Когда погасло солнце

Алла Кастелл (2024)

Тизерия — принцесса из процветающего Тарда. Когда закончится лето, она умрет — так пророчит ей ведьма. Единственный способ спастись — выйти замуж за главу вампиров. В замке Стареса Тизерия открывает мир бессмертных, полный тайн и древних легенд. Халеси — наемная убийца из разоренного войной Грагоса. Все, чего она хочет — это свободы. Но из гарнизона только два пути: милость короля или смерть. И когда Халеси отправляют на юг, чтобы выдать замуж за принца, она попадает в клетку крепче предыдущей. Их судьбы переплетаются: пророчества, ложь, месть и проклятия втягивают Тизерию и Халеси в мир интриг, где ошибка может стоить им свободы и даже жизни.

Глава 3. Тизерия

Я лежу на огромной кровати, завернутая в полотенце и плед. Прикрыв глаза, я слушаю, как Лина раскладывает платье. Ткань шуршит еле слышно. Лина почти все делает быстро, осторожно и практически бесшумно. Но я несколько лет пролежала в кровати и просидела в кресле, вслушиваясь в происходящее вокруг, и научилась различать многие звуки. Я научилась различать людей по их шагам, научилась по голосу понимать их настроение, научилась, едва проснувшись, угадывать погоду, еще не посмотрев в окно. Вот что происходит с человеком, который слишком долго лежит, будучи предоставлен лишь сам себе. Конечно, многие люди пытались составить мне компанию — мой брат, бесчисленные лекари, горничные, гувернантки и учителя, но я быстро уставала, и мне требовался отдых, поэтому я лежала в своей постели, читала, пока в руках хватало сил перелистывать страницы, слушала звуки, доносящиеся из сада под окном, и очень много думала. А когда я уставала от мыслей, и поток в моей голове начинал уносить меня в страшные места, я отключалась и вновь прислушивалась к окружающему миру.

— Как ты себя чувствуешь? — голос Лины вырывает меня из воспоминаний.

Она уже стоит рядом, у изголовья моей кровати. Я приподнимаю голову, и в глаза бросается облако из белой ткани, которое висит на дверце шкафа.

— Я в порядке, — отвечаю я.

— Отлично. Пора собираться.

Дверь в комнату распахивается, и на пороге появляется горничная. Одна из тех, что помогала мне вчера принимать ванну. Мне кажется, что она тоже вампир.

— Наконец-то, — восклицает Лина, а затем поворачивается ко мне. — Это Агна, она поможет тебе одеться. Если понадоблюсь, я буду неподалеку.

Лина заправляет выбившуюся кудряшку за ухо и шагает к двери.

— Доброе утро, миледи, — кланяется Агна.

Прежде чем я успеваю сесть, рука Агны оказывается на моей спине. Сомнений нет, она — вампир. Горничная усаживает меня, опускается на колени и двумя быстрыми движениями надевает на мои ноги чулки и подвязывает их атласными лентами. Я смотрю на это и думаю, что скажет мой будущий муж, когда увидит эти чулки на моих тонких, исхудавших ногах.

Когда Агна заканчивает с бельем, она бережно поднимает меня на ноги, скидывает с меня плед и влажное полотенце. Воздух касается моей кожи, тысячи ледяных игл впиваются в мое тело, и я вздрагиваю. Агна надевает на меня белую шелковую сорочку и платье из парчи и бархата, верх которого вышит сверкающими белыми камнями, на рукавах и подоле — еще один слой из полупрозрачной ткани. Платье закрытое, с длинными рукавами и юбкой, но сверху остаются открыты мои ключицы и худые плечи.

Агна усаживает меня на стул у камина, расправляет юбку, чтобы она не измялась и подкидывает поленья в огонь. От камина исходит приятное тепло, и я стараюсь всем телом впитать его как можно больше, пока горничная колдует над моими волосами и лицом. Ее движения настолько быстрые и отлаженные, что я не успеваю устать, когда она заканчивает и ведет меня к зеркалу.

