Опус Серого Волка

Юрий Кирсанов

Сергей Волкий внезапно находит у себя под окнами Банду Архитекторов. Бродячих скульпторов, которые делают такое из снега, что даже местная пьянь не поднимает руку на столь прекрасные ваяния. Почему же они все таки Архитекторы? Они расскажут Сереже сами, когда тот резко окажется среди их рядов в поиске интересной жизни. Кто же они именно? Начиная с самых низов, Волкий быстро поймет, кто есть кто. Или ему будет так казаться? Постепенно снежный ком разрушит все на своем пути, падая с горы.

Часть вторая Глава первая Первый день трудяги — работяги

Начитавшись, наконец, сделал все свои дела. Приступил к приему пищи, чтобы запитаться перед работой. За стойкой на кухне ко мне подсела мама и начала смотреть на меня. Тут же понял, что к чему, но начать разговор не решался. После некоторого временного промежутка она спросила:

— Никуда больше не собираешься?

— Тебе что-то нужно в магазине?

— Нет — нет — нет! Ты просто стал так часто выходить на улицу…

— Да, кажется, мне идет это на пользу.

— Сережка… Я другого мнения — твое состояние произошло от техногенности нашего города.

— Ма — а — ам!

— Это засорение нашего воздуха. У каждого теперь в семье по машине, плюс еще машина для работы нужна. И сынок подрастает. Нужно к восемнадцатилетию что-то придумать, ведь как он без машины будет? Разъедание озонных слоев…

— Озонных? Может, озоновых? — ее, однако, было не сбить.

— С каждым годом количество космических запусков все возрастает, и из-за этого космическая радиация просачивается к нам! Все это повлияло прямым образом на твой иммунитет и влияет до сих пор, поэтому лучше воздержаться от лишних выходов на улицу. Тебе пойдет на пользу деревенский свежий воздух. Может на зимние каникулы поедем к бабушке Дее?

— Мам, ты хоть себя слышишь? Какая космическая радиация, какая бабушка Дея? Она же нас ненавидит и эта ненависть взаимна.

— Да, но мы ведь семья, неужели хоть в праздники не сможем сплотиться?

— Навряд ли. Ты помнишь, что она о нас думает в общем и о моем состоянии в отдельности, — последовала какая-то грустная неловкая пауза и уже я продолжил разговор:

— Я иду сегодня во двор помогать Коле Бобенко.

— Как?! К тому ремесленнику? У него же люди пашут как на галерах, с трех часов и до десяти. Посмотрела я, как они этот снег тягают. Это очень тяжело физически! С непривычки ты себе спину сорвешь!

— Поначалу я не буду сильно напрягаться.

— Да?! А что тогда о тебе подумают другие мальчишки? Неужели хочешь, как с Комариным? Я уже молчу, что ты будешь на морозе семь часов к ряду.

— Буду работать — не замерзну, стоически не замечал ее нападки, исходящие из защиты.

— Ты будешь работать, вспотеешь, тебя обдует, ты замерзнешь, будешь работать больше, чтобы не замерзнуть, тебя снова обдует и так до воспаления легких! — было явно и понятно, что мамзель никак не переубедить, если даже я составлю неплохой контраргумент, в ее кармане была еще тысяча и одна причина, почему мне нельзя на улицу.

— Мам. Я ведь все равно пойду. На улице мне действительно лучше, свободней дышится. Нельзя же всю жизнь в четырех стенах провести, как отец, — видно было, что последняя пара слов ее тронула. Быстро сгруппировавшись, я нанес последний сокрушительный удар: — Не будет, как в прошлые разы с таблетками, когда я думал, что себе помогаю, или со школой, потому что обещаю тебе, что не дам их довести себя до такого состояния, — театральная пауза, при которой я задержал дыхание перед финальным вердиктом.

— Ладно… Только ты мне пообещал. Не задерживайся там допоздна и не забывай про учебу, — победа… После трапезы выглянул в окно и увидел, как уже все собираются. Собравшись и сам, я сбежал вниз по лестнице. Вспомнились слова Коли о какой-то вещи, которую он должен мне отдать за мою решимость. Все это время не придавал этому значения. Возможно я его не так понял? Он одарит меня и отпустит несчастного, зато с подарком.

