Наперегонки со смертью

Светлана Гончаренко (2024)

Потеряла дар лекаря — потеряла смысл жизни. Так думала Алтея, пока не оказалось, что справиться с вернувшейся через столетия лихорадкой может только она. Смерть ходит очень близко, и Алтее придется решить, что делать дальше: бороться или умереть? А еще выяснить самую страшную тайну своей жизни с помощью того, кто даже после учебы никак не оставит ее в покое.

Глава 12. Они идут

Ключи буквально жгут ладонь, и я уже не раздумываю. Пулей бросаюсь к шкафу и надеваю выданный мне больницей спортивный костюм. Больше у меня здесь вещей нет. То, что было при мне, когда я бежала из дома, так и не вернули.

Сердце колотится, словно запертая в клетку птица, когда я открываю дверь и тихо-тихо ступаю в коридор. Часть ламп не горит, давая мне спасительную тень, в которой можно укрыться в случае чего.

Удивительное дело, но до самых ворот я не встречаю ни одной живой души. Точнее, совсем неудивительное. Видимо, подкупить удалось не только санитара. А может, наёмник сам устранил свидетелей. Я даже не знаю, давно ли он был завербован моим отчимом. Может, согласись я сегодня подписать документы, никто бы и не напал?

За воротами действительно ждут. Меня или нет, я выяснять не рискую. Просто вижу в щель забора неясную фигуру за воротами. Эх, а так удачно можно было бы скрыться! На КПП как раз пусто, наверное, и об отсутствии охраны в нужное время позаботились.

Впрочем, есть ещё калитка возле одного из запасных выходов. Надеюсь, на связке найдётся ключ и от неё. Пробираюсь к ней сквозь заросли кустов, опасаясь идти по освещённому пространству. Не знаю, хватились меня ещё или нет. Вряд ли как в фильмах заголосит сирена, и зажгутся прожектора. Да здесь и не тюрьма.

Калитка оказывается не заперта. Надо же, и тут подсуетились? Снова смотрю в щель забора, но никого не вижу. Или это запасной план на всякий случай, или кто-то просто забыл её запереть. Прежде чем выйти за территорию больницы, прислушиваюсь к себе. Интуиция молчит, и я смело шагаю в тёмный переулок.

Выйдя из него на улицу, я со всех ног бегу подальше от возможного преследования. Город будто вымер. Ни машин, ни людей. Круглосуточные заведения, навроде закусочной, мимо которой я бегу, закрыты. Странно. Комендантский час, конечно, никто не отменял, но чтобы настолько люди слушались и сидели по домам?

Перехожу на шаг и просто иду по затемнённой стороне улицы. Незачем показываться на глаза тем, кто пустится за мной в погоню. Неожиданно из тёмного закоулка справа раздаётся грохот чего-то металлического, а затем шорох. Кошки по мусорным бакам лазят, что ли?

Но едва сутулая тень показывается из темноты, я еле-еле успеваю спрятаться за угол и зажимаю рот ладонью, чтобы не заорать от ужаса. Мертвяк! Но как? Откуда? Я же не применяла свой новый дар! Я никого не поднимала! Или я это делаю на автомате, что даже сама не замечаю?

Мертвец меня не видит. Он стоит, чуть покачиваясь, слепо щурясь куда-то на противоположную сторону улицы. И распространяет вокруг себя невыносимый запах разложения. Пока он не обращает на меня никакого внимания, я убегаю прочь.

Чуть позже, остановившись, чтобы перевести дыхание и унять колотьё в боку, я корю себя, что не попыталась упокоить кадавра. Просто трусливо сбежала. И тут же оправдываю тем, что возвращала покойника в его естественное состояние только один раз, да и то под влиянием стресса. А ещё рядом со мной было двое мужчин с оружием и энергией, и мне почти ничего не угрожало.

А вдруг бы не получилось, и мертвяк на меня кинулся? От этой мысли меня прошибает озноб. До ужаса хочется прижаться к кому-нибудь близкому, чтобы меня просто обняли и сказали, что всё будет хорошо. Из близких в голову почему-то приходит только Андрей, но я с сожалением отметаю его кандидатуру. Вряд ли после моего побега он станет со мной общаться. Об объятиях речь вообще не идёт.

И тут я останавливаюсь. А куда бегу-то собственно? Меня никто и нигде не ждёт. Хотя нет, вру, ждут, ещё как. Только невменяемую, желательно, а то и вовсе мёртвую. И хоть я время от времени представляю, что родственники желают моей смерти, всё же до конца не верю. Даже несмотря на все доказательства.

Всё же есть одно место, где можно переждать ночь. Наш старый дом. Точнее, то, что от него осталось. Я много лет там не была. Сначала не желала видеть место, где погиб мой отец. Физически не могла себя заставить туда отправиться. Потом не испытывала потребности. А может, просто боялась, сама не знаю, чего. Общаться с папой я приходила на кладбище.