Я едва узнаю незнакомку в отражении. Платье моей мамы перешили, и теперь оно идеально сидит по фигуре. Я поворачиваюсь боком. К диадеме прикреплена фата из невесомой ткани. Волосы распущены и мягкими волнами струятся по спине. Глаза подведены черным, а губы и щеки подкрашены красным цветом, придающим жизнь моему лицу.

Иронично какой живой я выгляжу, учитывая, что жить мне осталось несколько дней.

Незнакомка в зеркале на мгновение улыбается, явно довольная чем-то.

— Спасибо, Агна, — голос мой дрожит.

Она подносит к моим губам чашку, и аромат трав ударяет в нос.

— Выпейте хотя бы пару глотков, миледи.

Я послушно глотаю. Теплый отвар согревает заледеневшие кости. От запаха и вкуса трав хочется поморщиться, но я опустошаю чашку и наслаждаюсь теплом, которое разливается по моему телу.

— Нам нужно пересечь один лишь коридор. Обопритесь на меня, миледи, иначе вы потратите все силы, — Агна шагает ко мне и подает руку.

Слова застревают у меня в горле, я улыбаюсь и опираюсь на нее. Как бы мне ни хотелось добраться до алтаря самой, приходится соглашаться на каждую помощь. Щеки горят от мысли, что толпа будет любоваться невестой, которая едва стоит на ногах. Болезнь продолжает вытягивать из меня жизнь, и я обращаю взгляд к потолку, моля небеса дать мне сил стойко пройти через этот день.

Мы неторопливо движемся к двери и выходим в коридор. Он кажется мне бесконечным. Пару раз мы поворачиваем направо, а затем налево. И наконец, впереди виднеются высокие тяжелые двойные двери. У каждой створки стоит по лакею, а между ними ждет отец. Один взгляд на него прогоняет все тревожащие меня мысли.

Мы останавливаемся в просторном холле с широкой мраморной лестницей, белыми стенами и обилием цветов и картин. Агна поправляет мне волосы. Отец поворачивается и смотрит на меня восхищенным взглядом. Мои губы расплываются в улыбке. В глазах отца собираются слезы.

— О, небеса, — шепчет он. — Тизерия, если бы не знал, что это ты, я бы тебя не узнал.

— Спасибо, папа. Я боялась, что ты не успеешь.

— Я заставил их гнал лошадей. Мне даже удалось поспать несколько часов, — ухмыльнувшись, он берет меня за руку. — Готова?

Я киваю. Лакеи распахивают перед нами двери, и отец ведет меня в огромный зал.

По двум сторонам от прохода сидят люди, которых я вижу в первый раз, впереди меня ждет жених, с которым я знакома всего два дня, но сейчас это все меня не заботит.

Я иду по проходу, ведущему к концу моей жизни и началу новой, и чувствую бесконечную благодарность, что этот день настал. Через несколько дней, когда для меня навсегда погаснет солнце, я перестану чувствовать боль и обрету все, чего была лишена долгие годы. И если брак по расчету и отсутствие солнца — это моя цена, то я готова ее заплатить.

Перед глазами все плывет. Я едва различаю лица и звуки. И когда отец доводит меня до конца прохода и останавливается, я словно впервые вижу Харуна. Его каштановые кудри аккуратно уложены, вчерашний беспорядок исчез. Он улыбается, и эта улыбка лучше любых поддерживающих слов. Глаза Харуна такие теплые, что я смотрю в них до самого конца, пока от меня не требуется ответить «Согласна». Только после этого я отвожу взгляд. Но когда нам следует поцеловаться, я не в силах посмотреть на Харуна.

В зале играет музыка, и я замечаю это только теперь, когда смолкают все звуки у меня в голове.

Харун наклоняется ко мне и мягко кладет руку мне на талию. Он не улыбается, лицо сосредоточенное, и я боюсь, что его глаза прожгут меня насквозь.

Его губы касаются моих. Всего одно касание, и мои ноги начинают дрожать. Рука Харуна крепче обхватывает меня, и я стараюсь выдохнуть так тихо, как только могу. Харун улыбается, и я улыбаюсь ему в ответ, пока графа и графиню Грейкасл провозглашают мужем и женой. Гости вскакивают на ноги, со всех сторон раздаются аплодисменты и поздравления.

