Башни витаров

Валентина Хайруддинова

Юный зверолов Тимша и охотник Синигир живут в Синем лесу. Они – соперники. Однако таинственный случай заставляет вчерашних недругов вместе отправиться в главный город окрестных земель – Дювон. Уже в начале путешествия планы Синигира и Тимши меняются, а знакомство с углежогом Муром переворачивает их привычные представления о жизни. Вступив в борьбу со злом, герои раскроют тайны прошлого и настоящего, узнают многое о себе и друг о друге, научатся ценить дружбу, любить и прощать.

Глава десятая

в которой Мур проигрывает памяти, Тимша

рассуждает о вере и животных, путники говорят

о радости ремесел и выборе, а Синигир убеждает

всех в своей правоте

Комната для ночлега была убогой, лежанки — жесткими. Тимша, однако, этого не замечал: в его скромном домике кровать была не лучше. Он с удовольствием вытянулся на твердом, как камень, ложе и наблюдал за действиями охотника. Тимшу распирало желание выяснить подробности услышанного про портрет в галерее у Зеленой башни. Но небольшой опыт последних дней подсказал юноше: не всегда вопрос, заданный напрямик, предполагает такой же прямой ответ. Потому он молча посматривал на Синигира.

Тот вертел в руках тощую подушку и ворчал:

— Что за ткань? А внутри — солома!

Присев на кровать, охотник вновь оказался недовольным:

— О, силы небесные! Да тут доски, прикрытые тряпьем!

— Конечно, это не перина из пуха белых уток, — не выдержал зверолов.

— Каких таких уток? — удивился Синигир.

— Мне кажется, что тебя дома дожидается именно такая: мягкая и белоснежная, как твои рубахи, а как же иначе?

Он чуть не сказал «перина, как в Дювонском замке», но удержался.

Синигир лег, пробормотав почти со стоном:

— Во всяком случае, в моем доме есть теплое одеяло и удобная подушка. А тут такая бедность!

— А как же ты будешь спать, не искупавшись? — скрывая насмешку, поинтересовался юноша у раздосадованного спутника.

— Плохо, — огрызнулся Синигир.

Однако уже через минуту в комнате наступила тишина: утомленные путешественники уснули: Синигир — несмотря на жесткую постель, а Тимша — на желание выспросить у охотника о его предках и портретах в Зеленой башне.

Мур же не смыкал глаз: смотрел в ночное небо, клочок которого с тремя яркими звездами был виден в окно его комнатушки. Память осторожно рисовала картину далекого-далекого прошлого, казалось, забытого навсегда: такое же небо, такие же звезды… Память — коварная штука, так и норовит вытащить откуда-то из своих глубин то, что тревожит и гнетет. Память, которую Мур давно подчинил себе, вдруг вырвалась на свободу, и Мур, уступая, погрузился в воспоминания…

Утром ранняя пташка — Тимша — принялся будить Синигира привычным уже способом: потрясая за плечо и крича: «Вставай! Пора!»

— Опять! — не открывая глаз, простонал охотник, — не удивлюсь, если за окном еще темно.

— Вполне светло. Мур уже проснулся и спустился вниз, наверное, ждет нас. Вставай!

Мур сидел на вчерашнем месте, опять созерцая пламя в камине.

Хозяин бегал по харчевне, подкладывая дрова в камин. Увидев Синигира, радостно замахал руками:

— Господин охотник! Вода готова!

— О силы небесные! — изумился Тимша, — добился же все-таки своего!

Несмотря на ранее утро, жизнь в харчевне кипела: тощий хозяин носился туда-сюда, прикрикивая на жену, похожую на сухую тростинку, и мальчика-слугу: «Пошевеливайтесь!» хотя они и так бегали, то и дело сталкиваясь друг с другом. Двери хлопали, горшки гремели, ноги топали… А виновник переполоха, благосклонно кивнув, удалился.

Пока охотник отсутствовал, хозяин, вчера еще унылый, а сегодня бодрый и веселый, собственной персоной подавал завтрак: пироги, тушеное куриное мясо, печеные овощи, душистый сыр.