Выбежав во двор, застал всех вокруг при собрании. Все были явно на своих местах. Не любил я этих скопищ, чтоб со всеми познакомится. Всегда это чувствовалось из-под палки и натянуто. Тем не менее все собрались. Вся команда состояла из всего лишь шести человек. На удивление все разношерстные, что я не мог увидеть вечером в прошлый раз. Там были старшеклассники, какой-то бородатый мужик, одна баба и загадочная фигура, вся закутанная в шарфы и теплую одежду. Издалека мне показалось, что фигурка замотана в ковер. Дальше шла баба. Причем именно, что баба, а не женщина. Такая может коня на скаку остановить. Если вам не показалась компания странной, то там были еще и две хаски, видимо, этой бой-бабы. Коля начал свою речь:

— У нас новый член команды — Сергей Волкий. Он поставлен на позицию скарпеллини, но метит на верх, к нам, скульптурам, — бородатый мужик усмехнулся из толпы. Тот самый! Бобенко это заметил и только укоризненно посмотрел. — Сереж, ты будешь работать с этими двумя славными чудаками на букву «М», — бородач отреагировал отрицательно. — Чтобы не забивать тебе голову столькими именами, думаю, ты сам со всеми познакомишься в процессе.

Все! Дама и господа, за работу! Благо у нас ее предостаточно! — когда все разошлись, видимо почувствовав нужный момент, Коля достал из снега пластиковую широкую лопату и вручил ее мне. — Это тебя выделит из всех остальных Сергеев из альтернативных вселенных.

— Спасибо! — безуспешно я пытался спрятать свой энтузиазм.

— Она только твоя. Не давай другим ее. У на с этим строго. Особенно у Энерго с Пахомом, со своим инструментом они связаны чуть ли не брачными узами, — он улыбался рассказывая это. Мне, однако было не до шуток почему-то. Стоял в каком-то ступоре. Увидев это, Коля хлопнул меня по плечу и прибавил: — Да ты не напрягайся, сам во все это втянешься. Если уж будут какие-то проблемы, то приходи ко мне — мы обсудим. Ваша основная задача будет заключаться в том, чтоб откинуть снег, который мы будем срезать лопатами. Снег потом будет использоваться для заборчика. Ладно, не буду тебе портить первое впечатление, ступай к ним и поработай на славу!

Почувствовав себя каким-то дошкольником, входящим на первое знакомство класса, направился к ним со своей лопатой. Эта переходная встреча, которая делает из дошкольника полноценного ученика начальных классов, у меня тоже не задалась. Хотя кто-то удивлен?

Интерлюдия первая

Был я тогда все еще тем же болезненным хмырем, и перед матерью встал выбор: отдавать меня в обычную школу или встать на домашнее обучение. Так же меня можно было отдать в специальный интернат. Последний вариант был сразу исключен для мамы, а насчет двух остальных она долго колебалась. С одной стороны, она хотела максимально защитить меня, с другой — понимала, насколько важна социализация для подрастающего падавана, и не хотела участи отца, который теперь вечно один. Помню, войдя в спортзал начальных классов, я увидел бесконечное количество других детей и некоторых учителей. Тогда еще я, естественно, не представлял, что эта комната, которая олицетворяла клаустрофобию, являет из себя наш спортзал. Так как уже давненько не выходил во двор, такой шум и гам произвел на меня эффект, от которого я в момент развернулся и пытался сбежать из этого дурдома. Видимо предугадав мою реакцию, мама закрыла резко дверь, хоть я и пытался протолкнуться. Сейчас понятно, что это было необходимое зло в ее глазах. Тогда, однако, я чувствовал абсолютное предательство и раздавленность. Мать для меня стала врагом номер один. И я с полной уверенностью решил, что переживу этот шабаш и не буду с ней разговаривать во весь оставшийся день! Меня встретила, как я потом узнал, наш основной учитель — Селезнева Оксана Анатольевна.

Хоть в первый раз услышав эту фамилию, когда она представилась при встрече со мной, не придал значение, но ее фамилия невероятно подходит ей, если только убрать первую «е». Постоянно во время уроков она, отходя от темы и рассказывая грустную историю, она плакала навзрыд. Иногда доходило до того, что весь рассказ прекращался на самом интересном из-за слез. Плакала она, естественно, не из-за слезливых историй, а из-за нашего поведения, ее ситуации в семье, даже плохой погоды. Мол, устала от этого снежного плена, этой вечной мерзлоты, никакого просвета, пять лет без отпуска и так далее, и так далее. Оксана Анатольевна не поспособствовала нашему благополучному воспитанию.