— Поздравляю, — Харун берет меня за руку и целует пальцы.

Я вздрагиваю, и туман рассеивается. Харун кладет мою ладонь себе на локоть, и мы идем прямо в толпу гостей. Отовсюду доносятся поздравления. Народ расступается перед нами. Музыка смешивается с голосами гостей, превращаясь в неразборчивый хор. Из толпы то и дело выскальзывает чья-то голова, чтобы взглянуть на нас. Здесь собралось не меньше сотни гостей. Трудно разобрать, вампиры они или люди. Я пытаюсь отыскать хоть одно знакомое лицо. Взглядом я нахожу Миреза и отвечаю на его широкую улыбку, а он посылает мне воздушный поцелуй.

Харун и я выходим из зала. Он ведет меня через помещение с широкой лестницей к двери напротив. За ней оказывается небольшая гостиная, устланная мягкими коврами и обставленная бархатными диванами.

Ноги не слушаются меня. По спине бегут мурашки, и предательские мысли начинают лезть в голову. «Я вышла замуж за незнакомца». Но разве не в этом участь королевских детей? Выбора не было в любом случае. Даже не вынуди меня болезнь спасать жизнь.

На одной из стен я замечаю дверь и теперь не могу избавиться от мыслей о том, что ждет меня за этой дверью. Ноги опять начинают дрожать. Кажется, будто я вечность жду того, что должно произойти дальше, но Харун останавливается и усаживает меня на диван. Появляется Агна с чашкой знакомого отвара в руке.

— Поздравляю, миледи. Как вы себя чувствуете? — взволнованно спрашивает она и передает мне чашку.

— Хорошо, — с улыбкой отвечаю я, и лицо Агны смягчается.

— Продержишься еще пару часов, моя дорогая жена? — Харун усаживается в кресло напротив.

Я удивляюсь тому, насколько естественными звучат его слова.

— А что будет дальше? — интересуюсь я.

— Пару раз благодарно кивнуть на поздравления нашим гостям. Съесть пару закусок, выпить пару бокалов шампанского. Тебе ведь можно пить шампанское?

Я пожимаю плечами и делаю глоток травяного отвара. Вряд ли уже хоть что-то может навредить мне сильнее.

— И один танец, — продолжает Харун. — Со мной.

— Я давно не танцевала.

— Ничего, я буду крепко держать тебя и не дам упасть.

Я допиваю остатки отвара, и Агна забирает чашку. Харун встает и подает мне руку. Я хватаюсь за нее, и Харун ведет меня из комнаты, вновь через холл с широкой лестницей, но в другом направлении.

Когда мы заходим в просторный зал, гул из голосов, смеха и музыки оглушает меня. В помещении все стены украшены белыми цветами, горит множество ламп и свечей. В одном конце зала за длинным столом гости едят, пьют, рассказывают друг другу истории и смеются. В другой части зала играют музыканты, гости кружатся в танце так плавно, как будто парят над полом.

Я наклоняюсь к Харуну, чтобы задать давно интересующий меня вопрос.

— Кто все эти люди?

Он смеется, словно ответ слишком очевиден, и я хмурю брови.

— Вампиры, — шепчет Харун, склонившись к моему уху. — Не все, конечно. Лишь часть, те, что живут в Старесе и ближайших городах. Остальные — это люди, иначе здесь не было бы этого, — он кивает на стол, за которым люди наслаждаются аппетитными блюдами и закусками. — Извини, Тизерия, не хотел тебя напугать.

Я отвожу взгляд. Пусть лучше думает, что меня пугают вампиры, чем правду о том, что от его губ у моего уха ноги вновь начинают предательски дрожать, и я не могу выбросить из головы вид той двери.

Музыка останавливается, и высокий мужчина выходит в центр зала.

— Леди и джентльмены, поприветствуем графа и графиню Грейкасл! — громко говорит он, и отовсюду поднимается такой шквал аплодисментов и криков, что хочется зажать руками уши.

Но вместо этого я улыбаюсь толпе. Улыбка растягивается на моем лице против воли. Я вдруг осознаю, что впервые за много лет я не сижу в углу, а стою в центре зала, и множество глаз касаются моего тела, лица и платья.