— Не удивлюсь, если хозяин ночь не спал, бегал по склонам и покупал для господина охотника продукты, — любуясь снедью, красиво разложенной в белые тарелки, проговорил Тимша, — да и посуду, наверное, из сундуков достал. Вон какая тонкая работа!

— Да, — задумчиво произнес углежог, — давно я не ел в здешних тавернах. Я-то думал: только на Черных болотах нет хорошей еды, а, оказывается, и на холмах мало изобилия. В прежние времена даже в такой отдаленной харчевне путникам могли предложить много чего помимо пирогов и сыра.

— А по мне — богатый завтрак, — возразил Тимша, — ведь вчера ничего не было.

Он повертел головой по сторонам, потом повернулся к углежогу.

Поскольку тот, по обыкновению, молчал, Тимша вступил в беседу сам с собой:

— Я все никак не приду в себя от твоей вчерашней новости, но ничуть не сомневаюсь — Синигир — точно не простой человек. Я это заметил, когда у него дома оказался. Как же так вышло, что он стал охотником? В Синем лесу ходят слухи, будто и мать его — охотница — погибла от лап медведя, но слухам я не верю. Мало ли, что говорят.

— А чему ты веришь? — неожиданно спросил Мур.

— Своим глазам. А еще, только не удивляйся, я доверяю своим рукам.

— Как так? — в глазах углежога, как это бывало нередко при разговоре с юношей, затеплился ласковый огонек.

— Просто! — с готовностью ответил Тимша, — я делаю ловушки — самые лучшие в Синем лесу.

Тут юноша смутился: слова о самых лучших ловушках, прозвучали, как ему показалось, как-то уж очень в духе Синигира. Но поскольку Мур слушал и смотрел заинтересованно и серьезно, Тимша продолжил:

— Но мне никто не показывал, как их делать: мои руки сами по себе плетут силки и петли, а если нужно сделать приманку — руки сами знают, как. Вот потому я верю своим рукам.

— Скажи, а где ты давно живешь в лесу?

— С рождения. У меня есть дом… домик, недалеко от деревни, стоит среди синих елей. Достался он мне от родителей. Они умерли двенадцать зим назад.

— С тех пор ты один?

— Да… первое время приходила добрая старушка, что жила в хижине на Можжевеловой горе, а потом уж я и сам справлялся. Но меня всегда окружают мои зверушки с тех пор, как я себя помню. Мама зверей любила, знала их повадки, и я помню, как она учила меня обращаться с животными.

— Что же ты с ними делаешь, когда поймаешь?

— Продаю в деревнях.

Тимша принялся оживленно рассказывать о своем ремесле, даже не взглянув на явившегося, наконец, Синигира, потряхивающего мокрой золотистой шевелюрой.

— Главное в моем ремесле — ловить животных, учить их. Я приманиваю зверьков, что служат в хозяйстве. Например, лафы и ежи ловят мышей в домах, а лесные собаки дома охраняют их, но их часто покупают еще и для детей — собаки эти умеют говорить.

— Что? — изумился Мур, слушавший юношу очень внимательно.

— Они понимают человеческую речь, и их можно научить некоторым словам. Но только вот почему-то собачки у других людей не очень-то разговорчивы.

— Не удивительно, — усмехнулся Синигир, — ты-то кого хочешь разговоришь, а уж лесную собаку — очень легко!

— А еще есть тирулы, они умеют находить грибы и съедобные коренья. Тирулов собиратели покупают, только их тоже обучить надо, — не обращая внимания на шутку охотника, с воодушевлением рассказывал Тимша.

— Собирателей поучить не мешало бы, да, тут ты прав. Иной раз не грибы мне приносят, а всякую дрянь, — усмехнулся охотник.

— Я про тирулов говорю.

— А! — Синигир невинно похлопал глазами, — а я подумал…

— Я и не знал, что столько чудесных зверей водится в Синем лесу, — искренне удивился Мур.

— А гика зачем? — принимаясь за еду, поинтересовался Синигир.

— Ну, она красивая, а потом их покупают и из-за яда тоже: он нужен для некоторых снадобий. Но гика — редкое животное, я ее ловил всего пару раз. Она приручается легко и весьма ласкова.