Мы представляли собой худший класс за последние десять лет. По крайней мере, нам так говорили, однако стоит заметить, что это был тот редкий случай, когда большинство учеников и родителей могли согласиться с таким оценочным суждением. Все удивлялись, как могли эту молодую, тончайшую, как нить женщину во всех отношениях отдать в наш класс. Но видимо недостаток кадров и не до этого доведет. Мне же все-таки иногда доставляла такая театральная подача историй, казалось, что-то живое еще есть во всех этих учителях. Наш класс просто не мог усмотреть в ней достаточно строго учителя и лидера. Класс ходил вверх тормашками, и Оксана Анатольевна плакала, так как совести у нас не было. Сие действо продолжалось из раза в раз. В редких случаях, правда, она убегала к учителю по музыке Кулагиной Элле Васильевной. Женщине утвердительной со всех сторон, куда не посмотри. Телом она утверждала себя, сразу входя к нам в класс после визита к ней Оксаны Анатольевны. Потом она утверждала своим басистым голосом свой характер и отношение к нам. Даже фамилией она своей утверждала, что от нее можно получить одно — кулак. И это далеко не пустые слова, к сожалению… Поэтому тут же, при виде настоящего учителя, все замирали и выслушивали бесконечную тираду, о том какие мы моральные уроды без сердца, такие и сякие… В принципе, мог бы с ней даже согласится, если бы не отсутствие самосознания.

Оксана Анатольевна провела с нами пару бессмысленных игр, чтоб мы запомнили имена друг друга и подружились. Забегая вперед, скажу, что все это выветривается по выходу из этого душного помещения. Последней нашей задачей был рисунок школы. Зачем нас заставляют рисовать то, что мы видели пару раз я не задумывался. Возможно, проверяют, у кого присутствует фотографическая память. Изображал я школу довольно неплохо, на мой взгляд, но не успев закончить, один парень отобрал у меня простой карандаш и подкинул мне, видимо свой. Сломанный. Изгрызенный. Коричневый! Такая наглость привела меня в ступор. Попросив вернуть мое по праву, он естественно мне отказал. Аргументировав это тем, что он уже видел, как я рисую и посчитал, что он принесет больше пользы этим карандашом. Видя этот короткий диалог, я заглянул в его работу и увидел то, что он уже успел обвести те короткие линии, которые он умудрился набросать коричневым, и даже имел наглость подписать свою работу — Комарин В. Не знаю, что он делал все это время, но он только начинал, пока все уже заканчивали. Чувствуя бессилие, обратился к нашему будущему учителю и рассказал всю историю. Она сказала на это, что не стоить ругаться из-за каких-то карандашей и вручила мне еще карандаш. Он был еще хуже… Желтый. Причем не такой насыщенный, яркий, а тусклый, еле видный на белой бумаге. Желтый! Посмотрев на арсенал ее стола, я понял, что бы я не выбрал — исход будет один. Вернувшись к моему почти законченному рисунку, мне осталось дорисовать окна и крышу. Понадеялся, что не так уж все будет плохо. Но начав рисовать крышу по ней закапал дождь, причем самый настоящий, не нарисованный. Это я плакал над своей работой. Смотря на все это сегодня нашел — я конечно над чем убиваться, но дело было даже не в рисунке, а в том что он забрал мою вещь, потому что думал он лучше меня и мне не смогли в этом помочь. И вот уже сидел, плача, дорисовывал свою золотую школу и остальные дети кружились в хороводе. Оксана Анатольевна отлучилась от общего круга проверить мой прогресс. Она сказала какие-то слова комфорта и обняла меня сзади. Сама заплакала слегка. Тогда я почувствовал что-то особенное, но не понял что.

Сегодня стало понятно — это чувство соединения и единства двух людей, которые не подходят этой системе. Во все годы начальной школы так не разу и не сделал для нее того же, а зря.

Конец первой интерлюдии

Эта предыстория была необходима для дальнейших событий. Подойдя, понял процесс работы и принялся делать то же самое. Они откидывали снег, падавший от верхних работ. Сверху были Удов, Бобенко и та дама с собачками, собачек наверху не было… Коля надел белые беспроводные наушники. Бросив невнимательный взгляд, можно было подумать, что это снег застрял у него в ушной раковине после брошенного снежка. Своим маленьким инструментом высекал линии и указывал другим, где это делать. Вообще он очень ревностно относился к тому, как и кто делает линии. Все должно было быть четко по замыслу, никаких девиаций и своевольства по отношению к его работе. Конечно, они не работали только маленькими лопатками. Это они, как понял в последствии, делают набросок из линий. Уж не знаю, как точно он называется, только похож на лопатку. Коля прикладывал к снегу вышеописанный инструмент и прямо голой рукой стукал по лопатке, как молотком, так он впивался в снег отсекая лишнее. Как раз это лишнее мы и откидывали. Только пока не понятно зачем. Работал вместе с бородатым мужиком. И каким-то парнем, видно, что не заточенным под эту работу. Из-за его присутствия я стеснялся поздороваться с мужиком и напомнить ему о нашей прежней встрече. И от него шел какой-то странный звук, когда он орудовал лопатой. Бородатый мужик покосился на меня своими черными как смола глазами и завязал разговор:

