Память. Часть1

Людмила Евгеньевна Кулагина, 2020

Действие происходит на Украине в 1917 – 1920 годы. Роман о любви, о человеческих судьбах в период больших перемен в истории. Первая мировая война, революция, гражданская война. Власть на Украине меняется порой несколько раз за день. Государственная граница определяется линией фронта и всё время перемещается. Как живут люди в таких условиях? Живут! И любят, и рожают детей, и сеют хлеб. Что они чувствуют, о чём думают, о чём мечтают? Нужна ли им война? Взгляд на исторические события глазами простых людей: украинцев, поляков, русских.

6. Под дождём

Дождь лил третий день. Было тепло, но не просыхающая трое суток солдатская одежда поляков отяжелела, и, казалось, источает холод. Поляки, сбежавшие из русского плена, Стах, Анджей и Якуб, продвигались лесными тропами в сторону Польши. Хлеб и похлёбка, которую они прихватили с собой, закончились, нужно было зайти в село, чтобы добыть еды, но прежде необходимо было найти другую одежду. Компания выглядела слишком странно. Двое, Анджей и Якуб — в форме Австрийской армии, а третий, Стах — в мундире русской армии. Решили послать Стаха в ближайшее село, он мог сделать вид, что случайно отстал от своего отряда.

Стах вошёл в село и пошёл по улице, присматриваясь и прислушиваясь. Несколько мальчишек пробежали мимо с криками: «Бежим к церкви! Там военные понаехали!». Стах заинтересовался, но было опасно подходить к военным, мундир Стаха мог привлечь ненужное внимание. Он перескочил через плетень, увидев, что бельё сушится на верёвке во дворе, стащил рубаху и быстро перемахнул обратно. В кустах переоделся и пошёл туда, куда побежали мальчишки. У церкви собрался народ.

«Странно, — продумал Стах. — Никто не работает. Картошку под дождём копать, конечно, не будешь, но в хозяйстве всегда работа найдётся».

Мужиков на площади было немного, в основном, совсем молодые парни, лет по пятнадцать — шестнадцать. Всех остальных забрали на войну, и тот, кто выступал перед ними, был немногим старше — лет восемнадцать.

— Нашу украинскую армию надо создавать, — звонким мальчишеским голосом говорил парень.

— Мы будем сильными, если у нас будет своя рабочая крестьянская армия! Никто не сможет нам указывать с кем и когда воевать! Мы создадим Первый Украинский корпус! И командовать им будет гарный украинский хлопец Павел Скоропадский! Послал он меня к вам, чтобы в вашей станице сформировать отряд добровольцев! Записывайтесь, парни. Будем воевать не за Россию, не за Польшу, не за Австрияков, а за нашу матушку — Украину! — закончив пламенную речь, парень спрыгнул с телеги.

— За Украину! За ридну Украину! — кричали некоторые в толпе.

На молоденьких мальчиков пламенная речь произвела впечатление, парни стали подходить к телеге и записываться.

Ой! — заголосила баба в толпе. — Последних сынов забирают! Как жить будем! Мужиков не осталось! Пахать некому, косить некому! Мы, бабы, без мужиков пропадём, состаримся никому не нужные! Ой, господи, помоги!

— Да чего ты голосишь, — крикнул оратор. — Это ж наша украинская армия, а не чужестранная.

— Да один чёрт! Чем украинская лучше? И в ней наших парней поубивают. Не убьют, так покалечат, — продолжала расстроенная женщина.

— Ещё и лошадей заберут, надо ж на чём-то ездить, а потом и овёс — надо для лошадей, — поддержала её другая. — А кто вас всех кормить должен? Мы, бабы?

— Так, зато потом у нас своё государство будет! Какие-то вы не патриотичные! — с трудом подобрал слово парень.