— Да уж! Очень ласковая белочка! Не считая маленького, малюсенького такого недостатка: больно кусается и ядовитая. А так — очень ласковая! — заметил Синигир, впрочем, довольно весело: по всей видимости, он уже почти забыл, как серьезно пострадал от яда гики.

— Ты, видно, любишь свое ремесло? — между тем продолжал расспросы Мур.

— Я всегда жил в лесу, и это только и умею, но ты прав: мое ремесло мне по душе, хоть и не приносит большой прибыли.

— Прибыль, пожалуй, не главное, — улыбнулся Мур.

И как только мелькнула улыбка на лице его, прогнав суровость, оно, утратив жесткие линии, стало замечательно красивым.

Тимше нравился такой Мур: приветливый, улыбающийся, — юноша с удовольствием согласился с ним и принялся рассуждать о том, что, по его мнению, главное в жизни.

— Да, не прибыль! Главное — делать то, что нравится, и делать хорошо, с удовольствием, тогда и другим будет польза и радость.

— По-твоему, всякое ремесло может нравиться тому, кто им занимается? — спросил Синигир, впрочем, продолжая с аппетитом поглощать вкусный завтрак.

— Конечно! Вот Мур — углежог, делает уголь, людям от этого хорошо.

— Людям-то хорошо, но я не могу представить, как может нравиться труд углежога самим углежогам. Да на болотах жить невозможно, не то, что заниматься ремеслом, — заметил Синигир.

— Однако же углежоги живут и работают, — ответил задумчиво Мур, — хотя ты прав: труд их тяжел, да и местность не добавляет удовольствия их существованию.

— Да уж, в Синем лесу гораздо веселее, и зверей ловить — занятие более занимательное, чем уголь жечь, — заметил Синигир, — но каждый выбирает сам, как ему жить и где.

— Каждый живет так, как распоряжается судьба, — вновь мрачнея, проговорил Мур.

— Хочешь сказать: ты не сам выбрал жизнь на болотах? Но ведь, как я понимаю, это вовсе не твоя судьба? Ведь жил ты раньше в Дювоне, разве нет? — спросил Синигир.

— Давно, много-много лет назад. Я был совсем юн, вот как Тимша, — углежог кивнул на зверолова.

Тимша, у которого замечание Мура о своем возрасте не вызвало восторга, хотел спросить, как же углежог оказался на болотах. Но тот добавил, предвосхитив вопрос:

— Я сам, по своей воле, выбрал Черные болота. Но не всегда наш выбор совпадает с желанием. Я не мог оставаться в Дювоне: либо болота, либо гибель.

— То есть ты не совсем углежог, — уточнил Синигир, выразительно посмотрев на зверолова, — это после войны карагаев и витаров ты стал жить на болотах?

Мур взглянул на Синигира, потом на Тимшу и неожиданно поднялся:

— Думаю, моя жизнь не стоит того, чтобы обсуждать ее так долго. Завтрак затянулся, а нам пора в путь. Уже давно рассвело.

Он решительно вышел, не оглядываясь на озадаченных спутников.

— Наш углежог скрывает истину, — Синигир тоже поднялся, — и я даже знаю, какую.

— Ты по-прежнему считаешь его витаром? — спросил Тимша, складывая в мешок еду, оставшуюся от завтрака, — но, кроме догадок, нет ничего, что…

— И наблюдений, — прервал товарищи Синигир, — как и ты, я доверяю своим глазам.

Мур выезжал со двора, когда охотник и зверолов оседлали коней, поэтому они ехали сзади и могли продолжить разговор.

— Путешествовать с Муром становится опасно, — говорил негромко охотник, — вот окажемся мы на Вонючих болотах, где не могут жить люди, и там они вместе, витара и Мур, нашлют на нас столбняк какой или лихорадку.

— Да ведь Мур не сказал бы о ведьме, если бы хотел нам зла. Ведь мы сами вызвались ехать, — не соглашался Тимша, — и зачем ему вредить, мы ведь хотим помочь?

— В чем помочь? Тут ведь чары, — покачал головой охотник, — как бы выпытать хоть что-то! Но Мур хитер, и ни в чем не признается.

