Забытое королевство

Ольга Гридина (2024)

Александра Блэквелл, молодой астрофизик с блестящей карьерой и практичным умом, всегда верила в науку, а не в сказки. Но однажды загадочная аномалия и древнее зеркало переносят ее в другой мир, где магия реальна, а дворцовые интриги опаснее вспышек звезд. В теле Розалии — сестры загадочной заговорщицы — Александра оказывается втянута в заговор против короля Лумирии, таинственного и могущественного правителя. Внезапно ей приходится держать в руках не только лук и стрелы, но и ключ к судьбе целого королевства. Находясь между своим рациональным миром и мистическим новым окружением, она пытается разобраться, кому можно доверять, а кто просто использует ее в своих играх. Смогут ли любовь к истине и вера в справедливость помочь Александре противостоять враждебным силам? Или она станет той, кто разрушит корону и запустит цепь событий, ведущую к катастрофе? Добро пожаловать в мир Лумирии — мир магии, тайн и невозможного выбора. Одно неверное решение может изменить всё.

Глава 7

Неделя выдалась загруженной. Каждый день начинался с чашки кофе, слегка разведённого молоком, и кончался не раньше полуночи. Ощущение, будто время сжималось, как пружина, особенно когда речь шла о загадочной световой активности, которую засекли несколько дней назад.

Я стояла в лаборатории, глядя на мониторы, где ряды данных текли, словно бесконечная цифровая река. Каждая строка — показатели волн, их амплитуда, частота, направление. И каждая строка — новая загадка.

— Вы заметили это? — Голос Колина раздался где-то за спиной. Он указал на один из графиков, который показывал внезапный всплеск энергии.

— Амплитуда увеличивается, — пробормотала я, придвигаясь ближе к экрану. — Причём нерегулярно. Будто что-то колеблется в точке источника.

— Это аномалия. Такое не должно быть. — Колин звучал то ли обеспокоенно, то ли взволнованно.

Мы предполагали, что волны могут исходить от какого-нибудь удалённого космического тела — возможно, звезды, которая готовится вспыхнуть, или массивного объекта, скрытого за облаками газа. Но эта гипотеза не объясняла хаотичность сигналов.

— Тебе это не напоминает… — начал Колин, но я перебила его:

— Не начинай с конспирологических теорий. Это просто данные.

Он рассмеялся:

— Я только хотел сказать, что это напоминает первую аномалию, которую мы засекли в прошлом году. Помнишь?

Я кивнула. Тогда мы так и не выяснили, что это было, хотя данных накопили уйму. Возможно, и сейчас история повторяется.

В лаборатории было прохладно, как всегда. Оборудование ровно гудело, и это навевало спокойствие. Я уткнулась в расчёты, стараясь уловить закономерность в скачках волны. В такие моменты наука была моим прибежищем. Здесь всё было рационально, обоснованно. Как и всегда.

Но не в этот раз.

— Алекс, мы готовимся к замерам в субботу. Будешь на связи? — спросил Колин, собирая свои записи.

На субботу запланированы показательные выступления, однако я не брошу свою часть работы и с удовольствием помогу ребятам разгадать эту загадку. Придется лишь постоянно быть на связи и проверять соцсети на наличие сообщений.

— Конечно. Нужно подготовить камеры и убедиться, что мы успеем к пику активности.

Я почувствовала, как что-то поднимается внутри — смесь волнения и настороженности. Необычная активность всегда будоражила, но сейчас это ощущение было другим. Непонятным. Как будто я стояла на грани чего-то большого, а дальше был только туман.

Мне нужно было сосредоточиться. Работы хватало, а времени нет.

Усталость навалилась ближе к вечеру. Я свернула последние графики и отчёты, закрыла ноутбук и потянулась. Пальцы похрустывали от напряжения, а мысли вновь возвращались к аномальным волнам. Отложив очки на край стола, я машинально взглянула на телефон. Несколько непрочитанных сообщений от Анны, пара напоминаний о предстоящих соревнованиях и одно имя, которое вызывало смешанные чувства.

Райан.

Мы почти не разговаривали на этой неделе. Он звонил несколько раз, я отвечала быстро, на бегу. Разговоры были поверхностными, будто мы оба старались не углубляться. Сегодня я решила, что пора нарушить этот ледяной барьер.

Набираю его номер. Сигналы идут долго, и, когда он всё-таки берёт трубку, мне кажется, что он отвечает нехотя.

