Имя Сергея Эйзенштейна стоит в золотом ряду русского и советского кинематографа. Дело в том, что лучший фильм всех времён и народов — его картина, «Броненосец «Потёмкин». Но не только предреволюционные годы привлекали самого Эйзенштейна. Он взялся мифологизировать революцию — выдумав от начала до конца штурм Зимнего дворца, его охрану, величие наступающих отрядов рабочих. И — так далее, вплоть до фигуры Ленина, которая на самом деле была совершенно в ходе революции случайной.
Приведённый ознакомительный фрагмент книги «Сергей Эйзенштейн. Киноакадемик. Маленькие рассказы о большом успехе» предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
22. Борьба с традиционалистами
Об этом периоде Эйзенштейн рассказал в своей статье «С. Эйзенштейн о С. Эйзенштейне, режиссере кинофильма «Броненосец Потемкин» следующее.
«Наша труппа (Эйзенштейн имеет в виду театр Пролеткульта) состояла из молодых рабочих, стремившихся создать настоящее искусство, вносивших в него новый темперамент, новые взгляды на мир и искусство. Их художественные взгляды и требования полностью совпадали тогда с моими, хотя я, принадлежа к другому классу, пришел к тем же выводам, что и они, лишь чисто умозрительным путем. Последующие годы были насыщены ожесточенной борьбой. В 1922 году я стал единственным режиссером Первого Московского рабочего театра и совершенно разошелся во взглядах с руководителями Пролеткульта. Пролеткультовцы были близки к точке зрения, которой придерживался Луначарский: они стояли за использование старых традиций, были склонны к компромиссам, когда поднимался вопрос о действенности дореволюционного искусства. Я же был одним из самых непримиримых поборников ЛЕФа — Левого фронта, требовавшего нового искусства, соответствующего новым социальным условиям. На нашей стороне тогда была вся молодежь. Среди нас были новаторы Мейерхольд и Маяковский; против нас были традиционалист Станиславский и оппортунист Таиров. И тем более мне было смешно, когда немецкая пресса назвала моих безыменных актеров, моих „просто людей“, ни больше, не меньше, как артистами Московского Художественного театра — моего „смертельного врага“».
Конец ознакомительного фрагмента.