Мужчина машет руками гостям, чтобы те успокоились. На это у него уходит еще несколько минут, пока не начинает вновь играть музыка и гости не возвращаются к танцам и еде. Высокий мужчина идет к нам.

— Хочу тебя кое с кем познакомить, — говорит Харун.

Мужчина останавливается напротив нас. Он не настолько высокий, каким казался издалека. Мужчина всего лишь худощав для своего роста, поэтому издалека казался выше.

— Тизерия, это Райнер Белл, — улыбается Харун. — Человек, который спас мне жизнь.

— Человек? — ухмыляется он.

Харун смеется.

— Тизерия, поздравляю со свадьбой, — Райнер улыбается, и вокруг его глаз собираются морщинки.

Он наклоняется и целует мою руку.

— Благодарю вас, — отвечаю я, когда он выпрямляется. — Расскажите, как вы спасли жизнь Харуну?

— Как-нибудь в другой раз, когда у нас будет больше времени… и тишины, — отвечает он. — А сейчас прошу меня извинить, одна дама ждет, когда я приглашу ее на танец.

Он наклоняет голову, а затем разворачивается и уходит к девушкам, что сидят недалеко от кружащихся в танце пар, пьют вино, болтают и кокетливо обмахивают себя веерами, зазывая мужчин на танец.

Крепкие руки надежно поддерживают меня. Мы садимся во главе стола под аплодисменты и поздравления. Лакей наполняет высокие бокалы шампанским. Пузырьки отталкиваются от дна фужера и разбиваются, едва коснувшись поверхности.

Харун поднимает бокал, я отвечаю ему, и мы одновременно делаем глоток шампанского.

Когда пузырьки перестают лопаться во рту, я наклоняюсь к Харуну и спрашиваю:

— Разве ты можешь пить что-то, кроме… — я боюсь произнести это слово вслух среди такого количества вампиров, поэтому показываю на шею.

Харун смеется и делает еще глоток, а затем отрывает одну виноградину у ближайшего блюда с фруктами и с наигранным удовольствием ест.

— Как видишь, я и это могу, но только дело в том, что это меня никак не насыщает. Да и вкус не такой, как раньше. Или я забыл его за столько лет.

— А сколько тебе лет? — спрашиваю я.

— Поешь чего-нибудь, и я отвечу.

Я наугад тыкаю вилкой в тарелку и подхватываю кусочек ветчины, кладу в рот и жую.

— Мне сто двадцать три года, — невозмутимо отвечает Харун. — В этом году ровно сто лет, как я стал вампиром.

Я открываю рот, чтобы задать следующий вопрос, но Харун кивает на мою тарелку и заводит разговор с мужчиной, который сидит рядом. Они обсуждают торговлю и сбор урожая, и по разговору я понимаю, что это управляющий замком. Я набираю очередную порцию еды и отправляю в рот, слушая, как идут дела в Старесе, пока тарелка не становится наполовину пустой.

Харун встает и подает мне руку.

— Потанцуем?

Мы идем в центр зала. Музыканты начинают медленную протяжную мелодию. Харун кладет руку мне на талию, одаривая спину мурашками, и мы начинаем медленно кружиться. Мои ноги почти не касаются пола. Кажется, что скоро я совсем оторвусь от паркета и улечу далеко-далеко, и Харуну придется полететь со мной, ведь его руки так крепко держат меня.

Постепенно другие пары присоединяются к нам. Харун медленно ведет нас к краю, наш танец скоро закончится, и я медленно спускаюсь обратно на землю. В одном из проплывающих мимо танцующих я вижу лицо брата, но даже не успеваю улыбнуться ему. Харун останавливается, но не убирает руки с моей талии. Наши тела так близко друг к другу, что у меня перехватывает дыхание и кружится голова.

— Тебе нехорошо? — спрашивает Харун.

— Нет, — Я пытаюсь задержать на нем взгляд и поймать его лицо не таким расплывчатым, и спустя несколько секунд мне это удается. — Просто немного устала.

Харун машет кому-то из толпы, и к нам подходит мой брат.