— Привет, Райан, это я.

— Алекс, привет. — Его голос звучал ровно, но без тепла, к которому я привыкла.

— Как дела? Ты, наверное, занят?

— Да нет, всё как обычно. Работа, знаешь ли. А у тебя?

— Тоже самое. На неделе засекли аномальную активность, приходится разбираться, — сказала я, стараясь оживить разговор.

— Ну, звучит… захватывающе, — сказал он с легкой иронией.

Я напряглась. Райан всегда так говорил, когда пытался скрыть равнодушие.

— Райан, — я попыталась говорить мягко, — мы ведь давно не виделись. Что у нас происходит?

— Что происходит? — переспросил он, будто не понимал, о чём я. — Алекс, у нас всё нормально. Просто ты занята, я занят.

— Ты думаешь, это нормально? — спросила я, пытаясь сохранить спокойствие.

— Чего ты от меня хочешь? — раздражение проскользнуло в его голосе. — Ты постоянно занята своей работой, мы почти не говорим. Разве это только моя вина?

Я на мгновение замолчала, переваривая его слова. Это было неожиданно больно.

— Я хочу, чтобы мы поговорили честно, Райан. Может, встретимся?

— Посмотрим, — сказал он сухо. — Я занят в эти выходные.

Я закрыла глаза, чувствуя, как горячий ком поднимается к горлу.

— Занят, понятно. Ладно, давай поговорим, когда найдёшь время.

— Хорошо. Пока, Алекс.

Сердце тяжело билось в груди, а мыслей не было совсем.Гудки разрезали тишину. Я поставила телефон на стол и долго смотрела на него, будто оттуда мог прозвучать ответ, которого я не услышала.

Всё разваливалось — или уже развалилось?

Я снова зарылась в работу. После разговора с Райаном другого выхода не было. Если честно, мне даже хотелось укрыться за экранами мониторов, среди данных и графиков, чтобы отвлечься от всех вопросов, которые крутятся в голове: «Что с нами происходит? Почему всё становится только сложнее?»

Рабочий чат кипел обсуждениями. Колин написал, что волновая активность начала стабилизироваться, но это была не та стабилизация, которую мы привыкли видеть. Обычно сигналы угасают плавно, а здесь они будто обрывались, как если бы кто-то выключил источник.

«Это странно, — думала я, вглядываясь в кривые на экране. — Природа не делает таких резких движений».

Я щёлкала мышкой, проверяя данные с других наблюдательных пунктов, добавляла новые слои на карту. Когда я глубоко в работе, время словно исчезает. Мне не нужно думать ни о чём другом, только о том, чтобы найти ответ. Всё остальное — эмоции, сомнения — уходит на задний план.

Но не в этот раз.

Меня вырвал из потока звонок. На экране высветилось имя маминого врача. Моё сердце пропустило удар.

— Да, это Александра, — голос немного дрожал, пока я отвечала.

— Добрый вечер. Это доктор Хадсон. Ваша мама поступила к нам сегодня вечером. Мы провели осмотр, и её состояние требует наблюдения в больнице.

Мир замер.

— Насколько всё серьёзно? — спросила я, стараясь сохранять спокойствие.

Доктор говорил ровным, профессиональным голосом, но смысл слов бил сильнее, чем я готова была выдержать. «Сложно сказать точно. Но мы должны быть готовы к тому, что её состояние ухудшится».

После звонка врача в голове всё будто взорвалось. В ушах стоял гул, мысли путались, а воздух стал тяжёлым, словно не хватало кислорода.

Я пыталась собрать себя.

Дыши.

Дыши.

Набрала номер больницы ещё раз, чтобы уточнить, в каком она состоянии, как долго её оставят там, нужно ли мне приехать немедленно. Доктор повторил, что они делают всё возможное, но в голосе слышались осторожные нотки, которые я распознала за эти годы: он готовил меня к худшему.

Как только я повесила трубку, на меня нахлынуло отчаяние. Все эти месяцы, годы — мы с мамой боролись вместе. Она стойко выдерживала химиотерапию, никогда не жаловалась, а я старалась быть сильной ради неё. Но сейчас, впервые за долгое время, я почувствовала, что почва уходит из-под ног.

«Она ведь сильная, — говорила я себе. — Она справится. Мы всегда справлялись».

