Роковая Роксана

Наталья Лакота (2025)

Три раза я собиралась замуж, и все три раза мои женихи умирали накануне свадьбы. Королевские дознаватели признали это несчастными случаями, но жители нашего города всё равно считают меня виновной, и для них я — Роковая Роксана, приносящая смерть. А тут ещё приезжает королевский эмиссар — поправить здоровье на минеральных водах. Только ходят слухи, что он прибыл по секретному поручению. И почему-то он сразу заинтересовался мной…

Глава 5

На следующий день все только и говорили, что о приёме у леди Ленсборо. С утренними визитами к маме приходили каждые десять минут — мы со Стеллой засекали по часам. И судя по всему, больше, чем здоровье бедной графини, всех интересовало — почему это граф так странно танцевал со мной последнюю кадриль?

Конечно, напрямую об этом не спрашивали, но дамы Солимара умели задавать вопросы так, чтобы не быть уличёнными в неприличном любопытстве, но получить нужный ответ. Впрочем, мама — тоже как истинная жительница Солимара — умела отвечать на эти хитрые вопросы так, чтобы не пострадали ни честь семьи, ни самолюбие спрашивающих. И она, не моргнув глазом, объясняла, что граф знает все новейшие танцевальные фигуры: «Да-да! Вся столица сейчас так танцует, даже его величество».

Мы со Стеллой стояли на втором этаже, свесившись через перила — совсем как в детстве, когда подглядывали за гостями — и умирали со смеху.

Сегодня по расписанию у нас было посещение церкви, но мама продолжала принимать визитёров, а Стелла отправилась на прогулку с женихом — они планировали посетить ювелирный магазин, чтобы выбрать кольца для венчания. Мама была против и настаивала, чтобы кольца были куплены родителями жениха и невесты — как в прежние времена, но Стелла заявила, что это — пережитки прошлого, ужасно старомодно и смешно, и что она не собирается носить кольцо, которое не будет идеальным по её представлениям об идеальности. Маме пришлось уступить, и Стелла ушла вместе с женихом, а идти в церковь предстояло мне одной.

Но прогулка в почти одиночестве меня даже радовала — по дороге я могла обдумать новую статью господина Ронбери, а в церкви — спокойно подумать о Боге, не слушая ворчания мамы и хныканья Стеллы, которым то скамейки были жестковаты, то проповедь скучновата, то прихожане слишком шумные, то голоса певцов — слишком тихие.

Прогулка была «почти в одиночестве», потому что как обычно за мной на расстоянии следовали молодые люди. Вчера многие из них осмелились пригласить меня танцевать, и я не сомневалась, что сегодня многие осмелятся подойти и заговорить, и заранее сделала строгое лицо, чтобы отбить у них это желание.

В церковь я зашла одна — молодёжь не слишком любила утренние службы (как, впрочем, и вечерние), поэтому предпочитала околачиваться во время заутренней на церковном кладбище, и очень неприлично хохотать при этом, огрызаясь на ругань сторожа, который грозил нарушителям почтительной тишины метлой и лопатой.

Прихожан в церкви было, как обычно, мало, и первые ряды были свободны, потому что сидеть там никто не любил. Наш священник не обладал ораторским даром, поэтому прихожане рисковали уснуть даже во время особо важных проповедей. Самые предусмотрительные рассаживались на задних рядах, чтобы при случае можно было вздремнуть незаметно для окружающих, а главное — незаметно для отца Освальда, который имел привычку стучать ладонью по кафедре, если видел, что кто-то мирно спит во время службы.

Я, наоборот, любила сидеть в первом ряду. Во-первых, так я не замечала ничьих осуждающих или любопытных взглядов, а во-вторых, из первого ряда лучше всего были видны витражные окна, изображавшие сюжеты (совсем не религиозные, надо сказать) о короле Артуре и его окружении, в котором преобладали маги и феи.

Достав молитвослов, я с воодушевлением пропела гимны вслед за хором, а когда священник начал читать молитву, сложила ладони и закрыла глаза, чтобы помолиться о здравии своих родных.