— Да, может, Муру не в чем признаваться, — защищал углежога юноша.

— Тихо, — зашипел охотник, — у него такой слух — любой охотник позавидует.

— Мур удивительный, я таких людей не встречал.

— Ха! Не мудрено! Во-первых, ты знаком только с жителями Синего леса, — усмехнулся Синигир.

— А во-вторых? — подозрительно покосился на спутника зверолов.

Он справедливо опасался намеков на свой юный возраст и неопытность. Но охотник вовремя спохватился, и вполне невинно ответил:

— Во-вторых, может, он и не человек вовсе.

— Ну и пусть Мур — витар! Рыцари-всадники первыми начали эту войну, а чародеи только защищались, не будучи виноватыми, — решительно заявил зверолов.

— Да, он точно витар: все-то знает и о войне, и о карагаях, и о чародеях. Я считал: мне известна немного жизнь в Дювоне, но оказывается, ничего мне не ведомо.

— А откуда тебе так хорошо знакома жизнь в Дювоне? — поинтересовался Тимша, решив прояснить вопрос с происхождением охотника.

— Меня тетушка воспитывала, а она, как ты знаешь, живет на Пятом холме, а это — почти Дювон, Багряна часто раньше посещала замок, много видела и слышала.

— А ты жил у нее?

— Да, какое-то время.

— А кто были твои родители? — осторожно поинтересовался Тимша.

Но Синигир вполне спокойно ответил, что родителей не помнит.

— Они жили на Пятом холме, в большом доме, из окон которого видны башни Дювона. Тетушка и по сей день там обитает. Отец мой служил стражником и погиб во время камнепада в Неприступных скалах. Мама охотилась в Синем лесу, ты, наверное, слышал об этом. После смерти отца она, взяв меня, отправилась в Синий лес, а потом случилось ужасное несчастье: ее убил медведь. После этого тетушка Багряна, сестра отца, забрала меня из Синего леса в дом на Пятом холме. Когда я подрос, вернулся в лес и стал охотником, как мама.

— Понятно… — протянул Тимша, хотя мало что понял.

Кто такие стражники? Почему мама Синигира стала жить в Синем лесу? И знает ли охотник о портрете в галерее у Зеленой башней во дворце Дювона?

— А почему не остался там? — Тимша мотнул головой на запад, в сторону Дювона, — жил бы в красивом месте, ходил бы во дворец каждый день.

Синигир рассмеялся:

— Зачем мне во дворец ходить каждый день? Как говорит Мур, каждый выбирает сам, как ему жить и где, а у меня как раз желание совпало с возможностью. Вот я и живу в самом красивом месте — в Синем лесу.

Услышав за спиной смех охотника, углежог остановил горячего черного, как смоль, жеребца.

— Что вас развеселило? — поинтересовался он подъехавших.

— Я спросил у Синигира, почему он не остался у тетушки: жил бы в роскоши, смотрел из окон на дворец, — пояснил Тимша.

— Значит, я не ошибся, — задумчиво пробормотал Мур, — память все же — чудесный дар. Столько лет прошло, а увидел тебя — сразу предстал перед глазами портрет в галерее.

— Какая галерея? — удивился Синигир.

— У Зеленой башни, — озадаченно ответил Мур, бросив взгляд на юношу.

— Ладно, спрошу по-другому: какой портрет? — совсем ничего не понимал охотник.

— Ты не знаешь?

— О чем?

— И ты ничего не сказал ему? — удивленно приподнял Мур бровь, обернувшись на зверолова.

— Нет, я не успел: Синигир так быстро уснул, — пробормортал юноша.

— Так. Подождите. Когда это я уснул? О чем вы? — Синигир, кажется, начал терять терпение: голос его зазвучал почти грозно.

Зверолову пришлось передать вчерашний разговор с Муром.

Синигир сначала смотрел на рассказчика широко открытыми глазами, затем тронул коня. Теперь все ехали рядом по довольно широкой дороге и молчали. Один думал о том же, что и вчера, второй — о том, кто же его спутники на самом деле, а третий — что все это значит?