— Даже не поздороваешься? — буркнул он своими губами губошлепа, которые скрывались под бородой. Ее нельзя было назвать густой и красивой — украшением мужчины, и нельзя было обозвать той страшной попыткой некоторых подростков отрастить хоть что-то ввиду новых проявлений их организма. Эта борода была где-то посередине этих двух понятий, и большой плюс ей придавал черный цвет. Того же цвета были, естественно, его волосы, которые показывались бы из-под шапки ушанки поношенного вида с распущенными ушами и ярко горевшей красной звездой, прежде. Перед походом в цирюльню. Не хватало только валенок этому мужичку, но у него были обычные сапоги. И одет вообще он был обычно, за исключением шапки, конечно. Такое просто не носят. Нельзя было понять года этой шапки. Приходились на его отца, когда он ее носил на лесоповале и отдал ему после или на лесоповале ее вручили лично. Непонятно. Возраст просто не определялся по его виду. А вид он имел…

— Здорово! — с каким-то глупым и вызывающим тоном поздоровался я. Надеялся, что это не расценят как насмешку или вызов. Как дальше понял — зря.

— Здоровей ведали! — тут же ответил последний из нашей тройки. Из себя он представлял эктоморфического телосложения парня с круглыми очками в тонкой, как он сам, оправе. Посмотрев на него, нельзя было и поверить, что он будет заниматься здесь такой работой. Все его черты лица были так же вытянуты и растянуты. В особенности нос. Нос был как черта, разделявшее лицо на пополам. Очки еле держались на нем, бултыхаясь взад-вперед. От них все равно не было никакой пользы — запотевшие стекла ничего не показывали. Легкость требовалась и в его одежде. Невесомая куртка из коллекции Сочи две тысячи четырнадцатого. Почему-то именно этот оригинальный узор запомнился мне и поэтому смог определить куртку при описании. Штаны тоже были обычными спортивками, как мне кажется, даже без подштанников. На ногах зимние короткие ботинки, являющемся чуть ли не кроссовками. Хоть носки не по голень.

Так любят носить самые настоящие самоубийцы. Уж не знаю, как в других регионах, но у нас ходить с коротким носком и в летних кроссовках даже осенью — смерти подобно.

Человек в очках передо мной жив, только потому что работает активно физически.

Если же вы просто захотите дойти до остановки в таком виде, то ваши ноги примерзнут к наледи, ваше тело отсоединится от ног, как ракета отсоединяется от ступеней своих, и вы рухните застывшем телом на землю, разбиваясь на мелкие кусочки.

Зациклившись на этих мыслях и будучи отвлечен курткой, штанами и ботинками, я упустил, наверное, главную деталь — у него не было шапки. Точней, была. Была, только не в привычном понимании слова. Он и был сам себе шапкой. Его длинные, патлатые, сивые волосы отлично походили на головной убор, чем на прическу. Объем и длинна, видимо, довольно хорошо закрывали его от холода и убийственных ветров. Мужик в шапке ушанке тем временем продолжил:

— Вы только посмотрите. Глав. Скульптор выдал новичку новенькое оружие. Дай-ка глянуть.

— Не, ребят. Так не пойдет, насчет вас меня уже предупредили.

— О! Вот те на! Что же о нас рассказали? Мы отнимаем инструмент у других рабочих? Какая нам выгода? Ведь ты пришел нам в помощь.

— Так-то оно так. Вы все равно можете отнять мою новую лопату и скинуть мне свою старую, уж знаю, как это работает.

— Да ну! Если о нас и рассказывали, то должны были обязательно рассказать, как мы относимся к своему инструменту, — бородач был прав, хоть и очень не хотелось давать хоть на секунду этому типу лопату, но он ведь все равно ее отнимет по итогу… Вот я вручил ему лопату со скрипом души, и он начал ее осматривать. Надеясь, что лед между нами сломан, я начал спрашивать:

— Так как вас мужики зовут?