Молитва закончилась, органист заиграл последний гимн службы, я открыла глаза — и обнаружила на страницах открытого молитвослова, лежавшего у меня на коленях, розу. Нет, не чёрную — обыкновенную розовую розу, одну из тех, что цветут на плетистых кустах вдоль церковной изгороди.

Впрочем, как роза попала сюда, мне гадать не пришлось, потому что рядом со мной на скамейке сидел королевский эмиссар господин Бранчефорте. Все места в первом ряду были пустые, но граф выбрал место рядом со мной, и я уже предчувствовала, что по этому поводу думают и говорят сидевшие сзади.

Самым правильным было бы не замечать графа, что я и собиралась делать. Пока отец Освальд очень уныло и нудно рассказывал о радости воскресения в Судный День, я смотрела прямо перед собой, не делая попытки убрать цветок с книги. В этот раз проповедь была особенно длинной, и я с трудом высидела до её конца, чувствуя зуд нетерпения во всём теле. Наконец, отец Освальд замолчал, с укором оглядел всех нас, благословил и спустился с кафедры. Я аккуратно положила розу на скамейку, закрыла молитвослов и, скромно опустив глаза, пошла к причастию, а потом — к выходу.

— Вам не понравился мой цветок? — граф Бранчефорте догнал меня на полпути до церковных дверей, бесцеремонно отодвигая других прихожан, мешавших ему подобраться ко мне.

Даже если кто-то не заметил его ухаживания во время службы, то теперь даже близорукий отец Освальд был в курсе событий.

На нас начали оглядываться, и я с тоской услышала уже знакомый шепоток за спиной — сплетницы Солимара получили новую пищу для обсуждений.

— Леди Розенталь, могли бы хоть ответить, — сказал граф, когда мы вышли из церкви.

— В церкви я предпочитаю молиться, а не разговаривать, — ответила я, убирая молитвослов в сумочку.

— Роза вам не понравилась? — повторил Бранчефорте, надевая шляпу с павлиньими перьями.

Трости при нём сегодня не было, зато были часы — в золотой оправе, на толстой золотой цепочке, которая спускалась из мелкого бокового кармашка и крепилась к пуговице камзола. Эти часы ослепительно сверкали на солнце и привлекали к себе внимание ещё больше, чем павлиньи перья.

— Мне не понравилось, что вы обокрали церковь, — сказала я, указывая на кусты вдоль ограды. — Цветы растут здесь для услады ангелов и покойных, а вы отобрали у них эту радость. Вам следует вернуться к отцу Освальду и покаяться в грехах.

— Не надо этих сказок, дорогая леди Розенталь, я их сейчас наслушался во время проповеди, — с улыбкой произнёс граф. — Так и скажите, что хотите от меня избавиться. Почему? Я вас смущаю? — он посмотрел искоса и поиграл бровями. — Или вы хотели пройтись с кем-то из тех юнцов, которые сидят вон там, в кустах, и следят за вами?

— Господин Бранчефорте, — начала я, даже не посмотрев в ту сторону, что он указал, — мне хотелось пройтись в скромном одиночестве, и если вы позволите…

— Вы не слышали? — рядом с нами, как чёрт из табакерки, возник Эмиль Бэдфорд — такой же злой, красный и хмурый. — Дама не желает вашей компании! Извольте убраться отсюда!

— Господин Бэдфорд!.. — ахнула я, растерявшись от такого неожиданного вмешательства.

Зато граф не растерялся и спросил, лениво улыбнувшись и сдвинув шляпу на затылок:

— Эмиль, я полагаю? Вам уже есть восемнадцать, чтобы вмешиваться в разговор взрослых?

— Господин Бранчефорте, — сделала я ему замечание, но меня не услышали как в первый раз, так и во второй.

— Мне двадцать, к вашему сведению! — Эмиль весь пошёл красным пятнами, когда ему указали на его юный возраст.

Конечно, годик он себе накинул, но я решила его не выдавать. Девятнадцать, двадцать — какая разница?