— Нужно увести ее, у нее кружится голова, — командует Харун. — Бери ее под вторую руку, только чтобы это выглядело естественно.

— Что с ней?

Мирез вцепляется в мой локоть, но, кажется, что он готов подхватить меня на руки и бежать. Харун закатывает глаза.

— Я сказал «естественно». Не думаю, что Тизерии нужно еще больше внимания к себе сегодня. Просто держи ее и иди к выходу.

Мирез расслабляется. Я впервые вижу, чтобы этот упрямый человек кого-то слушал. Надеюсь, он не обменял свою свободу или беспрекословное послушание графу Грейкаслу взамен на мою жизнь.

К счастью, никто не останавливает нас, чтобы поздравить или побеседовать, и они доводят меня до гостиной. Агна по-прежнему здесь, с чайником, полным травяного отвара. Я выпиваю половину чашки мелкими глотками. Комната перестает вращаться и медленно останавливается.

— Как себя чувствуешь? — спрашивает Мирез.

— Хорошо, просто немного закружилась голова. Наверное, это из-за танцев. Сейчас все хорошо.

Мирез всматривается в мое лицо, но, видимо, не находит в нем признаков для волнения. Харун кладет руку ему на плечо, привлекая к себе внимание.

— Я бы хотел побыть немного наедине со своей женой, — твердым голосом произносит Харун.

Мирез кивает и выходит. Агна уже выскользнула из гостиной незамеченной, и мы остаемся в комнате одни. Харун садится в кресло напротив и опускает руки на колени.

— Ты правда хорошо себя чувствуешь? Я заметил, что ты отвечаешь так словно по привычке, — его карие глаза блуждают по моему лицу.

Я знаю, что обычно случается в самом конце свадебного дня, пускай наш и был весьма коротким, но только так можно закрепить наш союз, в противном случае брак могут признать недействительным. Но я боюсь спросить, язык не шевелится, и я лишь шумно выдыхаю и чувствую, как краска приливает к лицу.

— Тизерия, ты можешь сказать мне правду. Я не могу пропустить этот момент… Если вдруг тебе станет хуже.

Я опускаю голову и смотрю на свои руки, которые по-прежнему сжимают остывшую чашку. Желудок сжимается.

— Я не уверена, что мне хватит сил.

Я говорю это так тихо, буквально выдыхаю из себя. И хотя для вампирского слуха это не проблема, Харун все равно переспрашивает, и я повторяю свои слова.

— Нет, Тизерия, я услышал тебя. Я просто не понимаю, о чем…

Он замолкает, и я поднимаю голову, чтобы взглянуть на него. У Харуна такое растерянное выражение лица, что я отвожу глаза. Шея и уши горят.

— Тизерия, этого не будет, — отрезает он.

Я хмурю брови. Теперь я растеряна. Неужели Харун согласился на этот брак исключительно из-за жалости? Но разве я сама не пошла на это ради спасения своей жизни? Все внутри обрывается. Избежать смерти может мне и удалось, но вот обмануть надежду — нет. Особенно когда карие глаза полны беспокойства.

— Не тогда, когда ты человек, — продолжает Харун. — Особенно такой хрупкий. Это слишком опасно. Я могу убить тебя. Боюсь, этот брачный союз создавался не для того, чтобы сократить твою жизнь. Не думаю, что несколько дней сыграют большой роли.

Я отвожу взгляд. Чувствую себя так неловко, что готова провалиться сквозь землю.

— Тизерия, я говорил это не для того, чтобы смутить или обидеть тебя. Мне нужно знать, если тебе станет хуже, потому что я не хочу пропустить тот момент, когда я обязан буду тебя спасти. Поэтому прошу, будь честна со мной.

— Хорошо, — отвечаю я. — Сейчас я правда в порядке.

— Хочешь вернуться?

— Я обещала один танец брату.

— Не думаю, что танцы — это хорошая идея.

— Я обещала, — настаиваю я. — Я буду очень осторожной, и, если понадобится, сразу позову вас.

— Не нужно обращаться ко мне на вы, прошу, — смеется Харун. — Это только все усложняет.

