Моя необычная обычная жизнь

Ракитин Кирилл (2024)

Советский Союза конца 80-х. Выбравшись из петли времени, куда он попадает в результате одного необдуманного поступка, Кирилл пытается продолжать прежнюю жизнь обычного школьника. Однако приобретённые в петле новые свойства Кириллу в этом не только помогают, но и мешают. Мир, куда ему удалось вернуться, похоже, не очень ждал его возвращения. Вот только прежний ли это мир, да и прежний ли сам Кирилл? Пытаясь вписаться в обычную жизнь, он переходит в школу, где его никто не знает. Сюда же, по своим причинам переходит из другой школы девочка Дарья. Два новичка решают держаться вместе. Между ними возникает симпатия, но молодые люди быстро замечают почти физическую невозможность расстаться друг с другом. Что это: обычная подростковая влюблённость или нечто большее? Чтобы найти ответ и быть вместе, а также для того, чтобы просто выжить, им придётся преодолеть немало трудностей и раскрыть друг другу все свои тайны.

Глава 18

Как я и предполагал, лагерь встретил нас настороженно. Известие о наших «подвигах» молниеносно (спасибо Сергею и Володе) стало известно буквально каждому.

Мы с Дарьей были немедленно вызваны на «допрос с пристрастием» к директору лагеря, где озвучили нашу версию событий, о которой договорились заранее, что просто были задержаны по ошибке. Затем нас собирались отвезти к поезду, и даже уже посадили в машину, но водитель всё не шёл, а поезд уже вот-вот уйдёт, а мы очень боялись подвести Августу Демьяновну, (замечательную женщину, она нам прямо как мать родная), и мы от отчаянья приняли такое решение, вернее я принял, а Даша здесь лицо страдательное, она плакала, а я не знал, что делать, но я же ребёнок, я растерялся, был не прав, а может прав, теперь я не знаю.

Тут Даша начала рыдать и нас наконец отпустили.

Первой реакцией директора, которому вовсе не улыбались неминуемые разборки с милицией, и наличие как минимум одного хулигана в образцовом («до этого момента») лагере, было немедленно отправить нас с Дашей домой. (Пошептавшись с Августой Демьяновной, директор озвучил вариант с «двумя хулиганами»). Розовые волосы Даши и мои «татуировки» не добавляли нам симпатий в глазах начальства. Но технически это было сделать невозможно. Билетов нет, везти некому, и вообще ситуация спорная.

От безысходности было решено оставить нас пока что в лагере, и дать возможность «искупить ударным трудом» своё преступление, что возможно нам зачтётся гуманным советским судом, где мы непременно окажемся со временем из-за своего поведения. А комсомольская организация школы, куда мы, правда, ещё не встали на учёт (а может теперь уже и не придётся), ещё скажет своё веское слово.

Мы выслушали сей вердикт со скорбными лицами, изо всех сил демонстрируя, что «смущены и полны раскаяния», но когда мы уже вышли от директора, Августа Демьяновна, глядя в наши честные лица, тихонько сказала:

— Ракитин и Щербакова! Меня вы не обманете. Я не верю ни единому вашему слову, и не верю вашим хитрым физиономиям. И твоим крокодиловым слезам, Щербакова, я не верю тоже. Я уже всё поняла про вашу парочку. Вы — Божье наказание мне, лишь не пойму за что.

И добавила ещё тише:

— Ребята, от всего сердца прошу вас: сидите тихо. Не высовывайтесь. Никаких авантюр, драк, курений, самоволок и прочих нарушений режима. Только труд, труд и труд. Иначе вас уже ничто не спасёт.

Такое «триумфальное» появление в лагере создало нам, как я шепнул Даше, «аванс доверия» и некоторую фору по времени, чтобы влиться в коллектив без немедленных «вступительных экзаменов», как правило обязательных для новичков.

Привлекательность Дарьи не осталась, разумеется, незамеченной мужской частью лагеря, но репутация причастной к преступлению «странной девушки» (одни волосы чего стоят!) несколько охлаждала (я понимал, что лишь на время) их романтический интерес к ней. Плюс рассказы «рыцарей Дарьи» — Сергея и Володи, о наших с Дашей непривычных отношениях, и явно давнем знакомстве. Сходиться со мной ближе никто не спешил, чтобы не забыть замазанным в «порочащих связях» (что поделаешь; историческая память ещё долго будет сказываться в национальном менталитете). Поэтому я оказался в некоем социальном вакууме. Вроде, как и не полноценный бойкот, но и к общению никто особо не стремился.

Однако, вопросы про Дашу и наши с ней отношения всё же последовали; гормоны юности перевешивали социальные страхи «непоротого поколения». А вот к этому-то мы с Дашей и подготовились заранее!

Нами были разработаны несколько версий наших взаимосвязей, которые должны были всех запутать и ничего не прояснить. Эти версии должны были вбрасываться «в народ» постепенно, один за одним, но разным людям, и непременно «по секрету». Эти версии включали, например, вариант с одним отцом, но мы не знали этого, и всю жизнь считали себя чужими и даже собирались пожениться в будущем, а теперь вот вдруг выяснилось, что мы родня. Или вариант с разными отцами-близнецами, один из которых разведчик, погибший, очевидно, на тайном задании (мама не рассказывает), и второй брат усыновил/удочерил ребёнка брата, а КГБ сделал фальшивые «Свидетельство о рождении», так что мы всю жизнь считали себя родными братом и сестрой, и любили друг друга как брат и сестра, а теперь выяснилось, что мы не родные брат и сестра, а лишь двоюродные и теперь мы не знаем, что делать дальше. Или мы вдруг оказывались вовсе не роднёй, а считали себя роднёй, и теперь вот опять, что нам делать со своей любовью.

И т. д. и т. п.

Главный смысл был в том, что мы и сами пока что толком не знаем, кто мы друг другу, потому, что взрослые детям всё время врут и скрывают правду (с этим соглашались все и сразу). На будущее у нас были заготовлены ещё более экзотические варианты, но их время пока не пришло; они должны были быть рассказаны уже в школе, куда приедут из лагеря наши уже отработанные версии.

В общем, Игра началась. Ну а что вы думали? Игра — это серьёзно! И я не зря обучал ей Дашу.

Откуда вообще мне пришла идея Игры?

Как уже говорил, одной из версий произошедшего со мной была та, что я, на самом деле, погиб там, на поле с молниями. И возвращаясь постоянно по спирали времени обратно, каждый раз попадал в иной вариант реальности. Я не находил видимых отличий, но, возможно, они так незначительны, что найти их вообще нереально. Но сама возможность этого диктовала и возможность разных вариантов судеб любого человека данного мира. Так, например, возможно, что наш водитель уже давно погиб в ДТП в каком-нибудь другом варианте своей жизни, и жив лишь в этой версии мира. И напротив; кто-то из тех, кого уже нет с нами, в другой версии мира продолжил жить, но мы уже ушли из того варианта сами, а потому считаем, что он умер.

Повторюсь; ни доказать, ни опровергнуть эти версии было невозможно. Но зато можно было ИГРАТЬ.