— А выглядите моложе, — похвалил Бранчефорте, с благосклонностью оглядывая Эмиля с головы до ног. — И всё же вам не следует вмешиваться в наш разговор с леди Розенталь. На первый раз я вас прощаю…

— Никто не нуждается в ваших прощениях! — голос у Эмиля зазвенел, и он прокашлялся, а потом заговорил басом: — Леди сказала, что не желает видеть вас рядом — поэтому выполите её желание! Немедленно!

— Господин Бэдфорд, — сказала я, уже без надежды быть услышанной.

— Обращаю ваше внимание, — граф был сама любезность, и только в глазах плясали насмешливые искорки, — что этот вопрос решим мы с леди. Ваше вмешательство излишне. Идите себе, юноша, куда шли, пока матушка вас не потеряла.

— Господин Бранчефорте, — я предостерегающе подняла руку, но беседа двух господ уже протекала независимо от меня.

— Вы хотите меня оскорбить?! — Эмиль уже почти кричал, и из ближайшей лавки, где торговали солимарским лечебным печеньем, выглянул любопытный пекарь.

— Прекратите, прошу вас, — сделала я ещё одну попытку.

— Оскорбить? — переспросил граф, продолжая смотреть на Эмиля со снисходительной насмешкой. — Полноте, я не оскорбляю детей…

— Ах так!… — Эмиль задохнулся от возмущения и принялся стаскивать с руки перчатку. — Ах, вы!..

— Остановитесь! — я сделала шаг вперёд, потому что поняла, что сейчас перчатка полетит в лицо графу, но граф опередил меня.

Схватив Эмиля за лацкан камзола, он легко притянул юношу к себе и шепнул ему несколько слов на ухо. Как по волшебству гневный румянец сбежал с лица юного Бэдфорда, он замер, застыв с полуснятой перчаткой, потом что-то пробормотал, развернулся и пошёл вверх по улице, даже не попрощавшись со мной.

Причём, шёл он очень быстро, а шагов через десять припустил почти бегом. Кто-то из окна второго этажа спросил, что происходит, и пекарь крикнул, что всё в порядке, а потом и сам скрылся в лавке. Инцидент был исчерпан, и только молодые люди, которые стояли поодаль, сбились в кучу, и тихо и взволнованно что-то обсуждали, украдкой поглядывая в нашу с графом сторону.

— Что вы ему сказали? — спросила я без обиняков.

— Пусть это останется между мной и юным и горячим Эмилем, — вежливо улыбнулся граф.

— Пусть, — согласилась я, обошла его и быстрым шагом направилась вниз по улице.

Бранчефорте догнал меня сразу же и пошёл рядом, заглядывая мне в лицо.

— Обиделись?

— И не думала, — сказала я резче, чем хотела. — Но знайте, что господин Бэдфорд был прав — я не желаю вашей компании. Поэтому идите своей дорогой.

— Пока моя дорога совпадает с вашей, — сказал граф. — И всё же я прошу позволения сопровождать вас.

— Такого позволения я вам не даю.

— Почему? — удивился он довольно искренне. — Я настолько вам неприятен?

Боже! Он же, наверное, считает себя самым неотразимым мужчиной на свете!

Остановившись, я посмотрела прямо на него и сладко сказала:

— Мама запретила мне разговаривать на улице с малознакомыми мужчинами. Такой ответ вас удовлетворит?

Несколько секунд мы смотрели друг на друга, и я успела подумать какие же у графа необыкновенные глаза — тёмные и одновременно полные света. Как будто чёрные бриллианты, когда смотришь сквозь них на пламя свечи. У мамы были такие бриллианты — в серьгах. И они всегда нравились мне больше жемчуга и сапфиров.

— Есть ли что-то, что заставит вас передумать, леди Розенталь? — спросил после долгой паузы граф. — Я готов на любой подвиг, чтобы только пообщаться с вами.

— Зачем? — спросила я напрямик.