— А вы — патриотичные! Всё в свои игрушки играете, в пистолетики! Стрельнем туда, а потом туда! Наши дети и мужья гибнут, а вы всё играетесь! Шёл бы ты, пацан, в своё село, да там командовал, а нам никаких армий и войн не надо!

— Мам, не позорь меня! — подошёл к говорившей женщине сын и увёл её с площади.

Долго ещё гомонил народ. Кто-то записывался, кто-то расспрашивал оратора, кто-то спорил с ним. Стах незаметно удалился, ему нужно было найти ещё две рубахи и хлеб. Стах забрался в один из дворов, где тоже сушилось бельё во дворе, но снять было нечего, сушилась только женская и детская одежда.

«Придётся Анджею опять женское платье носить», — усмехнулся про себя Стах.

— Кто такой? Чего надо? — Раздался за спиной низкий женский голос.

Стах оглянулся. Перед ним стояла молодая женщина с вилами наперевес.

— Хозяйка, прости, не со злом пришёл. По нужде, — заикаясь от неожиданности, сказал Стах.

— По нужде в калитку входят с поклоном, а не через забор крадучись. Что высматриваешь здесь? Кто ты?

Стах замялся, медля с ответом. Версия, подготовленная заранее, о том, что он отстал от отряда, не подходила к ситуации. Даже если отстал от отряда, во двор лезть не гоже.

— Не пойму, сапоги и штаны солдатские, рубаха крестьянская. Что за маскарад? Что ты скрыть хочешь, от кого прячешься? — спросила приметливая баба, внимательно, с интересом разглядывая Стаха.

Он был высок, слегка сутулился. Седина уже тронула виски, но лицо было молодым, приветливым. Правильные черты: красивые брови, зелёные глаза, прямой длинный нос, ровные белые зубы. Было в его внешности что-то основательное, домашнее и уютное.

Глаза Стаха бегали, не привык врать он, и то, что поймали его за воровством, было очень неприятно. Как мальчишка покраснел Стах под пытливым взглядом хозяйки. Уже сто раз пожалел, что зашёл сюда. Хотелось убежать и больше не возвращаться, но что-то удерживало его. Стах осмотрел двор. Всё чисто прибрано, хотя видно, что старое, крыша покосилась, дверь сарая слетела с петель, в огороде маленькая банька, по окна вросшая в землю, на верёвке и плетне висят рубахи детские, штук десять. Зачем так много? На крыльце стоит ведро с молоком, видно, хозяйка доила корову в сарае. Невольно он сглотнул слюну и чуть не подавился, закашлялся.

— На вора ты совсем не похож, на разбойника тоже, какой-то слишком пугливый — бабы с вилами испугался, — попыталась смутить мужика ещё больше хозяйка, наблюдая за реакцией непрошеного гостя. Стах опустил голову, уже не скрывая своего стыда и смущения.

— Возьми ковш, да попей воды. Вон ведро у колодца! А то я вижу, у тебя язык к нёбу присох! — женщина опустила вилы и рассмеялась.

Стах подошёл к колодцу, зачерпнул воды, попил, оглянулся на хозяйку, увидел, что та опустила вилы, улыбается. Решил рискнуть.

— Хозяйка, вижу, не держишь зла, помоги, дай хлеба кусок.

— Ну вот, дашь воды, ещё и хлеба подавай, дашь хлеба, ещё и одеться начнут просить, — со смехом сказала баба.

Как в воду смотрела, именно такой план и был у Стаха. Он смутился от бабской прозорливости ещё больше, топтался на месте. Не привык он просить. Всю жизнь трудился, лечил скот, даже в соседние сёла люди звали, если конь заболел или корова не могла разродиться, а тут пришлось кусок хлеба просить. Да лучше бы с голоду сдох, чем такой стыд терпеть.

— Ладно, проходи в хату, накормлю, чем бог послал; помогу чем смогу, только не ври, расскажи всё, как есть. Я вижу, ты простой человек, врать не приучен, всё равно не получится у тебя сочинить гладко.