Когда в лаборатории отца, в подвале, начался пожар, нас с мамой не было дома. Я находилась в школе, а она… Не знаю, сразу спрашивать её было неловко, а после не было повода, да и общаться мы стали всё реже и реже. Нет, следователи, что наводнили наше вре́менное жилище, наверняка знали, ведь допрашивали нас несколько часов. Да и неважно это — несчастный случай, никто не виноват.

Пожарные сказали, что замкнул энергетический контур, когда отец проводил один из своих экспериментов. Рядом было много быстровоспламеняющихся материалов — книг, рукописей, журналов, так что исход закономерен. Потом был взрыв. Сдетонировали энергонакопители. Взрывной волной снесло перекрытия, и оба этажа рухнули.

Хорошо, что нас не было дома. Плохо, что там был отец. Завалы спецслужбы пытались первое время разбирать, но быстро сдались. Камень, из которого были выложены стены, сплавился в монолитную массу, которую не стали дробить. Слишком затратное дело оказалось. Нам сказали, мол, будете сносить дом, позовёте, мы ещё раз всё обследуем. Тело отца так и не нашли, но присланные специалисты в один голос уверяли: при такой температуре он не то что выжить не мог, от него даже пепла не осталось.

С тех пор земля с развалинами стоит заброшенная, а мама отчаянно желает избавиться от последних воспоминаний об отце. Наверное, пришло время встретиться лицом к лицу с потерей. Для меня папа уже не жив, но и не до конца мёртв, ведь тела я не видела. Одно время даже смутно надеялась, что он выжил. Но… Чудес не бывает. Как и справедливости.

Мне остаётся пробежать квартал в нужном направлении, когда я слышу неподалёку отчаянный крик. Детский. Останавливаюсь, чтобы снова прислушаться. Вдруг показалось? Но крик повторяется. А мне уже не найти себе оправдания, если я пройду мимо чьей-то беды. Особенно когда страдает ребёнок. А вдруг на него напал тот мертвяк, от которого я сбежала? Только бы успеть! Никогда себе не прощу, что по моей вине…

Несусь в ту сторону, не чуя под собой ног. Пару раз в темноте чуть не падаю, спотыкаясь о какие-то валяющиеся на дороге предметы. То ли палки, то ли ветки. Наконец, вижу торчащую из подвального окошка дома головёнку, отчаянно зовущую на помощь.

— Эй, что случилось? — Мальчонке, который вскидывает на меня испуганный взгляд, лет десять-одиннадцать. Точнее не скажешь, мордашка вся в пыли и почему-то саже.

— Тётя, тётя, помогите! — уже тише говорит он. — Там мёртвые!

Так и знала!

— Где? Ты один?

— Мы с сестрой здесь. Она маленькая ещё, боится сильно, а я не знаю, что делать.

— А мертвяки где? Погоди, их что, много?

— Они за домом, ломятся в дверь, а в окно я не пролезу. Вот сестрёнку возьмите, она пройдёт, а я тут останусь. — Ага, сейчас! Так я ему и позволю собой пожертвовать. — Мертвяков штук десять, я точно не считал.

Да откуда столько? Они что, почкованием размножаются?

— От самого дома за нами идут! Как увидели их, дали дёру, только здесь спрятаться и удалось. А они ломятся, скоро дверь не выдержит!

— Так… Ладно. Успокой сестрёнку и сам успокойся. Я попробую их отогнать и вас вытащить, хорошо? Если не получится, побегу за помощью.

Надеюсь, мне удастся с ними разобраться. Где я буду искать помощь и буду ли к тому моменту в состоянии её найти, обдумаю позже, если понадобится.

Я подбадривающе треплю мальчишку по пыльной голове, подмигиваю и иду на дело. Страшно до ужаса, аж колени подгибаются. Обхожу дом и осторожно выглядываю из-за угла. Всё, как мальчишка и сказал. Мертвяки. Ломятся. И их… Три, пять, семь… Одиннадцать!

Я закрываю лицо ладонями, стараясь унять подступающую панику. Да я одного не знаю толком, как уложить, а тут толпа! Меня просто завалят массой! И всё же что-то не даёт мне уйти за помощью и оставить детей. Совесть? Нет, скорее желание пожертвовать собой во имя их спасения. Неожиданно накатывает чувство, что я никому не нужна. Я одна в целом мире. И даже если умру, пусть меня хоть дети помянут добрым словом.

Несколько раз глубоко дышу, как на тренировках по концентрации. Разминаю кисти рук и пальцы, чтобы удерживать энергетические нити. Ага, те самые, которые я не вижу, но почему-то могу использовать. Снова выглядываю. Ломятся, дверь ходит ходуном, нужно на что-то решаться. Долго так стоять не выйдет. А ещё красные огоньки в груди каждого.

А что, если попробовать сначала издалека? Смогу ли нащупать нужную энерголинию? Делаю пасс рукой, будто накручиваю нитку на кулак, а потом резко дёргаю к себе. Ближайший из мертвецов теряет равновесие и падает, но красный огонь в его груди не гаснет, а сам он поднимается на ноги довольно быстро. И разворачивается в мою сторону. И не он один. Все десять его собратьев как по команде смотрят теперь на меня. И начинают двигаться в мою сторону.