— А вы разве не поняли? — ответил он вопросом на вопрос и добавил: — Я покорён вами с первого взгляда, это же очевидно. И вполне очевидно, что я ищу встреч и бесед с предметом моего обожания…

— Довольно, — перебила я его. — Предмет обожания не требует от вас подвигов, он требует только…

Я хотела сказать «чтобы его оставили в покое», но в последний момент замолчала.

— Ну же? — оживился Бранчефорте. — У меня есть надежда?

— Разрешу вам проводить меня до дома, — милостиво согласилась я, — если расскажете, что произошло на приёме у графини Ленсборо. Что случилось, когда мы с вами танцевали?

— Что случилось? — он опять заиграл бровями. — Графине стало плохо, но я не профессионал во врачебном деле… Возможно, вам лучше поговорить с её лечащим врачом? Если вас так волнует её здоровье.

— Что-то произошло ещё до того, как она упала в обморок, — я так и впилась в него взглядом, — что-то, похожее на невидимый взрыв, отчего вы заслонили меня.

В его красивом лице не дрогнула ни одна жилка, а на губах продолжала играть отличная светская улыбка — чтобы так улыбаться, надо многое повидать, и научиться держать себя в руках при любых обстоятельствах. Лишь некоторые из известных мне людей были способны на такое. У Бранчефорте это получалось так легко и естественно, что вполне можно поверить, что он родился с этим счастливым талантом.

— Вы заметили? — спросил он и подставил мне локоть. — Что ж, тогда я расскажу вам, что произошло. И провожу вас домой. Договорились, леди Розенталь?

— Договорились, — сказала я и взяла его под руку. — Итак, что это было?

Молодые люди, оставшиеся позади, перестали даже шептаться. Я представляла, какие у них теперь потрясённые лица, но не оглянулась. В конце концов, я имею полное право идти с кем-то под руку. Тем более, если это рука сенсации сезона. Хотела бы я посмотреть на ту женину или девицу, которая отказалась бы пройтись под ручку с графом Бранчефорте!..

— В чём же дело, милорд? — поторопила я графа с ответом.

— Всего лишь любовный приворот, — ответил королевский эмиссар так небрежно, как говорят, что на завтрак ели солимарские булочки. — И его создатель — совсем неуважаемая леди Ленсборо.

Что-то помешало мне расхохотаться ему в лицо. Возможно — мамино воспитание, а возможно — воспоминания о невидимом взрыве. Я снова вспомнила то ощущение — воздух колышется, невидимые конфетти рассыпаются дождём… Ведь это — было… Мне точно не почудилось… Но и поверить в подобное было невозможно… Рассудок подсказывал, что все эти рассуждении о колдовстве — бабушкины сказки, но как же объяснить то, что произошло во время кадрили…

— Странно слышать подобное от человека, занимающего столь высокий пост, — произнесла я, сдержанно.

— Не верите в колдовство? — поинтересовался Бранчефорте.

— Н-нет, — с заминкой ответила я.

Сказать прямо, что он лгун или глупец? Но как же то, что произошло на приёме?..

— Странно слышать от человека, живущего в Солимаре, что он не верит в колдовство, — сказал граф, удерживая на губах лёгкую светскую улыбку, будто мы говорили на какие-то невинные темы — вроде роз или булочек с сахаром. — Мне всё больше кажется, что вы, леди Розенталь, точно — ангел небесный, как расписывает вас господин Эверетт.

— При чем тут это? — не выдержала я.

— С древнейших времён в Солимаре поклонялись богине солнца и воды Соль, — заговорил граф таким тоном, будто рассказывал сказку. — Вот на этом самом месте, где сейчас устроена Баня Королевы, находилось святилище этой богини, и сюда стекались люди со всех сторон света, чтобы попросить богиню о милости, увидеть бесконечный огонь — еоторый горел день и ночь не угасая, и… принести благодарственные жертвы. Приносились и человеческие. Особенно богиня любила красивых молодых мужчин. Этот обряд назывался «Свадьбой Соль». Жертву с почётом кормили и поили в течение месяца, выполняя каждое желание, потом наряжали в праздничные одежды и жрицы Соль — специально обученные дамы, которые воспитывались и жили при святилище — топили бедолаг в том самом источнике, который сейчас признан целебным, и где мы все так приятно проводим время по утрам.