Но внутренняя тревога разрасталась, как сорняк. Она отравляла все мои мысли, не оставляя места для спокойствия. Я вспомнила, как ещё вчера она смеялась над моими шутками, спорила о том, что я слишком сильно переживаю за неё. Теперь же эта картина казалась хрупкой, словно стекло, которое вот-вот разобьётся.

Я бросила взгляд на часы. Прошло всего несколько минут после звонка, но мне показалось, что прошли часы. Я не могла сидеть на месте. В голове прокручивались самые страшные сценарии: а вдруг её состояние критическое? А вдруг…

Нет. Я не позволю себе думать об этом. Я не могу сломаться.

Когда я наконец доехала до больницы, сердце колотилось так, будто хотело вырваться наружу. Внутри всё казалось чужим, отстранённым. Слишком белые стены, холодный свет ламп. Медсестра провела меня в палату, где мама лежала, подключённая к капельнице.

Её лицо было бледным, глаза полузакрытыми. Она заметила меня и попыталась улыбнуться, но эта улыбка была далёкой от её привычной лёгкости.

— Привет, малыш, — слабый голос всё равно прозвучал тепло.

— Привет, мам, — я подошла ближе и села на стул рядом.

Мне нужно было что-то сказать, чтобы её подбодрить. Но в голове было пусто. Как будто все слова застряли где-то в горле.

— Ты решила, что мне недостаточно поводов для беспокойства, да? — сказала я, стараясь вложить в голос как можно больше лёгкости.

Она улыбнулась чуть шире.

— Хотела дать тебе отдохнуть от моего нытья, — ответила мама, её голос был тихим, но в нём ещё жила привычная ирония.

Я взяла её руку, стараясь не выдать, как сильно дрожат мои пальцы.

— Если ты хотела отдохнуть, то выбрала самое плохое место.

— Ой, не драматизируй, — она закрыла глаза на секунду, но всё ещё пыталась держаться бодро.

Я смотрела на неё, пытаясь запомнить каждую деталь её лица. Голубые глаза, как у меня, веснушки, такие знакомые и родные. Это лицо — часть меня, то, что я боялась потерять больше всего на свете.

Когда я вернулась домой, внутри меня было пусто. Все тревоги перемешались в один бесконечный поток мыслей, из которого невозможно выбраться. Что, если это конец? Что, если она не сможет выйти из больницы? Я сжалась в кресле, пытаясь унять дрожь.

Но вместо слёз я заставила себя думать о работе. Я знала одно: если я не сделаю сейчас что-то полезное, я просто сломаюсь.

Неделя словно утекла сквозь пальцы, оставляя за собой ощущение странного оцепенения. Я пыталась с головой уйти в работу — данные о загадочной аномалии требовали максимальной концентрации. Наша команда пересматривала замеры, фиксировала волновую активность, но ясности это не добавляло. Волны исходили будто из пустоты, не поддаваясь идентификации. Их природа оставалась загадкой: не звезда, не пульсар, не объект искусственного происхождения.

В итоге, все сошлись на во мнении, что поспешные выводы и предположения стоит отложить до выходных, когда у нас будет данных. Я потратила пару дней на моделирование спектрального анализа, но мысли все равно разбегались. В голове крутились обрывки разговора с Райаном, тревога за маму и странное чувство, которое поселилось внутри.

Вечером я вернулась домой, стараясь не заглядывать в комнату матери, чтобы лишний раз не провоцировать тревожные мысли. Она осталась в больнице, и, нужно признать, это наилучшая идея с учетом ее состояния. Я мало чем могла помочь в данной ситуации.

Я поднялась в свою комнату, чтобы собрать вещи для завтрашнего дня. Клуб арендовал автобус, чтобы отвезти нас к месту проведения мероприятия, и мне нужно было подготовиться.

На кровати аккуратной стопкой лежала форма клуба: черные джинсы, темно-зеленая рубашка с эмблемой лучников и защитные кожаные наручи. Я взяла их и положила в сумку, рядом со стрелами. Проверяя каждую из них, я не могла не вспомнить, как впервые взяла лук в руки. Мне было десять. В тот год по телевизору показали новый фильм о приключениях, где главная героиня стреляла из лука так метко, что я буквально заболела этим видом спорта.

Я перебирала в руках стрелы, проверяя их наконечники, и вдруг взгляд скользнул на фотографию на тумбочке. На ней мама и я на пикнике несколько лет назад. Ее глаза светились добротой и силой — такими они были всегда, пока болезнь не отняла эту энергию.