Стах испытал облегчение от её речей, прошёл в хату, огляделся и обомлел. С печи на него смотрели пять или шесть пар маленьких глазёнок. Ручонки крошечные и побольше мелькали среди одеял, совсем маленькая голая ступня свисала с полога. Оглянулся на хозяйку. Решил бежать отсюда. Как можно у многодетной матери хлеба просить! Но пройти не смог, всю комнату заполонили шустрые подвижные ребятишки, скатившиеся с печи после мамкиной команды.

— Дети, ну-ка, быстро все во двор гулять! — крикнула она. Самых младших ей пришлось снимать с печи — ещё еле ходили. Старшие подхватили малышей на руки и быстро убежали во двор.

— Вот батьку убили на войне, теперь сироты все! — сама начала откровенничать хозяйка.

— Как же ты справляешься одна с такой оравой? — изумился Стах.

— А куда деваться? Вы — мужики, нас — баб, не спрашиваете, начинать войну или нет. Идёте и убиваете друг друга. А нам дальше мучиться самим приходится. Лучше б и баб с детьми тоже сразу убивали, всё равно не выжить! Лошадь уже забрали за копейки! Если ещё и корову заставят продать, то всё, конец нам всем. А вам всё нипочём! Всё играетесь! Отряд такой, отряд сякой! То война, то революция! Делать вам нечего? Кто работает, тот о такой ерунде не думает! Это всё баре, да бояре народ мутят! Ладно, садись за стол да расскажи сам откуда?

Стах сел за стол, хозяйка подала борщ и хлеб. Стах не смог удержаться, набросился на еду, хотя сам себя за это ненавидел. Хозяйка с удовольствием смотрела, как ест нежданный гость. Давно не было мужчин в этой хате.

После обеда Стах рассказал Ярославе (так звали хозяйку) о том, как его забрали на фронт в русскую армию, о том, как отказался стрелять в своего сына, в своих земляков поляков, которых мобилизовали во вражескую австрийскую армию, о том, как бежал с друзьями из плена.

— Где ж друзья твои? — спросила Ярослава.

— Прячутся в лесу. Боятся в деревню зайти. Они — поляки, которые воевали на стороне Австро-Венгрии, одеты в австрийскую форму, — ответил Стах.

— Голодные тоже, наверное? — посочувствовала Ярослава.

— Да. Они меня послали еды и одежды добыть, — объяснил гость.

— Дам я тебе одежду мужа моего, ему она уже не пригодится, — сказала Ярослава, оглянувшись на образа и перекрестившись.

— Спасибо, хозяйка, — тоже перекрестился Стах, вставая из-за стола.

— И хлеба для них возьми, — предложила добрая женщина.

— Не могу я просто так ничего взять, у тебя у самой куча ребятишек. Давай, отработаю. Картошку могу выкопать, дров нарубить, — наконец нашёл приемлемый выход из положения Стах.

Не дожидаясь ответа, Завадский вышел во двор, взял топор и начал рубить дрова. Через два часа ровненькая поленница лежала у хаты.

— Если в огород выйду картошку копать, меня односельчане твои властям не сдадут? — спросил Ярославу работник.

— Никакой власти сейчас в селе нет. Царя нет. Временное правительство до нашей губернии так и не добралось.

— А армейские командиры?

— Командиров разных много появлялось. Кто в армию украинскую агитирует, кто в революционеры зовёт. Выбирай — не хочу, кому что больше нравится! Лишь бы не работать! Болтать-то веселее! А хлеб можно просто у баб забрать. Защитить нас некому, мужиков всех поубивали на фронте.

— Тогда, дай, пожалуйста, одежду. Я пойду друзей своих позову. Мы живо всю картошку тебе выкопаем!

Ярослава принесла одежду, отдала и долго грустно смотрела вслед уходящему гостю, опершись на плетень. Видно, не верила, что Стах вернётся.