— Фу! Какие ужасы! — воскликнула я, содрогаясь. — Конечно же, я не знала этого! Даже если такое и имело место — всё это происходило давным-давно, когда люди были варварами и не знали истинной религии!

— Для моей семьи это было не так давно, — почти весело сказал королевский эмиссар. — Всего двести лет назад мой предок казнил в этом городе ведьм ковена «Rose branch», Ветки розы. Милые женщины Солимара не на шутку увлеклись языческими традициями и устраивали тут тихие шабашы, принося в жертву доверчивых мужчин. Правда, не топили, как их предшественницы, а травили, приготавливая вытяжку из листьев и лепестков роз, но сути это не меняло.

— Травили? О чём вы? — я не могла поверить в эту чудовищную историю. — Мои предки жили здесь, и ни о чём подобном нашей семье не известно!

— Официальной версией была чума, — подсказал Бранчефорте. — Такого рода дела очень деликатные, и лучше, чтобы поменьше народу знало о всякой колдовской жути. Колдовство, знаете ли — опасная штука, которая начинается очень невинно, но приводит к весьма тяжёлым последствиям. И если вам будут рассказывать сказочки про добрых ведьм, которые творят добро — не верьте. Пусть даже ведьма настолько глупа, что убеждена, что творит добро, причиняет она лишь зло и смерть. Двести лет назад дамы из Солимара тоже начинали очень невинно — дамские посиделки за прялками и пряниками, сплетни и жалобы на мужей, потом начали ходить в старое святилище (которое мой прапрапрадед, кстати, сравнял с землёй), ну а потом неугодные мужья начали умирать как мухи. Признаться, многие из них были не самыми достойными представителями мужского рода, а поколачивать своих жён в этих краях считалось правилом хорошего тона, и всё же смерть — слишком жестокое наказание. Не находите? Избавившись от мужей наши ведьмы не остановились и продолжили отправлять на тот свет уже своих отцов — которые выдали их замуж против воли, а потом и сыновей — они вдруг стали для своих матерей обузой. Или подросли и были недостаточно почтительны. Иногда травили дочерей и престарелых надоедливых тётушек — так, за компанию. Или чтобы не вызвать подозрений.

— Невозможно поверить… — произнесла я потрясённо.

— Можете верить, можете нет, — философски сказал граф, — но вся эта история тщательно задокументирована, и всё хранится в королевских архивах и в архивах моей семьи. Я лично читал допросы Солимарских ведьм. Производит жуткое впечатление. Никогда бы не подумал, что в женщине может быть столько ненависти. А начиналось всё так невинно — вечерние посиделки… горит огонь в камине… поджариваются гренки, на столе стоит букетик лесных роз, которые тонко и сладко благоухают, и хозяйка достаёт из погреба кувшинчик местного вина… Оно, кстати, очень неплохое. Местное вино. Мне понравилось. В нём такой своеобразный фруктовый привкус…

Я посмотрела на него, как на сумасшедшего. Но что-то мне подсказывало, что граф не был сумасшедшим. И, конечно же, я слышала о Солимарской чуме, которая чуть было не унесла жизни всех мужчин деревушки, которая была здесь двести лет назад. Неужели, это, правда, об отравлениях?..

— Подождите, — меня поразила одна мысль, — но если имели место отравления, то почему — ведьмы? Это были просто несчастные женщины, которые не видели в своей жизни ничего хорошего…

— Дело в том, — с готовностью объяснил граф Бранчефорте, — что все ведьмы Солимара дали одинаковые показания — предводительницей ковена была незнакомая прекрасная женщина, которая приходила к ним возле источника Соль, украшенная розами. Именно она научила женщин некоторым песням, которые следовало петь в полнолуние, а также подсказала, как из такого безобидного и красивого цветка — розы — изготовить смертельный яд. И именно это женщина убеждала, что все беды в этом мире — от мужчин, и что лучше избавиться от них, пока они не избавились от женщин. Мой предок так и не нашёл эту таинственную женщину, и был убеждён, что дамы Солимара каким-то образом вызвали демона, который предстал перед ними в образе богини Соль. В образе прекрасной, обольстительной, роковой женщины…

Некоторое время мы шли молча. Я обдумывала все те ужасы, что рассказал Бранчефорте, граф искоса наблюдал за мной и поигрывал цепочкой от часов, отчего на мостовой перед нами прыгали солнечные зайчики.