Вздохнув, я закончила сборы и поставила будильник.

Той ночью я увидела странный сон.

Я стояла в пустом зале, который казался бесконечным, но в то же время странно замкнутым. Воздух был тяжелым, наполненным тонким ароматом чего-то древнего и незнакомого. Пол под ногами, сделанный из темного гладкого камня, казался ледяным, хотя босые ступни его не чувствовали. Свет, мягкий и почти нереальный, струился сверху, не от солнца или лампы, а как будто из самой ткани сна.

Стены зала поднимались высоко, теряясь где-то в сером тумане. Они были украшены барельефами — резьбой, которая жила своей жизнью. Я не могла разглядеть их четко, как будто изображения пытались ускользнуть, меняя формы. Сначала это были деревья, потом они переплетались в силуэты людей, а затем исчезали, становясь узорами, напоминающими звезды или древние руны. Каждый раз, когда я пыталась сосредоточиться, изображение исчезало, словно оно не хотело быть увиденным.

В центре зала стояло зеркало. Оно притягивало взгляд, захватывало его, как магнит. Рама была массивной, сделанной из золота с вкраплениями странных светящихся камней, которые пульсировали, будто били в такт с моим сердцем. В зеркале не было моего отражения. Вместо него поверхность покачивалась, словно вода на ветру, отражая какие-то чужие звезды, небеса, которые я никогда не видела. Это было тревожно, но в то же время красиво. Нереально.

Я попыталась отойти, но ноги не двигались. Не то чтобы я не могла — мне даже не хотелось. Что-то неуловимое удерживало меня, звало ближе. Это не был голос, это был шум, как тихое журчание ручья или шепот ветра в листве, но в нем было нечто человеческое. Впервые за долгое время я ощутила настоящий страх, такой, который возникает, когда находишься на грани чего-то непонятного.

«Подойди», — казалось, говорил этот звук, хотя слов не было.

Мое сердце ускорилось. В голове крутился вихрь мыслей: «Что это? Почему оно меня зовет? Это только сон. Разве нет?» Я пыталась убедить себя, что это всего лишь плод моего подсознания, но ощущение было слишком реальным.

Я сделала шаг вперед, хотя не помню, как. Это было похоже на движение не моего тела, а моего духа. Зал стал холоднее, и каждый шаг отдавался гулким эхом.

Когда я приблизилась к зеркалу, поверхность начала изменяться. Она бурлила, как вода, когда в нее опускают руку, но вместо того чтобы успокоиться, из глубины поднимались тени. Они двигались внутри, словно существа, словно души, закручиваясь в хаотичный вихрь.

Я подняла руку, чтобы коснуться поверхности. Это было непреодолимо, как инстинкт. Я знала, что не должна, но ничего не могла с этим поделать. Подушечки пальцев почти прикоснулись к стеклу, как вдруг из зеркала хлынула волна света. Громкий, глубокий звук, похожий на колокольный звон, прокатился по залу, и я услышала отчетливый шепот. Теперь это были слова:

«Ты нужна нам.»

«Вспомни.»

Я отдернула руку, но было поздно. Волна света охватила меня, и все вокруг исчезло. Последнее, что я помню, — это странное чувство, будто я падаю, но не вниз, а в саму себя, глубже, чем когда-либо прежде.

Я проснулась резко, будто кто-то выдернул меня из воды. Сердце колотилось, дыхание было тяжелым. Руки дрожали, но не от холода, а от силы испытываемых эмоций. Я сидела на кровати, и на мгновение мне показалось, что я все еще там, в зале, перед зеркалом. Я тряхнула головой, чтобы развеять это чувство, и волосы разлетелись в разные стороны.

В комнате было тихо. Темно. Только слабый свет от уличного фонаря проникал сквозь шторы. Все вокруг было привычным, но внутри меня что-то изменилось. Я ощупала пальцы, будто пытаясь понять, не осталось ли следа от того света.

«Что это было?» — прошептала я себе.

Наверняка это последствия бурной недели. Столько эмоциальных качелей. Моя психика, наверное, не справляется, раз посылает такие реалистичные сны.

Я легла обратно, крепко зажмурила глаза и попыталась очистить разум, чтобы уснуть. Но чувство, что кто-то зовет меня, не покидало.