Найда в ночь летнего солнцеворота рассказывала ему про чудную полянку. Пожалуй, и самому стоило бы на такую красоту поглядеть… И вдруг ему подумалось — а собственно какого лешего он кочевряжится? Его меньшие приметили девушку куда раньше него и были готовы защищать её даже от волкодлаков. Сестрица на неё тоже не нарадуется, и ему она приглянулась… и, судя по подарку, он ей тоже…. Дамхан поднял взгляд на зардевшуюся девушку, с беспокойством вглядывающуюся в него, ожидая реакции, и широко улыбнулся.

***

Следующие несколько недель пролетели незаметно. Дамхан принялся показывать Найде всё, чем занимался сам — и с мéньшими, и с нечистью. Рассказывал про всё в мельчайших подробностях, объяснял что к чему, познакомил с мавками. Даже брал её с собой к Гиблым Топкам, проверить сеть, натянутую по поверхности омута и подлатать, если требуется. Найде было одновременно и радостно, и любопытно, и боязно. Радостно от того, что с аранеем оказалось так легко и интересно, да ещё характером он оказался паче чаяния открытым и весёлым. Девушка даже подивилась, что не замечала этого ранее — видимо слишком боялась, всего. Любопытно — потому что где ещё узнаешь столько про лесное зверьё и нечисть, причём не с точки зрения убежать и бояться, а с точки зрения с чем бороться, а с чем лучше задружиться. А боязно… Вот вроде бы уже и привыкла она к нему, и даже люб он ей… Добрый, весёлый, заботливый… да и защитить может как никто другой! И, пожалуй, красив… когда привыкнешь к глазам необычной расцветки, да ещё обрамлёнными паучьими глазками, да чудному цвету волос с серебрением. Иногда так и тянуло приголубить, но Найда робела. Однако как перекинется он в свою вторую ипостась — так всё внутри обрывается. А как представит, что и ей такой стать придётся — так хоть замертво от ужаса падай. Дамхан, казалось, всё понимал и не торопил. Наоборот, уговаривал её подождать с решением как минимум до весны, когда он выйдет из зимней спячки. Но… чем ближе была зима, тем неспокойнее становилось Найде. Она с некоторым удивлением поняла, что отчаянно не хочет оставаться без него в деревне, будто бы как только он закуклится в кокон, так жители Бочажек повернутся против неё. Твердила себе, что это глупо, но вынуждена была признать, что, несмотря на свою боязнь его сущности, по-настоящему в безопасности она чувствовала себя только зная, что он в любой момент может заявиться в деревню. Дамхан был немало удивлён, когда она стала настаивать на том, чтобы перезимовать в Расселине с ним. Он долго уговаривал её одуматься, объяснял, что для этого превращение в оборотня должно произойти уже сейчас и пути обратно не будет. Но девушка была непреклонна, и араней в конце концов сдался.

Когда листопад³ перевалил за середину и вовсю начались заморозки, Дамхан с Найдой попрощались с Малушей и отправились в Расселину. Берлога аранея встретила их ледяным холодом, в низине стены уже покрылись узорчатой изморозью. Оборотень отвёл невесту к нише подальше от входа, спрятанной за пещерной стеной, и пристально посмотрел на неё, словно бы сомневаясь. В его взгляде явственно читалась забота и… жалость?

— Готова? — наконец спросил он.

Девушка молча кивнула.

— Точно? — по-прежнему сомневаясь настаивал он, — еще не поздно все отменить… если боишься…

Найда замотала головой. Это была отчаянная ложь: разумеется, она боялась — сердце от страха билось так, что казалось вот-вот выскочит из груди. Впрочем, Дамхан это знал и сам, как и то, что она не уйдет, как бы он её не гнал. Она ринулась в эти отношения словно в омут — отчаянно и бесповоротно, а он…

— Закрой глаза, — уже совсем другим тоном приказал араней.