— И всё же, не все казнённые по обвинению в колдовстве женщины были ведьмами, — сказала я, наконец. — Мы знаем множество случаев, когда под эти казни просто маскировали убийства по политическим или личным мотивам.

— Не спорю, — легко согласился Бранчефорте, — бывало и такое. Инквизиторы — всего лишь грешные люди, а не наместники Бога на земле. Но в случае с Солимаром никакой ошибки нет. Леди Ленсборо призналась, что ей в руки попали рукописи её прабабки — леди Эстель Ленсборо, которая со слов своей престарелой тётушки записывала, как она выразилась — «безобидные народные песенки». Я уже просмотрел эти записи. Никакие они не безобидные. Мелкое деревенское колдовство, конечно — привороты, наговоры, порча и сглаз. Колдовство мелкое, но от этого менее опасным оно не становится. Повторюсь, дорогая леди Розенталь, верите вы или нет, но колдовство в нашем мире так же реально, как то, что в данный момент мы с вами идём по улице и ведём эту беседу.

Я кусала губы, не зная, как к этому отнестись. Для чего эмиссар завёл такой разговор? К чему солнечным, ясным днём говорить об убийствах, демонах, колдуньях?..

— Госпожа Ленсборо вообразила себя искусной ведьмой, — продолжал граф, — и попыталась сотворить любовный приворот…

— На меня?! — испугалась я.

— Зачем на вас? — засмеялся он. — На меня.

— Но вы меня закрывали…

— Конечно. Я же не знал, на кого его наводят. С тем же успехом это мог быть кто-то из ваших поклонников. Заколдованная красавица в мои планы не входила.

— Но… как же вы?.. — я не смогла выразить словами то, что вертелось на языке, но граф Бранчефорте услужливо помог.

— А я, дорогая леди Розенталь, — он посмотрел на меня очень внимательно, — имею врождённый иммунитет к колдовству. Признаться, сначала я заподозрил вас, вы ведь тоже вполне могли намагичить что-то такое, учитывая, как тут все с ума по вам сходят…

— Подозревали меня? — я припомнила странные слова графа и невольно покраснела.

Вот, значит, какого мнения был обо мне эмиссар. Подозревал во мне колдунью, ведьму… Стоп. А вдруг, это и есть его тайная миссия… Распознать во мне ведьму…

Мне стало и жарко, и холодно, но потом я заставила себя опомниться. Роксана, ты слишком высокого мнения о себе, если считаешь, что твоя персона известна даже при дворе короля, да ещё и удостоена специальной миссии. Но всё же…

— Господин Бранчефорте… — начала я.

— Да? — он очень живо обернулся ко мне.

— А… ваш приезд… — я снова с трудом подбирала слова, хотя обычно светские разговоры не представляли для меня труда, — он не связан… не связан ли со мной?

Граф смотрел на меня, но теперь его глаза не казались мне блестящими после дождя ягодами ежевики. Теперь я видела два тёмных омута, где дна не достать… Да и не понятно — есть ли там, вообще, дно.

Но если взгляд королевского эмиссара был непроницаемым, на губах продолжала порхать лёгкая улыбка.

— Вот смотрю на вас, леди Розенталь, — сказал он, — и вспоминаю песенку, которую любят напевать на юге, — и он пропел, немного дурачась: — «Добродетель не имеет синих глаз, таких больших». Но вам не надо волноваться. Я приехал в Солимар только лишь по рекомендации королевского врача.

— Благодарю, — пробормотала я, невольно переводя дух.

