Взрослый ребенок алкоголика. Реальная история взросления и исцеления от детских травм

Маргарита Шалгинова (2025)

Книга как реалити-шоу, открывающая тайны психотерапии. В ней автор откровенно делится историей своего взросления в семье, где алкоголь был постоянным спутником. Исследует сложные эмоции и травмы, с которыми сталкиваются взрослые дети алкоголиков. Показывает, как такие переживания формируют их личность и отношения во взрослой жизни. Книга знакомит с эффективными методами и техниками, которые помогают выйти из травмы, научиться строить здоровые отношения и обрести веру, что исцеление возможно. Она станет полезным ресурсом и поддержкой не только для тех, кто вырос в семьях с проблемами алкоголизма, но и для всех, кто получил травматичный опыт в разных дисфункциональных семьях. Также книга будет полезна для специалистов, работающих в области психологии и психотерапии.

Глава 1. Детство

Зима. Поздний вечер. Я, маленькая девочка, иду за руку с папой. Снежинки, как изящные балерины, кружатся в свете фонарей, создавая волшебную атмосферу. Я счастлива, что наконец-то меня забрали из садика, где долго оставалась одна после того, как всех детей уже забрали родители. Но я не могу понять: почему мы с папой как-то странно идем, то влево, то вправо. Глядя вниз на его большие ботинки и милицейскую шинель, поднимаю голову, но из-за шапки и падающего снега не вижу его лицо, и продолжаю идти молча.

Не могу сказать, понимала ли я тогда, что отец пьян, и потому мы так шли. Но прекрасно помню ту дорогу домой, как с восхищением смотрела на падающий снег, желая, чтобы папа разделил мою радость.

Отец был добрым, любящим, обладающим чувством юмора и с золотыми руками. В нашей квартире он создал в те времена чудо — откатную дверь, которой восхищались все соседи. Вечерами папа читал нам с сестрой сказки. Мы брали большую книгу, и папа предлагал с закрытыми глазами, пальцем выбрать случайно сказку, которую он прочитает.

Мы наслаждались настольными играми и прятками на даче, смеясь и радуясь каждому мгновению. Однажды, вернувшись из командировки в Монголию, папа привез видеомагнитофон и приставку Денди — диковинку, неведомую никому из наших друзей. Восторг и счастье переполняли нас, как никогда.

В раннем детстве жизнь была полна радости: праздники в кругу родственников, веселые застолья, искренние улыбки и душевные разговоры, отдых на природе и поездки в тайгу за ягодами и грибами.

Но затем в нашу жизнь вошел алкоголизм отца. Существует поговорка: «талант не пропьешь», однако этот талант ушел прочь вместе с бедой из стеклянной бутылки.

Отец потерял работу в милиции, а мама стала единственным добытчиком в семье. Она старалась сделать для нас всё возможное. Мама искренне пыталась спасти отца, обращалась за помощью к родственникам и кодировала его, но все было тщетно. И со временем она опустила руки. Я полагаю, она поняла, что такая поддержка оказывается тщетной до тех пор, пока сам человек не осознает свою болезнь. Я видела, как мама говорила папе, что он страдает от алкоголизма и нуждается в лечении, в то время как он не принимал этого факта, категорически отвергая идею о своем недуге.

Со временем в пьяном угаре он становился неистовым агрессором, и дело доходило до избиений мамы. Не просто драк, а именно жестоких избиений. Отец, обладая крупным телосложением, высоким и сильным, неизменно обращал свою ярость на миниатюрную маму. Это был неравный бой, в котором слабейшая сторона была обречена. Его поглощала ревность, и в алкогольном бреду ему мерещилось разное, и это вызывало приступы ярости. В этих неистовствах он физически наказывал маму, а затем и старшую сестру, когда она становилась на защиту.

Когда мне исполнилось 12, сестра окончила школу и уехала учиться в другой город. Я почувствовала, как страх заполняет пустоту — казалось, я осталась одна. На протяжении нескольких дней я рыдала в подушку, сохранившую запах её присутствия. С её отъездом стало еще хуже. Порой это напоминало изощрённые пытки: отец мог запереть квартиру изнутри, спрятать ключи, отняв у нас даже последний шанс на спасение.