— Лопата нового поколения. Облегченная, с улучшенной конструкцией. С одной стороны — железная заточенная плашка, чтобы лучше впиваться в подмерзший снег. С другой — ручка для большего рычага. Больший рычаг — больше снега, — бездомный проигнорировал меня, прорекламировав эту лопату своему другу.

— Мне тебя так и называть — «лопата нового поколения»?

— Называй меня как хочешь. Ты все равно здесь ненадолго, так что мне похер, как ты меня будешь называть, а тебе должно быть похер, как я тебя буду называть, куколка.

— На Пьеро похож из Буратино, — отозвался очкастый.

— А ведь действительно! Вылитый! — следующие слова он проорал, видимо, чтоб его услышали наверху: — Надеюсь, он нашу Мальвину не уведёт с ее пуделями! — Спустя какое-то время в него полетел кусок снега внушительных размеров. Из-за размеров летел кусок достаточно быстро. Принимая все факты во внимание, мужичок умудрился разбить глыбу в снежинки. Моей лопатой! Потом, осмотрев инструмент, он достал свои ключи и нацарапал там что-то. Не выдержав, подошел к нему вплотную и потребовал свою лопату назад.

— Твою лопату? И что же делает эту лопату твоей?

— Ты сам видел, как я с ней работал.

— Тебе могли дать ей попользоваться на время. Это нормальная практика у нас. Что же делает инструмент лично твоим? А, Сань? — обратился наглый бомж снова к своему напарнику. Тот по стойке смирно вытянулся, как струна и вытянул перед собой лопату двумя руками. Солдатик начал громко гавкать слова:

— Это моя лопата! Таких лопат много, но это лопата моя. Моя лопата — мой лучший друг. Она — моя жизнь. Я должен научится владеть своим инструментом так же, как я научился владеть своей жизнью. Без меня моя лопата бесполезна. Без моей лопаты бесполезен я. Я должен хорошо работать своей лопатой. Я должен работать лопатой лучше, чем люди, работающие со мной, которые пытаются не замерзнуть. Я должен не замерзнуть, прежде чем замерзнут они. И я это сделаю! Клянусь перед богом! Я и моя лопата — защитники самих себя. Мы не боимся замерзших трупов наших коллег. Мы спасители жизни. Пусть будет так, пока все не замерзнут. Аминь, — это совершенно повернутые люди на своей работе и все, что ее окружает. Замерзнуть? Такая судьба не кажется и плохой, даже если ты будешь работать с этими шизофрениками. Только замерзну я со своей лопатой! Попытался уже силой выдернуть лопату из рук, но какой там — медвежья хватка. Я все тянул на себя лопату изо всех сил, а он только удерживал ее слегка. Бросая ухмылку мне в лицо, он отпустил лопату. По законам физики я упал. Уж думал, что проказа закончилась и я получил, что хотел. Не тут то было.

Никто не вступался, потому что были в наушниках и были слишком заняты процессом создания шедевра, видимо, что не видят происходящее сзади, как бы комично это все не звучало. Их команда, сделав набросок, доставали какие-то трубы: прямые, кривые и гнутые. Были большого размера и помогали, как понял, убирать еще большее количество снега со статуи. Теперь женская фигура осталась сверху, Удов стоял внизу, а Коля был на стуле, чтобы дотянуться до середины материала. Пытаюсь описать мастерство Коли Бобенко… Ко мне идет решительно мужик со злой мордой, как у бойцовского пса, и прорычал он следующее:

— Думаешь, можно приходить на работу не

поздоровавшись? — пес снова схватился за лопату и пытался отнять ее, на этот раз вцепился я в нее намертво.

— Думаешь работать не спросив, что делать — это

норма? — эта свинья так сильно потянула за черенок, что аж все мое тело приподнялось с земли, на которой я лежал. Увидев это, он резко дернул меня вместе с лопатой, приподняв на полметра, и резко приколотил меня к земле. Не знаю как, но я все еще держался, хотя ощущение было такое, будто хрустальные органы внутри меня разбились вдребезги. А этот все еще резюмировал:

— Да, мы с Саней по приколу снег раскидывали. Специально неправильно, чтоб тебя проверить кукольного. А ты и клюнул! — с этим он снова резко дернул и так же резко наступил на меня своим ботинком прямо на живот. Все осколки от моих органов раздробились еще раз, там теперь хрустальная пыль. Не выдержав такое, отпустил все-таки эту чертову лопату. Пока лежал, скрючившись от боли, он все продолжал трепаться:

— И если это не самое хреновое! Ты напал на меня и пытался отобрать мою лопату! Вот видишь, выцарапанная метка на черенке? — еле открыв глаза, я действительно увидел то, что он там царапнул ключами. Напоминало какую-то фигуру на одной ноге с раскинутыми руками. — Ее зовут Перси, она моя принцесса, и если кто встанет между нашим семейным счастьем — вам несдобровать, — эти слова сами вводили уже меня в ярость. Еле поднявшись, высказал, что я думаю насчет всего этого:

— Тупее дерьма я еще в жизни не слышал, — эти слова врезались этому мишке прямо в спину, как дробь, и заставили развернуть неповоротливое тело.

— Пьеро, все! Прекращай! Занавес! Представление кончено! Дед, ты тоже хорош. Хватит мучить молодых.

Хотел закончить Саня нашу схватку. Но мы уже стояли, как два дуэлянта готовых застрелить друг друга. Годы издевательств закалили меня. Пусть воображает все, что хочет. Без драки я не уйду! Это мой карандаш и моя лопата!

С этим и накинулся на него, как зверь на зверя. Теперь, однако, он стал более расчетлив. Мой бросок он отразил, отступив шаг назад и нанеся быстрый удар лопатой с правой стороны, где он собственно ее и держал. Каким-то чудом я заблокировал удар и понял, что нахожусь на позиции, где эта свинья раньше копалась. Там и лежала действительно его лопата. Взяв ее, теперь имел какой-никакой оружие. Лопата была без всего того, что было у моей. Плюс, она была намного тяжелее и имела множество сколов. На мой поступок отрицательно отреагировал бородатый бомжара:

— У тебя еще есть наглость брать мою жену Снежану без разрешения. Не то что брать — прикасаться. Не то что прикасаться…»

— Жена? Больше похоже на имя проститутки, — перебил я его, — усталость от всех этих игр уже преодолевала физическую усталость от работы и этих драк.

— Не лезь в ее прошлое, — на этот раз атаковал он. Я только мог отходить, уворачиваясь от ударов. Моя надежда была, что после таких длительных размашистых ударов он устанет, и я смогу его контратаковать. Однако он все не уставал и, разобрав мою простую тактику, он нанес пару быстрых ударов, от которых я увернулся и он использовал этот момент, чтобы положить лопату горизонтально по отношению к снегу, будто он собирает его лопатой. Приблизился ко мне вплотную и в это время поставил лопату вертикально и просунул между моих ног. Потом вернул лопату в горизонтальное положение, одновременно с этим толкнул меня в том рывке.

Опрокинулся славно. Еле собрав кости. Не смог среагировать, не было по началу понятно, что он собирается сделать. А когда все стало ясно, уже был в падении. Так меня из строя не выведешь, падения для меня одно время являлось основным занятием, почти как для каскадера. Мне кричал Саня, чтоб я не вставал, однако встал.

Встал и получил финальный аккорд этого боя в виде удара лопатой по лицу, которая была в упоре между поясницей и рукой. Удар шел на отмашь. Болезненно. Даже очень. Особенно, что это был мой первый нокаут в жизни.

Очнувшись, собрал в кучу метафорические зубы и мысли свои. Оглядевшись, увидел Санька, который направлялся ко мне. Подойдя, он сказал:

— Что же ты не послушался, Пьеро. Сейчас бы работал себе спокойно.

— Почему «Пьеро»? И чем же я буду работать интересно? Этот хапуга загреб себе две лопаты! — раздраженно произнес я.

— Ты что же, Буратино не читал?

— Нет, как-то в детстве ускользнула от меня эта книга.

— На самом деле в книге он особенно и не описывается.

Если только издание не с картинками. В книге он — живая кукла. В театре Карабаса Барабаса имеет роль и очень похож на тебя: большие грустные глаза, бледное лицо, грустная рожа, волосы у тебя черные, только отрастить — вылитый будешь! Он как образ, появился задолго до этого в французском народном театре, как грустный клоун.

— А, то есть я еще и клоун?! — совсем разозлился я.

— А кто же еще? Ты сам здесь устроил клоунаду. С первой секунды мы просто дергали за ниточки и ты сам все делал, как нам надо, и Пахом тебя бил палкой на потеху публике. Прям как в книге, кстати.

— Даже если и так. Как ты причастен к этому всему?