Хотя, отсылка к песенке — это так себе…

— Но если что-то есть на сердце, — слова графа произвели на меня впечатление пригоршни ледяной воды в лицо, — то лучше откройтесь мне. Мы сбережём и время, и силы.

— Что, простите? — я резко остановилась. — Вы на что намекаете?

— Никаких намёков, — Бранчефорте невинно приподнял брови. — Я чем-то обидел вас? Простите, это моя оплошность.

Не ответив, я пошла вперёд, граф не отставал, и мы оказались на торговом мосту — грандиозном крытом сооружении, соединявшем жилой город и район, где располагались бани и парк. Мост давно облюбовали торговцы, понаставив там переносных лотков, лавок и магазинчиков, и сейчас мы с графом следовали мимо прилавков и витрин, предлагавших самые разные товары — от предметов первой необходимости до сувениров.

— Позвольте загладить вину подарком? — предложил граф, когда мы проходили мимо ювелирного магазинчика. — Смотрите, какая красивая брошь с сапфиром — как раз под цвет ваших глаз.

— Это слишком дорогой подарок, чтобы были соблюдены правила хорошего тона, — ответила я сухо.

— Тогда… — он оглянулся, — может, райскую птичку? Очень милые поделки, — он указал на лавку таксидермиста.

— О, нет! Мёртвые птицы меня пугают, — я невольно снова взяла его под руку. — Пойдёмте отсюда, прошу вас.

— Тогда — цветы, — граф замедлил шаг возле цветочных прилавков.

— Хорошо, пусть будут цветы, — согласилась я. — В качестве извинений.

— И в качестве восхищения вашей красотой, — галантно добавил граф.

— Хорошо, куда же без неё, — ответила я с притворным вздохом. — Без красоты.

Граф выбрал розы — тоже розовые, но уже не дикие, а садовые. С большими полураспустившимися бутонами, которые ещё только-только начали распространять божественный аромат.

Один цветок Бранчефорте сразу вручил мне, с поклоном, а остальной букет приказал доставить ко мне домой.

— Где вы живёте? — спросил он у меня.

— В Цирке, — ответила я, поднося розу к лицу и с наслаждением вдыхая её запах.

— Не понял, — удивился граф, и хорошенькая торговка цветами захихикала.

— Так мы называем жилой многоквартирный дом в центре, — пояснила я. — Он построен в форме кольца. Ваш дом называется Полумесяц.

— Это я знаю, — кивнул Бранчефорте. — Королевский полумесяц. Вы будете вечером в театре? Дают оперу. «Триумф Юдит».

— Да, — я пошла дальше, и граф потянулся за мной, как на невидимой верёвочке. — Аделард купил билеты. Мы все там будем — я, мама, Стелла.

— Аделард — это кто? — уточнил он.

— Господин Тенби, мамин второй муж, — я всё больше успокаивалась, потому что если бы эмиссар приехал в наш город за моей душой, то точно вызнал бы, где я живу. — Но мы со Стеллой привыкли звать его Аделардом. Папа — это как-то слишком слащаво и неправильно, ведь у нас один отец, другого быть не может. Господин Тенби — слишком чопорно. Отчим — и вовсе звучит оскорбительно.

— Что такого оскорбительного в этом слове?

— Применять его по отношению к Аделарду оскорбительно, — сказала я, замедляя шаг, когда мы вышли на набережную. — Он всегда был очень добр ко мне и к сестре, заботлив к маме. Я уважаю его, как человека. Нет, отчим — это не для него. Друг, возможно. Но меня не поймут, если я буду называть другом человека, который в два раза старше меня. Мне простят такое только лет через пять. Когда стану совсем старой девой.

— Мне кажется, такая участь вам не грозит, — сказал граф каким-то совершенно незнакомым голосом — низким, проникновенным.

— Да ладно, — я смягчила слова улыбкой. — Не поверю, что вам уже не рассказали.

— О чем?

— О трёх моих неудачных попытках выйти замуж. Не лукавьте, милорд. Лукавство вам идёт, но меня это раздражает.

Я ожидала, что он отшутится в ответ. Скажет что-то вроде «вас раздражает моя красота?», но Бранчефорте помедлил, а потом произнёс:

— Да, меня уже просветили на этот счёт.