Путь всадников лежал на север. Теперь пустошь находилась справа и слева, а впереди, на севере, простирались темной полосой Черные болота, суровое место, не предназначенное для жизни живых существ. Пока странники не выехали за пределы пустоши, еще кое-где встречались лачужки глиномесов, лепивших камень из бурой глины, да песчаные норы, откуда добывают коричневый песок.

Первым нарушил молчание Синигир:

— У меня нет оснований не верить тебе, углежог, но я согласен со звероловом: я тоже верю только своим глазам. Увижу портрет — буду думать.

— Можешь спросить у тетушки. Она-то точно знает, — подсказал Тимша.

— Если попаду к ней, — буркнул охотник, — не забывай, куда мы едем.

Он помолчал минуту, а затем, обращаясь к юноше, заметил язвительно:

— Когда нужно рассказать что-то важное, некоторые вдруг предпочитают помалкивать. С чего бы такая скрытность?

Тимша оглянулся, поискал глазами того, кому предназначены язвительные слова Синигира. Не найдя никого, пожал плечами и продолжил созерцать окрестности.

В полдень путники сделали привал, пообедали остатками завтрака, причем Тимша мысленно поблагодарил охотника за то, что они не остались голодными.

Солнце клонилось к зениту, время от времени прячась за облаками — непременными спутниками пустоши. Мрачные просторы навевали уныние. Даже Тимша не тревожил спутников вопросами и ответами, хотя и не переставал вертеть головой по сторонам. Но ничего замечательного не происходило: ветер, не встречая препятствий, гулял по бурой пустыне, редко встречающиеся чахлые кустики протягивали веточки к солнцу, которое не спешило дарить им свет и тепло, скупилось, словно затаив обиду на эти земли. Но даже они, эти лучи, не оживляли окрестности, напротив, вспыхивая, яркий свет вдруг окрашивал Бурую пустошь странными цветами: желто-серым, темно-коричневым или грязно-розовым. Эти превращения не слишком радовали глаз, скорее, угнетали.

Постепенно подкрадывались сумерки, ложились сизые тени.

— Моя Рожка притомилась, — поглаживая лошадь по шее, пожаловался Тимша.

Он начал отставать и, как ни понукал кобылку, та шла все медленнее.

— Рожка не привыкла много двигаться, — объяснил зверолов товарищам, — я ведь не часто езжу.

— По ней видно, — кивнул на толстушку Синигир.

— Кажется, харчевня, — показал вдаль Мур.

Зверолов и углежог присмотрелись: действительно, у чахлого деревца пристроилась одинокая хибарка — харчевня под совершенно не подходящим названием «Веселый привал». Помещение ее обветшало как снаружи, так и внутри. Посетителей в харчевне не оказалось, потому путешественников встретили любезно: хозяин, кланяясь, широко отворил дверь, и пока гости рассаживались, осматривались, поспешно затопил печь.

— Чем дальше от холмов, тем худее хозяева, — прошептал Тимша, кивая на сгорбленного старика, не похожего на румяных толстых владельцев подобных заведений, расположенных ближе к холмам.

Не только Синигир, но и Тимша, побывавший уже не в одной харчевне в последнее время, разочарованно вздохнул, когда хозяин поставил на стол еду.

— Да, негусто, — взяв хлеб и кружку с водой, проговорил юноша.

— Хозяин! — позвал Синигир, глотнув воды и поморщившись.

— Напрасно ты его зовешь, — покачал головой углежог, — мы ведь въехали очень глубоко в Бурую пустошь — он не сможет достать ничего лучше в этих местах.

— Откуда ты знаешь, зачем я его зову? — не скрывая раздражения, спросил охотник.

Тимша на слова Синигира только улыбнулся.

Явился хозяин. Синигир измерил старика оценивающим взглядом с головы до ног и остался недоволен осмотром. Охотник уже почти готов был отпустить беднягу, но, наткнувшись на заинтересованный взгляд зверолова и, как ему показалось, насмешливый — углежога, спросил:

— А что, любезный хозяин, разве, кроме черствого хлеба и воды, на твоей кухне ничего нет?

— Да-да, — вмешался Тимша, — нам бы… пирогов, сыров, дичи… и еще — есть ли у вас комната с большой бочкой?

