Записки корректора

Светлана Чернавская

Записки корректора газеты небольшого сибирского города. Редакционная кухня. Курьёзные, забавные случаи, интересные типажи, подборка ошибок, ляпов…

Настойчивость — половина счастья

Арбузников — коренной сибиряк, хотя по фамилии и не скажешь. Родился на Ангаре, выше Города по течению. Его родное село ушло под затопление, ведь река по сути стала цепочкой из разлившихся водохранилищ. Под их водой погребено много леса, поселков и сел, благодатных земель по речным берегам и прошлое таких же коренных ангарчан, как наш сотрудник. У него и псевдоним Ангарский. Он из большой семьи: стоял справный дом, хозяйство, на заливных землях что только не росло, даже помидоры размером чуть ли не с человеческую голову. Так рассказывал Арбузников. Может, и арбузы там росли, иначе откуда взялась в Сибири такая фамилия… Конечно, переселенцев из зоны затопления обеспечили жильем, но квартира, хоть и благоустроенная, — уже не то. О своей родине Сашка рассказывал неохотно, больно, наверное, это вспоминать…

Помотался наш сибиряк по стране, даже семью где-то пытался создать, да и вернулся в родные края. А как принес трудовую книжку в бухгалтерию — она же отдел кадров, — так и сел. Буквально сел, на стул, и не хотел вставать до тех пор, пока красавица бухгалтерша Сонечка не примет предложение его руки и сердца. Сонечке рука и прочий ливер молодого губошлепа были даром не нужны — она много лет пребывала в счастливом браке с любимым человеком. Правда, без детей… Так они уже смирились. Но Арбузников был неумолим, наличие мужа и Сонечкина антипатия его никак не смущали, на предмет своего обожания он наехал, как бульдозер. И Сонечка дрогнула. От этой случайной дрожи у нее сыночек потом родился. Когда догадалась, что тошнит ее не от поклонника, а от чего-то другого, то растерялась, уволилась, призналась во всем мужу и сбежала от него в другой город, к маме, решив родить и жить для ребенка, хотя муж просил остаться и воспитывать его вместе. Адрес мамы ни одна живая душа не ведала. Но Арбузников нашел! И выдал Сонечку за себя замуж! И родилась у них потом еще красавица дочка. Так бывает в жизни: на одной чаше весов — любовь, на другой — материнство, а что перевесит, каждая женщина решает по-своему. Вероятно, и преданная настойчивость не могла не покорить Сонечкино сердце. Он тогда прям афоризм выдал, что на него вообще-то не похоже: «Моей любви хватит на обоих». Имейте в виду, милые дамы, если мужчина забывает вам позвонить, ссылаясь на занятость по работе, не верьте: когда женщина дорога — из-под земли достанет и добьется, невзирая ни на какие обстоятельства.

Однако Арбузников пил. Он ведь охотник и рыбак, а на охоте и на рыбалке как без спиртного? Он там начинал согреваться, потом какое-то время не мог остановиться, Сонечка страдала. И наконец уговорила его закодироваться. Уж не знаю, как там его кодировали, но целый год он действительно прожил всухую, но сделался ужасно нервным и злым, мы его просто боялись. Не дай Бог слово поперек сказать: так хлопнет дверью, что того и гляди коробка из стены вывалится, уже вся штукатурка по периметру обкрошилась. Газетчики, да и жена тоже, пришли к выводу: лучше б, зараза, пил. Промелькнул ровно год, о дате окончания своего безрадостного трезвого существования Арбузников предупредил на работе заранее. Намек поняли. На следующий же день расслабился так, словно хотел восполнить невыпитое…

А журналист Ангарский был классный: в отделе промышленности и сельского хозяйства нужно было разбираться и в том и в другом; много писал об экологии, особенно о состоянии Ангары, которая из-за заполнения водохранилищ почти превратилась в болото, загрязненное промышленными отходами. Это обстоятельство являлось к тому же и его личной драмой: на рыбалку теперь приходилось ездить далеко, на притоки, — в Ангаре и сиг, и хариус перевелись. Очень познавательными были его исторические очерки — Арбузников по образованию историк. И что отрадно для нас, корректоров, писал гладко и почти без ошибок. А еще обладал такой замечательной, на мой взгляд, чертой — отсутствием журналистского снобизма: легко соглашался на стилистическую правку, не считая ее кровной обидой. Да-да, многие пишущие воспринимают в штыки предложенные корректорами стилистические исправления, считая: это не наше собачье дело, писатели ведь они, а мы технари. А сами в спешке порой такого наваляют — без поллитра до смысла не докопаешься, но признаться в этом гордость мешает, и порой приходится проявлять чудеса изобретательности и такта, дабы навести пишущего на мысль исправить построение предложения. Ему же можно было сделать замечание запросто, безо всяких церемониальных танцев:

— Сашка, ты вот тут какую-то фигню написал!

Ангарский своим корявым почерком моментально все «причесывал», а если материал не входил по размеру в предназначенное ему на полосе место, то быстренько делал сокращения без ущерба для содержания, не взвешивая каждое слово на ювелирных весах, иначе говоря, не гонясь за гонораром; а то и, следуя золотому правилу редактуры, вычеркивал сомнительный кусок к чертям собачьим (так сам выражался).

Носился он на «Запорожце» с огромной фарой «во лбу» (для ночной охоты), колеса у которого больше самой машины, а двигатель, наверное, от реактивного самолета. Курил, как паровоз, говорил, что так надо — привык на рыбалке комаров отпугивать. Периодически угощал собственноручно пойманным хариусом, кедровыми орешками…

Соня потом вернулась в Город, но в редакции работал уже другой бухгалтер. Устроилась на радио, но связь с «Таежкой» никогда не теряла. С Сашкой жили долго и временами даже счастливо.

P.S. А заведующего отделом, где трудился Арбузников, звали Валерий Иванович Чемоданов.