Ой-ё-ёй! Ну, зато отвлекла! Пора делать ноги.

— Эй, мальчик! — кричу, пробегая мимо окошка подвала. Имя—то я и не спросила, вот ведь! — Я их увожу, выбирайтесь чуть позже!

— Спасибо, тётя! — Не знаю, видит ли он, как за мной бодро несётся толпа кадавров, но я уже чую их дыхание на своей спине. Фигурально выражаясь.

Периодически оглядываясь, я рассматриваю преследователей. Тела довольно свежие, едва тронутые разложением. Мужчины почти всё в костюмах, один в военной форме, женщины — в платьях. Самая молодая — и вовсе в свадебном. Так много погибших совсем недавно… Хм, уж не лихорадка ли их покосила?

Наконец, за следующим домом замечаю пустырь. Ты-то мне и нужен! Прекрасное место для манёвра. Оборачиваюсь. Мертвецам до меня бежать метров тридцать. Да, они именно бегут. Не как живые, еле-еле, но бегут. Для покойников, я бы сказала, даже довольно шустро.

Ну что же, приступим. Целюсь в красную точку на теле ближайшего преследователя, вспоминаю, что я делала в морге, ведь я столько раз об этом рассказывала и запомнила накрепко. Пасс — и мертвец скошенной травой валится под ноги товарищам. Препятствием, хоть и недолгим, он становится для троих, остальные продолжают целенаправленно двигаться ко мне.

Так, один есть — и их осталось десять. Следующий тоже довольно легко упокаивается, а вот дальше возникают трудности, потому что ко мне приближаются сразу трое. Придётся действовать иначе. Мысленно захватываю энергетические линии всех троих, наматываю и дёргаю. Эти валятся как кегли, но радоваться я не тороплюсь. Потому что с каждым взаимодействием я ощущаю, как теряю энергию. Меня начинает подташнивать, немного кружится голова.

Шестой мертвец тоже падает. Под носом ощущаю что-то горячее и мокрое — похоже, пошла кровь. Плохо. Если так продолжится, с остальными я не справлюсь. Надеюсь, дети выберутся раньше, чем остатки мёртвого воинства к ним вернутся.

Цепляю взглядом следующего кадавра, делаю пасс, но меня чуть ведёт в сторону, и я промахиваюсь! Отступаю спиной, пытаясь держать дистанцию, но мертвяки быстрее. Теперь уж точно. Потому что у меня на ногах, судя по ощущениям, тяжеленные гири. Шатаюсь, с трудом удерживая равновесие. Ну вот, кажется, и всё. Даже попрощаться не с кем. Зато скоро с папой поздороваюсь. Жаль, что так быстро, конечно…

Три метра, два, один. Кадавры скопом наваливаются на меня, мы вместе падаем на землю. Я чувствую, как их рты вгрызаются в моё тело, а руки ломают кости. Рычу от боли, собираю оставшиеся силы и последним рывком рву нити псевдожизни мертвяков. А потом отключаюсь.

Сознание возвращается резко, но сил хватает только на то, чтобы открыть глаза. И то с превеликим трудом и через боль. Ощущение, что по мне последовательно проехались грузовик, танк и асфальтоукладчик. Но сильнее всего болит левая рука. Не знаю, сколько проходит времени, прежде чем я могу повернуть голову и скосить глаза на… Руки ниже локтя просто нет. Точнее, есть, но валяется шагах в пяти отдельно от тела.

И я чувствую, как чешется локоть, значит, регенерация уже началась. Интересно, она просто закроет рану или у меня будет новая рука? Вот бы каким-то образом подтянуть оторванную конечность и приставить обратно. Почему-то мне кажется, что она как миленькая прирастёт.

Это боль от ран и регенерации туманит разум? Или у меня просто начинаются галлюцинации, но я слышу чьи-то шаги. Они приближаются. А потом и голос:

— Алтея! О, нет! Нет, только не это! — Андрей падает рядом со мной на колени. Но потом видит мой полный страдания взгляд и шепчет: — Ты жива? Девочка, скажи что-нибудь! Сейчас, подожди, я отправлю сигнал о помощи.

— Стой! — хриплю я. — Стой!

— Стою. Может, воды?

— Руку… дай… — говорить тяжело, но я стараюсь изо всех сил.

— Какую? — он протягивает ко мне ладони.

— Мою… там… справа от тебя…

Андрей ошарашенно смотрит сначала мне в лицо, потом его взгляд находит увечье. Его глаза расширяются в ужасе.

— Быстрее… дай…

Чего он медлит? Теряем время!

— Но, Алтея, я не лекарь…

— Быстрее!.. — наверное, мне удается его как-то убедить, потому что Андрей отмирает, подбирает оторванную конечность и протягивает мне. — Приставь…

Указываю глазами, куда именно нужно приставить руку. Вижу в его взгляде панику, но он делает, как я прошу. Только сначала вытащенным из кармана платком обтирает с моей руки грязь. Бессмысленно, конечно, но пусть.

— Жди… — ощущаю, как регенерация с удвоенной силой принимается латать меня и с чистой совестью отключаюсь.