Найда послушно зажмурилась. Послышался шорох, но не успела она осознать, что оборотень сменил ипостась на паучью, как тело пронзила жуткая боль, за которой последовало запоздалое ощущение вонзившихся в бок жвал. Ей захотелось оттолкнуть его, закричать, сказать, что передумала, но она не смогла даже разлепить век — все тело охватил паралич. Беспамятство коконом обволакивало слабеющее сознание, всё её существо кричало, сопротивлялось, билось, силясь вырваться, но…

— Как была дура убогая, такой и осталась! — хлестнул издевкой голос мачехи. — Тю! Взаправду поверила, что он к тебе женихаться будет? Ишь, нашлась Хозяйка Расселины… Сожрет тебя и дело с концом!

Боль усилилась, придавая весу мачехиным словам.

— Сожрет с косточками, — послышался следом голос Глашки. — даже для похорон ничего не оставит. — сестрица разразилась визгливым мертвячьим смехом.

Боль стала совсем нестерпимой, кровь резко прихлынула к голове и зашумела в ушах, заглушая еще чей-то насмешливый голос, и в следующее мгновение Найда провалилась в забытье.

Воспоминания сменялись видениями и причудливо перемешивались с ними. Вечно ругающаяся мачеха, раздутая до безобразия — словно баба на чайник — и упёршая руки в боки. Глашка-мертвячка, то прихорашивающаяся с зеркальцем, то тянущая к ней когтистые руки. Бабушка с вечно-заплаканными глазами, замазывающая её очередные художества глиной. Страшная усохшая баба с горящим взором, бубнящая заумь. Что-то уж совсем жуткое — многоокое и многолапое, перетекающее из обличья в обличье и вымораживающее душу. Мужчина с усталым взглядом и крепкими надёжными руками — отец? — заставивший потусторонний ужас отступить, но сам сгинувший в нём. Грустная незнакомая женщина, пеленающая её и поющая колыбельную. Звёздная зимняя ночь, щёки немеющие от лютого мороза…

От очередного приступа нестерпимой боли она распахнула глаза и несколько раз недоуменно моргнула: перед лицом мерцала стена паучьего кокона. Найда снова отчаянно забилась, силясь высвободиться, но руки и ноги словно были крепко спеленаты, а шея не гнулась, отчего она даже не могла наклонить голову и посмотреть. За стенкой кокона что-то зашевелилось, она присмотрелась и обмерла от ужаса, разглядев очертания гигантского паука. Зверь как-то странно дёргался и извивался, то вздыбливаясь на лапах, то снова оседая, и словно бы двоился. Веки девушки снова потяжелели и она забылась тревожным сном.

Вновь замелькали воспоминания-видения, но они словно бы сменили тональность. Малуша, по-матерински гладящая её по голове… Мавки, в безудержном веселье кружащиеся в хороводе — то ли по дну мавкиного озера, то ли по лужку перед ним… И откуда у неё только такое воспоминание? До сих пор несколько пугающие, но такие непохожие на то, что было в Топках, рукодельничьи посиделки. Рушничок с полянкой эльфийских чаш, который она вышила для Дамхана… Сам Дамхан… Она с невероятной чёткостью вспомнила все встречи с ним: странный путник у общинного колодца в Топках, чудовищный получеловек-полупаук, который паче чаяниям не сожрал её, а спас… Деревенский любимец, радостно привечаемый в каждом доме Бочажек и Весёлок… Бесхитростный худощавый парень с открытым взглядом, за которым тем не менее угадывалось что-то чуждое и жутковатое… Последним всплыло его лицо, когда она подарила ему рушник: сдержанное радостное удивление и замешательство. Вот он поднял на неё взгляд, глаза — и человечьи и паучьи — словно бы замерцали лунами, и вдруг рассыпался тысячами мелких пауков. Найда отпрянула и чуть покачнулась, обнаружив себя стоящей на огромном валуне посреди Расселины, убранной паутинными кружевом. Девушка растерянно озиралась — полчища меньших устремились к ней, воздух заполнился топотанием тысяч маленьких лапок, шелестом трущихся друг о друга хитиновых волосков и словно бы каким-то говорком. Море аранеевских служек захлестнуло валун, на котором она стояла, на мгновение замерло в паре вершков от неё, а затем устремилось вверх, прям по ней. Найда открыла было рот, чтобы завизжать, да так и застыла, внезапно «услышав» тысячи и тысячи мыслишек подданных аранея. Её подданных. От удивления она снова распахнула глаза.