— Ну, во-первых — я просто смотрел. А во вторых — идея с неправильным откидыванием снега была моей, — это меня совсем добило и я вскочил в негодовании, ну или попытался.

— Ох! А я думал, что хоть ты нормальным будешь! — меня качнуло при подъеме, но Саня меня поддержал. На этот жест я обидчиво дернул плечом, скинув его руку. И все продолжал:

— Наверное, тот монолог про лопату был главным звоночком. Ты ведь в это не веришь на самом деле? — он сконфузился.

— Боже сохрани… — многозначительно произнес я. Кого он должен сохранить: Саню, меня, нас всех? Душу или тело? Сохранить нас от того, что нам предстоит? Инструкции были неразборчивы, поэтому никто и ничто не будет спасено. Такие нигилистические мысли часто приходят после того, как тебе надрали задницу. Вообще, с Богом у меня натянутые отношения, поэтому стараюсь не упоминать его всуе. Наверное, просто не понимаю его, вот и все. Его действия по отношению ко мне и другим. Событиям в мире и т. д. Конечно, миф вокруг него меня тоже вводит в заблуждение. Как святая троица может быть отдельно и в целом одновременно, мне, смертному, непонятно. В этом и причина, почему я больше не верю. Конечно, это не сюрприз и очень даже предсказуемо для парней моего возраста — не верить. Но больше остальных чувствовал себя покинутым им именно я. Вот и решил покинуть его сам.

— Ну и куда ты ковыляешь? — бросил в спину Саня.

— Работать.

— И чем же? — спросил он, поравняясь со мной.

— Хоть руками, так как без дела мерзнуть я не собираюсь и уходить тоже!

— Ты упертый, возможно наш capo scultore действительно в тебе что-то увидел. Я тебе дам свою лопату — ее зовут Оксана. Полегче с ней. Себе инструмент я раздобуду. Коли ты не собираешься сматывать в ближайшее время — меня зовут Энерго.

— Это еще один из ваших приколов, я думал тебя Александром зовут.

— Это верно, только меня так Сема называет… — он опять замялся. И решил быстро соскочить с темы. — Ну, для тебя он Пахом. Полное мое имя — Энговатов Александр Семенович. Сначала меня называли — Энго, но я заслужил для себя Энерго. Сам увидишь почему, — мы начали идти медленно к месту работ. Энерго представлял собой достаточно надежный источник информации, и я хотел узнать как можно больше.

— Семенович? Он что, твой отец? — конечно, было понятно, что это, скорей всего, не так. Хотелось разрядить обстановку шуткой. Это подействовало, он рассмеялся. Причем так громко, что это заметил боров, которого хоть знаю, как теперь звать. Пахом теперь смотрел на нашу светскую беседу, упершись на мою лопату.

— Ну, ты скажешь, хоть стой, хоть падай. Смотри, чтоб он тебе отцом не стал.

— Ведь это взрослый мужик работает на подростка. Что он с этого имеет? Неужели Бобенко ему платит? — Энерго облизал обветренные губы, приподнял брови, этими движениями он скрыл улыбку.

— Он давненько наблюдал за нашей работой и восхищался результатом, поэтому он бросил работу могильщиком и пришел сюда с лопатой. Говорит, уж лучше раскапывать тела из снега, чем их туда закапывать.

— Интересно. Что подумает пенсионный фонд о его карьере здесь?

— Капо действительно ему платит в силу его возраста. Это мы все на голом энтузиазме. Хоть инструмент нам бесплатно достается, также от императора. Как ты видел по одежде, наш глава далеко не из бедной семьи. Если ты какой-то большевик, который хочет распределить материальный блага нашего capo, то говори сразу. Я тебя сдам нашему gestore тогда.

— Ge… Что?

Не успел доспросить, как эта туша на моей лопате в нетерпении орала на нас, чтоб мы поторопились. В грубой форме, естественно. Мы пришли на место, где была горка снега. Энерго что-то шепнул деду на ушко в полминуты и вернулся на свое место. Он кинул мне свою лопату. Я отказываюсь ее называть по имени! Даже про себя!

Лопата была модифицирована. Это была широкая железная и длинная лопата. Сам лопатник был металлического цвета и с выбитой надписью «рельса» и соответствующим значком рельсы в профиль чуть ниже. Черенок был из дерева, причем хорошо обработанного и обмотанного. Чуть потряся лопату, почувствовал, что внутри черенка что-то перекатывается и издает шум. Видимо черенок был полый и внутри было что-то для звука. Принцип маракас мне представляется. Так же белая обмотка была ближе к лопате и у самого конца черенка. Имя «Оксана» было выжжено на дереве.

