Наши за границей

Николай Лейкин (1895)

Знаменитая книга популярнейшего русского писателя Николая Александровича Лейкина (1841–1906), издателя петербургского юмористического еженедельника «Осколки» (именно там печатался А.Чехонте), выдержала до революции 27 изданий. С тех пор она стала ещё смешнее и актуальнее.

Странный Берлин

Через несколько минут поезд остановился.

Застучали железные молотки о чугунные колёса вагонов, засуетились кондукторы, распахивая дверцы купе. Слышались возгласы: «Dirschau! Dirschau! Drei Minuten…»

Глафира Семёновна спокойно сидела около открытой двери купе и смотрела на платформу, по которой сновали носильщики с багажом, катились тележки с ящиками и тюками, суетилась публика, размахивая руками с зонтиками, баульчиками, связкой пледа. Николай Иванович спал, похрапывая самым аппетитным образом.

Вдруг к их купе подбежал кондуктор, несколько минут тому назад ревизовавший их билеты, и поспешно воскликнул, обращаясь к Глафире Семёновне:

— Madame, was sitzen Sie denn? Sie reisen nach Berlin, also hier müssen Sie umsteigen! Das ist schon Dirshau.

Глафира Семёновна ничего не поняла и, не шевелясь, смотрела во все глаза.

— Dirschau! Müssen umsteigen! — повторил кондуктор и сделал жест, приглашающий её выйти из вагона. — Schneller! Schneller! Umsonst werden Sie nach Danzig fahren.

— Коля! Да проснись же! Смотри, что он говорит! — засуетилась Глафира Семёновна, расталкивая мужа.

Тот проснулся и потягивался. Кондуктор кричал: «Schnell, schnell!» — и показывал, что надо выходить из вагона.

— Коля! Да прочухайся же! Он машет и показывает, чтобы мы выходили из вагона, — продолжала Глафира Семёновна. — Поломалось что-нибудь, что ли?

— Да почему же я-то знаю! — зевал Николай Иванович во всю ширину рта. — Спроси. Ведь ты всё-таки лучше меня знаешь немецкий язык.

— Вир ин Берлин, — сказала кондуктору Глафира Семёновна.

— Ja, ja. Nach Berlin. Also hier müssen Sie umsteigen und weiter fahren. Gott im Himmel! Was tun Sie denn? Es bleibt nur eine Halbe Minute. Weg von Waggon.

И опять жест, приглашающий выйти из вагона. Николая Ивановича кондуктор даже схватил за руку и потянул к двери.

— Чёрт его знает, куда он меня тащит? — упирался тот. — Приехали, что ли? Хер кондуктор, Берлин?

— Ja, ja… Berlin… Schneller! Schneller!

— Глаша! Вообрази, в Берлин приехали! Вот так штука! — восклицал Николай Иванович, вытянутый уже кондуктором на платформу.

— Да что ты?

— Schneller, schneller, Madame! Un Gottes Willen, schneller.

— Выходи скорей! Вот неожиданность-то! Думали, что завтра приедем в Берлин, а приехали ночью.

Выскочила из вагона и Глафира Семёновна, но всё ещё не верила и спрашивала кондуктора:

— Берлин? Берлин?

— Да, да… Отсюда вы должны ехать. Поезд вам укажут, — отвечал тот по-немецки.

Николай Иванович совал ему в руку два «немецких гривенника» и говорил:

— Данке, очень данке… Спасибо, что предупредили.

Кондуктор захлопнул дверцы купе. Раздался свисток, и поезд помчался.

— Вот неожиданность-то! Приехали, в Берлин приехали! — бормотал Николай Иванович на платформе. — Как же немцы-то нам все твердили, что морген, морген, то есть завтра.

— Да ведь уж оно завтра и есть. Ведь говорили-то нам вчера. Ежели по часам судить, то теперь уж завтра, потому утро, — отвечала супруга. — Ну, пойдём. Надо в гостиницу ехать. Ведь мы решили сутки пробыть в Берлине и посмотреть город.

Они двинулись к станционным дверям. В окна виднелся буфет и снующие кёльнеры.