Тогда, в детстве, я научилась звонить в милицию с невероятной скоростью, хотя не сразу. Сначала, позвонив на 02, я в слезах кричала в трубку о том, что папа бьёт маму, но прежде чем успевала назвать адрес, он подлетал и вырывал телефонный провод с корнем. Но я была смышленой и быстро усвоила, что первым делом необходимо называть адрес. Отец, однако, тоже не был дураком. Иногда он заранее готовился, закрывая входную дверь, пряча ключи и выдергивая провода.

В такие моменты оставалось лишь кричать — истошно и громко. Я не понимала, почему, когда я зову на помощь, никто не приходит. Чудом, иногда соседи вызывали милицию, а иногда — нет. Эти эпизоды заканчивались тем, что он, видимо, уставал бить.

Не в силах защитить маму, хотя настойчиво пыталась и за это получала, я убегала в свою комнату, молясь Богу: «Помоги, чтобы папа успокоился и всё прекратилось». И, чудесным образом, он в какой-то момент успокаивался. После этого я стала верить в Бога.

Как моя хрупкая мама всё это переносила, я не знаю. С каждым годом ситуация только ухудшалась, избиения становились всё более частыми и жестокими.

Я перестала называть его папой — он стал для меня отцом. Однажды я даже поплатилась за это: услышав, как я упомянула его как «отца», он рассвирепел. Из-за страха перед ним я продолжала называть его папой, но внутри уже ненавидела.

Каждый день я проживала с перманентным ощущением страха, который стал частью моей жизни. Днем, когда его не было, я с ужасом думала о его приходе, о том, в каком состоянии он вернется. Когда отец был дома, я сидела настороже, готовая к новой порции адреналина. Даже ночью, когда он засыпал, мне не было покоя: он мог внезапно проснуться и устроить маме скандал с побоями.

В последние годы перед разводом мы с мамой спали вместе в детской комнате. Дверь закрывалась, но не на замок — его наличие могло вызвать новую вспышку гнева, и за секунду он бы был сорван. Каждую ночь засыпать было страшно. Я долго лежала, прислушиваясь, вздрагивая от любого шороха.

Так мы и жили, день за днем, как на пороховой бочке. В школе я тщательно скрывала правду о своей семье, притворяясь, что все хорошо и я счастлива.

А потом, видимо, маму настигло отчаяние, истощив ее силы. В душе ее нарастал гнев, требующий выхода, и она начала срываться на мне, видя в моем облике образы отца. В этот момент меня стали терзать мысли о том, что, вероятно, я приемная — ведь с родным ребенком подобным образом не обращаются.

Скоро я начала винить себя в происходящем, считая, что если исчезну, всем станет легче, и жизнь наладится. Дважды я пыталась лишить себя жизни, но оба раза ножи оказались тупыми, а страх боли сдерживал от окончательного шага.

Чувство ненужности и вины часто сопутствует детям алкоголиков. Если первое может пройти само в зрелом возрасте, то второе требует долгой внутренней работы, словно искоренение вечно прорастающих сорняков.

Папа, видимо, тоже все-таки чувствовал себя виноватым, потому что дважды он предпринял попытки покончить с собой. В первый раз попробовал повеситься на поясе от халата в ванной комнате. Из этой петли вытаскивала его я, он хрипел, был красный, а я трясущимися руками пыталась снять пояс с его шеи. Мне не было и 10 лет. Он плакал и говорил, что больше не может так жить. Я плакала вместе с ним.

Второй раз он решил застрелиться из ружья и опять на глазах у меня. Я плакала, кричала, просила не делать этого. Он не сделал.

Вспоминаю я это с ужасом.

В первые годы его алкоголизма я продолжала его любить и за это даже чувствовала вину перед мамой.

Со временем любовь к отцу исчезла совсем. Остались только ненависть и страх.

Вследствие чего из моей памяти практически пропали светлые воспоминания о родителях, либо они всплывали в сознании в окружении перманентного страха или печали. Лишь после сеансов психотерапии мне удалось снова открыть для себя добрые и светлые моменты, словно я нашла ключ от затворенного сундучка с воспоминаниями и смогла его открыть.