Синигир сверкнул глазами на несносного мальчишку, но продолжал ласково допрашивать растерявшегося старика:

— Ведь Второй холм не так уж и далеко, и там довольно еды.

— Ешь то, что есть, — прошептал Тимша, — чем тебе поможет хозяин?

— Для кого не очень далеко, а для меня… — развел старик тощими руками, — торговцы вовсе ко мне не заглядывают, а я и уехать-то не могу: на кого ж заведение оставить? И рад бы угостить вас, да уж столько времени сижу один тут, словно витара на болоте.

— Очень интересное сравнение, но не о том речь, — прервал печальное повествование хозяина Синигир, — теперь ты можешь оставить свое заведение на нас.

— Что ты придумал? — тихонько поинтересовался зверолов.

Но Синигир не обратил на него внимания. Он решительно заявил хозяину, что в его отсутствие они присмотрят за харчевней, пусть даже он вернется завтра.

— Но — с едой, — добавил охотник веско, — мы заплатим вперед, так что деньги у тебя будут.

— Как же я могу оставить хозяйство, ведь тут…мало ли… — хозяин растерянно захлопал глазами.

— Зато привезешь запас еды — накормишь потом и других посетителей, а мы обещаем, что будем беречь твое добро, — пообещал Синигир.

— О, благородные путники! — с воодушевлением воскликнул хозяин, наконец, понявший всю выгоду предложения охотника, — если вы будете столь любезны и в мое отсутствие позаботитесь о доме, то я…

— Да, — окидывая взглядом бедное убранство помещения, вступил в разговор Тимша, — заботясь о харчевне, нам не слишком придется надрываться.

— Путешественники у меня редко бывают: иногда заглянут глиномесы или торговцы, что продают уголь и всякие товары в окрестных деревушках, — рассказывал старик, на ходу доставая корзины из чулана.

— Зачем же ты держишь эту харчевню? — удивился Тимша.

Хозяин уже собрался и, стоя на пороге, пожал плечами в ответ:

— Разве мы выбираем, где и как нам жить? Харчевню ведь еще мой дед построил, много зим назад.

Старик вышел, а Мур, усмехнувшись, произнес первые слова за все время, пока охотник и зверолов беседовали с хозяином:

— Вот человек, который не считает, что каждый сам выбирает, как и где ему жить.

— Да уж, — сказал Тимша, — тут местечко не лучше Черных болот, и старик — совсем один, вряд ли он хотел такого.

Синигир же философски возразил:

— Просто он не воспользовался выбором, который есть всегда. Так ведь легче.

— Так жить, — юноша сделал широкий жест рукой, показывая на комнату, — я думаю, вовсе не легче.

— Я о другом. Легче сидеть на месте, ничего не делать, чтобы что-то изменить, говоря при этом: «Мы ничего не решаем, не выбираем — судьба у нас такая»

— Этот старик такой несчастный, худой, — заметил Тимша.

— А я о чем? Несчастным быть легче, — твердо заявил Синигир, — чтобы сделать выбор, что-то поменять, надо иметь смелость. Конечно, сидеть сложа руки просто. Только храбрый человек выбирает и делает то, что должен, при этом подвергает себя опасности, может разочароваться, страдать.

— Иногда не знаешь, как правильно поступить, и выбор твой порой оказывается неверным, — подал голос Мур, — к тому же, несчастье приносит страдание не меньшее, чем опасности.

Тут вдруг дверь харчевни вдруг распахнулась, на пороге возник хозяин, держащий в руках полные корзины.

— Так повезло! — радостно закричал старик с порога, — встретил на дороге торговцев с холмов. Радость-то какая! Они уж и дорогу ко мне забыли. А тут гляжу: за поворотом повозки, полные разного добра! Все купил: и еду, и дрова! Вот сейчас приготовлю обед на славу: и дичь, и сыр, и овощи. Ах, давненько моя харчевня не видела столько постояльцев!

Через несколько минут в небольшой зале стало тесно: ее заполнили торговцы, шумные и веселые. Печь жарко пылала, ароматы раззадоривали аппетит.

— Видите, — довольно улыбнулся Синигир, — надо только приложить немного усилий — и всегда добьешься цели.