Он поднимается на ноги, и я встаю с дивана. Харун даже не успевает дойти до меня, как начинает кружиться голова, и комната плывет. Лицо Харуна теряется среди этого водоворота, и я слышу его взволнованный голос.

— Мне нехорошо, — говорю я, как он и просил.

Руки Харуна подхватывают меня. В глазах темнеет, и мир гаснет.

— Моя маленькая Тизерия, — слышу я ласковый голос, и мягкие прохладные пальцы нежно касаются моей горячей щеки.

Я с трудом открываю глаза. В помещении царит полумрак, лишь свет от горевших в камине дров и одинокая свеча освещают комнату. Тяжелые шторы плотно закрыты, я не знаю, ночь сейчас, вечер или раннее утро.

Боль пронзает мышцы, и я опускаю тяжелые веки. Каждая кость в моем теле дает о себе знать. Я мечтаю скорее вернуться в сон и освободиться от невыносимой боли.

— Тизерия, — вновь зовет меня мягкий голос брата. — Тебе нужно выпить это.

Я моргаю несколько раз, привыкая к тусклому свету. Мирез сидит на краю постели, держа в руке чашку. Шумно выдохнув, я киваю. Мирез улыбается и помогает мне сесть. Мелкими глотками я опустошаю чашку и откидываюсь на подушки.

— Отдыхай, я навещу тебя вечером, — Мирез ласково гладит мою ладонь.

Он поправляет подушки и натягивает одеяло до подбородка, затем тихо выходит из комнаты.

Свеча рисует светом узор на потолке. Капли бегут из глаз по вискам. От настоя, что принес брат, боль немного ослабевает. Мышцы расслабляются, и мягкие объятья сна манят меня к себе. Перед тем как окончательно скользнуть в небытие, я на мгновение чувствую себя здоровой.

Сон мой неспокоен, я просыпаюсь и вновь проваливаюсь в темноту. Очнувшись, я едва могу открыть глаза. В меня вливают очередную порцию горького настоя, после чего я вновь засыпаю.

Мне снится мама, она зовет, протягивая руки. Холодный пот выступает на коже, рубашка противно липнет к телу, а ноги путаются в простынях. Тело знобит, и я перестаю различать реальность.

Я балансирую между сном и бодрствованием, не в силах удержаться за какое-то одно состояние. Приходят люди, поят меня отварами, что-то говорят, но я не могу разобрать их слов, в голове все гудит, и я опять проваливаюсь в темноту.

Из сна меня выдергивает напряженный голос. Вынырнув из небытия, я прислушиваюсь. В комнате кто-то тихо спорит.

— Ей уже ничего не помогает. Она либо спит, либо бредит, либо стонет от боли, — слышу я знакомый голос, но никак не могу вспомнить, кому он принадлежит.

Вновь цепкие пальцы боли тащат меня к себе. Я пытаюсь открыть глаза, хочу удержаться в сознании, понять, что происходит вокруг, но тьма уже затуманивает разум, тянет к себе, предлагая мне самое желанное — спокойствие, и я поддаюсь.

Не знаю, сколько проходит времени, я давно потеряла ему счет. Ледяные руки сжимают мое плечо. Я чувствую холод даже через рубашку. Неужели у меня такой сильный жар? Я собираюсь с силами, чтобы открыть глаза или сказать что-то важное брату, но мысли путаются, а во рту все пересохло так, что язык отказывается шевелиться.

Мягкие холодные губы касаются моего запястья. Я начинаю сомневаться, что это был Мирез. Я хочу одернуть руку, но меня держат крепко. Прикосновение такое нежное, что я отбрасываю все мысли. Я цепляюсь за это приятное ощущение. Оно длится лишь секунду, пока острые зубы не прокалывают кожу. Возможно, я слишком привыкла к боли, либо холодные губы так манят меня, что я не замечаю неприятного покалывания на коже.

Рука начинает гореть. Жар от нее поднимается все выше, к плечу и шее. А затем боль накрывает меня с головой. Я кричу, но самого крика не слышу. Оглушительная тишина обрушивается на меня. Ощущение, что я нырнула в раскаленные угли, не покидает меня.

Тело сжимается в тугой комок. Перед глазами сверкают красные круги и желтые звезды, а затем все гаснет.