Тут завязался разговор меж этими двумя.

— Пахом, можешь дать мне Снежану, поработать немного?

— То есть когда у нас в семье наконец появился ребёнок-красавица по имени Персея, а ты знаешь, как мы долго этого хотели со Снежаной! Из-за ее проблем мы не могли долго родить… И теперь, когда все случилось, ты хочешь забрать ее?! От ее же счастья?

— Послушай, я не хочу разбивать семьи, я просто хочу поработать.

— Тогда зачем ты отдал новичку Оксану?

— Он же должен работать! Конечно, он не перекидает столько снега, сколько мы, но ему нужно тренироваться.

— Пусть работает в другом месте и с другой командой.

Поправь меня, если я не прав, но давая тебе Снежану, косвенно, я даю лопату этой кукле. Ты вынуждаешь меня помочь тебе, потому что ты помог ему, но ты мой лучший друг. Как тебе не помочь? — последние слова он произнес каким-то наигранным плаксивым голосом и тут же взорвался со следующим: — Да ты просто хренов манипулятор, вот ты кто!!! Держи и не разговаривай со мной, — он протянул старую длинную лопату с деревянным черенком и железным черным лопатником в виде листа. Наконец мы принялись за работу. Кидать снег было на удивление весело. Чувствовал, как румянец проступает на моих щеках и мороз их щипает, когда останавливаюсь отдохнуть.

Это чувство усилилось — вечерело. Не знаю, как они это делают, я действительно старался изо всех сил не отдыхать так часто, они же почти не передыхали вовсе. Пахом только, видимо в силу возраста, иногда вставал, уперевшись руками в колени перевести дыхание и то на полминуты. Иногда шиковал закуривая сигарету, не отходя от кассы. Энерго же показывал, почему его так прозвали — он просто не останавливался. Не понятно, как он так мог. Выкинул он снега в три раза больше меня, и у него еще хватило сил на последний рывок.

Когда уже рабочий день заканчивался и дед подначил его на соревнование до финишной прямой — кто выкинет последний снег. Пытался поучаствовать и я, однако меня быстро вытиснули, и мне оставалось смотреть мастеров за работой. Я не был единственным зрителем, к этому времени спустились все со снежной глыбы, которая уже имела свои первые очертания.

Было что-то похожее на деву обнимающею свои колени, она прятала лицо. Больше меня завораживало их соперничество.

С какой-то бешеной энергией, непонятно взятой откуда, они отбрасывали снег, издавая нечеловеческие звуки. Остальные активно поддерживали их. Даже слишком активно. Вся картина превращалась в безумное зрелище. Явным фаворитом среди зрителей был Энерго. Вот уже последняя лопата снега лежала на земле, и Пахом, имея преимущество в весе моей лопаты, быстро проскользнул и забрал победу вместе со снегом. Они стояли, тяжело дыша, и начался их обычный разговор:

— Не в этот раз, Санечка.

— Не удивительно — твоя же жена тебе помогала.

— Сам напросился. — их перебил Коля:

— Пахом, не будет ли тебе трудно рассказать мне, почему у тебя чужая лопата?

— Я дал ему попользоваться, — не дал ответить Пахому.

— Предупреждал, что это твоя и только твоя лопата, capo наклонился ко мне, чтоб другие не услышали. — Ты точно уверен, что все было так, как ты рассказал, — было понятно, что, сказав нужные слова, лопата вернулась бы ко мне в руки сама. Но надолго ли? И возможно ли? Вот так всю жизнь говорить нужные слова. Завтра Пахом ее вернет обратно, пока все наверху. Надо было основательно подготовится и отобрать инструмент самому, этот зверюга понимает только свой язык. Поэтому на вопрос Коли ответил утвердительно:

— Это на пару дней, не больше, — сказав это, я посмотрел в черные крысиные глаза Пахома. Но этот остолоп даже не мог подыграть.

— Ну, не знаю… Она мне так понравилась…

— Пахом! Я хорошо знаю тебя. Если я увижу твои поползновения в сторону Серого, то ты быстро вылетишь отсюда!

— А кто работать тогда будет? — но Бобенко не слушал, он уже уходил и на ерничество Пахома, показал рукой жест болтовни. Все расходились и напоследок Коля крикнул приставив ладони ко рту и обернувшись:

— Всем спасибо за работу!

— Не за что! — крикнул в ответ Энерго.