— Вокзалишко-то неважный, — говорил Николай Иванович, переступая порог станционного дома. — Я думал, что в Берлине-то уж пошикарнее вокзал. Будешь что-нибудь есть и пить на станции?

— Какое теперь питьё и еда! Только бы скорей до постели. Поедем скорее в гостиницу. Вон гостиничный швейцар стоит, и у него на шапке «Хотель де Берлин» написано. Поедем с ним. Наверное, у них карета. Он нам и наш багаж выправит. Дай ему квитанцию.

— Надо ведь ещё про саквояж и подушки справиться, которые мы в том, прежнем, поезде оставили. Ведь уж телеграмму нашу они наверное получили.

— Завтра справимся, завтра. Какая теперь справка! Поедем скорей в гостиницу. Даже и насчёт багажа можно завтра утром. Где теперь хлопотать! Завтра встанем и пошлём с квитанцией. Швейцар и насчёт подушек, саквояжей справится. Марья Ивановна говорила, что в Берлине в гостиницах есть такие лакеи, которые говорят по-русски. Вот такому и объясним всё основательно.

Николай Иванович подошёл к гостиничному швейцару с надписью на шапке и крикнул:

— Хотель де Берлин! Номер? Есть номера?

Тот удивлённо посмотрел на него и спросил:

— Was für ein Nummer fragen Sie, mein Herr?

— Комнату нам нужно… Циммер, — пояснила Глафира Семёновна.

Швейцар встрепенулся.

— Ein Logement wünschen Sie? Ein Zimmer? O, ja, Madame, bitte… Haben Sie Koffer? Bagage?

— Багаж морген, морген. Шнель ин хотель. Вир волен шляфен…

— Bagage kann man bald kriegen. Geben Sie nur die Quittung.

— Найн… Багаж морген…

— Also, bitte, Madame.

Швейцар пригласил их следовать за собой.

— Карета у вас здесь, что ли? — спрашивал его Николай Иванович, но швейцар не понял и смотрел на него вопросительно. — Глаша! Как карета-то по-немецки? Спроси, — обратился Николай Иванович к жене.

— Ваген. Это как вагон. Хабензи ваген? — задала она вопрос швейцару.

— О, nein, Madame. Hier ist unweit. Nur zwanzig Schritte.

— Глаша! Что он говорит?

— Говорит, что нет кареты, a про что остальное бормочет — кто же его разберёт.

Швейцар вывел супругов со станции и повёл по плохо освещённой улице. Это удивило Николая Ивановича.

— Да в Берлин ли уж мы приехали? Не перепутались ли опять как? Чёрт его знает, может быть, кондуктор и в насмешку нам наврал, — говорил он. — Мне рассказывали, что Берлин залит газом. Кроме того, электрическое освещение. A здесь смотри, какая темень.

— Берлин? — спросила Глафира Семёновна швейцара.

— О, я, мадам. Хотель де Берлин, — отвечал швейцар, думая, что его спрашивают, из какой он гостиницы.

— И этот отвечает, что Берлин. Странно. A улица совсем тёмная. Только кой-где фонарик блестит. Да и народу-то на улице не видать. Ни народу, ни извозчиков, — дивился Николай Иванович.

Гостиница была действительно недалеко. Швейцар остановился около запертого и одним фонарём освещённого подъезда и позвонил. Дверь распахнули. Вышел непрезентабельный человек с заспанным лицом и в сером пиджаке и повёл Николая Ивановича и Глафиру Семёновну во второй этаж показывать комнату.

— Drei Mark, — сказал он.

— Три марки. Это, стало быть, три немецкие полтины, — соображал Николай Иванович, оглядывая довольно чистенькую комнату о двух кроватях, и ответил непрезентабельному человеку: — Ну гут.

Через полчаса Николай Иванович и Глафира Семёновна покоились уже крепчайшим сном в номере гостиницы «Берлин», находящейся на главной улице маленького немецкого городка Диршау.

Засыпая, Николай Иванович говорил жене:

— То есть так рад, что и сказать не умею, что я попал наконец в Берлин.

— И я тоже, — отвечала жена.