Завесь кокона затрепетала и внезапно распалась надвое. В проёме показался Дамхан — непривычно похудевший и осунувшийся — и с тревогой вгляделся в неё. Разглядывал он её, казалось, вечность, но наконец улыбнулся — с облегчением и, как ей почудилось, с едва уловимым разочарованием. Затем он разодрал кокон донизу и протянул ей руку. Найда недоуменно воззрилась на неё, ощущение спеленутости паутиной не проходило, но к ее удивлению, на этот раз ее ничего не удерживало. Араней помог ей выбраться из остатков кокона и снова осмотрел с ног до головы. Девушка, в свою очередь, несколько заторможено рассматривала полупрозрачный паучий каркас, лежавший у входа в пещеру.

— Старый панцирь после линьки, — пояснил оборотень, проследив за ее взглядом.

Найда поежилась: сброшенная шкура неприятно напоминала мертвого паука. В следующее мгновение панцирь зашевелился и девушка ойкнула, но это были лишь меньшие, решившие уволочь ненужный ворох хитина прочь.

— Ты голодна? — спросил Дамхан, по-прежнему пристально глядя на нее.

Найда удивленно посмотрела на него, с чего бы ей оголодать, всего лишь ночь проспала. Но тут в животе требовательно заурчало и она поняла, что действительно зверски голодна. Однако, когда араней чуть посторонился и она увидела, что ей предлагалось отведать, и осознала, что для этого придется перекинуться в паучью ипостась — ей стало дурно. Оборотень еле заметно усмехнулся и успокаивающе привлёк ее к себе.

— Тихо-тихо, — прошептал он, гладя ее по голове. — Отведем тебя к Малуше, она наверняка уже вкусностей наготовила.

Девушка подняла голову, её губы чуть тронула виноватая улыбка. Она по-прежнему ужасно робела перед ним. Взгляды их встретились, Дамхан как-то странно вгляделся в неё, бережно обхватил её лицо руками и осторожно поцеловал. Губы Найды обожгли ледяным холодом, на поцелуй девушка не ответила. Араней снова приоткрыл глаза, Найда стояла зажмурившись и покорно ждала продолжения. Оборотень чуть раздосадованно дернул уголками рта, но ничего не сказал, вместо этого ласково потрепав её по щеке. Девушка удивлённо открыла глаза, поняв что продолжения не будет, и тайком с облегчением вздохнула. Впрочем, от Дамхана и это не укрылось. По человеческому понятию они еще не были женаты, обряд должен быть проведен после её превращения в аранею. Собственно оборотню обряд был без надобности, он не нуждался в благословении богов, но так уж было заведено у деревень рядом с Расселиной, что весной, после первой зимовки будущей жены Хозяина в паучьем коконе, волхв проводил обряд. Возможно после этого она станет ласковей?

— Пойдем, — он взял девушку за руку и они вышли из пещеры.

Улица ошарашила Найду весенней погодой. В тени ущелья по-прежнему лежал снег и было морозно, но солнце уже припекало и сверху доносились птичьи трели. Девушка запоздало вспомнила, что ночёвка на самом деле была зимовкой. Дамхан перекинулся в половинчатую ипостась, подхватил всё ещё несколько заторможенную Найду на руки и стремительно взлетел по отвесной стене на край расселины. Наверху он перекинулся обратно человеком, по-доброму рассмеялся, глянув на недоуменно озирающуюся невесту — та так и не могла поверить, что уже весна — и потянул её за собой по тропинке в Паучьи Бочажки.

Малуша встретила их радушно, действительно наготовив снеди на целое застолье. Братец любил захаживать к ней после зимней спячки, хоть и не совсем на пустой желудок, а в этот раз ещё и с невестой будет! Пока девушка усаживалась за стол она обменялась с Дамханом взглядами, тот чуть заметно покачал головой в ответ на не высказанный вопрос. Малуша тайком вздохнула, но более своего разочарования ничем не выдала. Ничего, все образуется! Согласно семейным байкам, тётка её тоже не сразу обратиться решилась. Глядишь, и Найда пообвыкнет со временем.

Примечания

1

Август

2

Сентябрь

3

Ноябрь