— Не сомневалась, и представляю, что вам наговорили, — сказала я. — Но в любом случае, я не имею отношения к смертям моих женихов. Сплетничают о разном, и мне это прекрасно известно. Я же не глухая и не слепая. Но королевские дознаватели всё проверяли. Имели место несчастные случаи. Всего лишь глупые, роковые несчастные случаи.

— Вот как? И что произошло с вашими женихами? — спросил граф.

В его голосе я не уловила насмешки, а во взгляде было только внимание. Он действительно хотел узнать, что произошло.

— Мне известно об этом лишь со слов дознавателей и из некрологов, — я задумчиво понюхала розу. — Винсент умер из-за сердечной недостаточности, он всегда был слаб здоровьем… Перед этим долго болел, поэтому мы всё время откладывали свадьбу… Колдер простудился, у него было воспаление лёгких… А эта болезнь, как вам известно, любого здоровяка может убить… У Фарлея после смерти обнаружили грудную жабу. Он сгорел за несколько дней, бедняга. Умер в тот самый день, когда у нас должна была быть свадьба. Так что, как видите, это точно не отравления, не утопления, и я точно к этому не причастна.

— Но это всё болезни, а не несчастные случаи, — заметил Бранчефорте.

— Что такое болезнь, как не самый несчастный случай? — возразила я. — Особенно если она заканчивается смертью.

Граф медленно кивнул, вроде бы соглашаясь, но всё же…

— Так что? — спросила я. — Теперь я реабилитирована в ваших глазах? Слухи не подтвердились? Роковая Роксана — вовсе не роковая, а всего лишь неудачница.

— Я никогда не верю слухам, — сказал граф.

— Правильно делаете, — похвалила я его. — Про вас тоже много чего говорят.

— Например? — заинтересовался он.

— Например, что вы заказываете портреты всех своих любовниц, и в вашей галерее уже тысяча картин.

— Нагло врут, — коротко ответил он.

— Вот и я о том же…

— Там всего лишь пятьдесят шесть картин, — продолжал Бранчефорте. — Для тысячи полотен мне пришлось бы строить отдельный дом.

Пару секунд я смотрела на него, потеряв дар речи.

— Кажется, вы краснеете, — заметил граф без малейшего смущения.

— Кажется, вы смеётесь надо мной, — упрекнула я его.

— Нет, говорю чистую правду.

— Впрочем, это ваше дело, — сказала я почти сердито.

— Не волнуйтесь, это не любовницы, — снизошёл он до объяснений. — Просто мне нравится смотреть на красоту. Меня можно назвать коллекционером красоты. Портреты красивых женщин представляют для меня такую же ценность, как драгоценные камни или марочные вина.

— Чудесно, — пробормотала я.

— Можно ли мне заказать ваш портрет, леди Розенталь? Я впечатлён вашей красотой и мечтаю любоваться ею как можно чаще.

— Нет! — так и взвилась я. — Не позволяю! Не желаю, чтобы мой портрет висел в вашей галерее. Мне и так хватает сплетен и пересудов.

— Хорошо, простите, — тут же согласился он. — Это было бестактно с моей стороны. А вы любили ваших женихов?

— А этот вопрос вы бестактным не считаете? — ответила я вопросом на вопрос. — Это очень лично, я не буду на это отвечать. Тем более — вам.

— Хорошо, принимается, — так же легко согласился он. — Ещё раз прошу прощения за бестактность.

— Легче её не допускать, чем постоянно извиняться, — мы уже подходили к Цирку, и я видела, как в окнах, за лёгкими кисейными занавесками, которые вывешивали на весну и лето, стали появляться удивлённые, любопытные и раздосадованные лица моих соседей.

Конечно, не узнать графа Бранчефорте было невозможно. Даже на расстоянии.

— Взгляните, сколько у вас писем! — рассмеялся вдруг граф, указывая на наш почтовый ящик. — Столько не пишут даже в королевскую канцелярию.

Сегодня, и в самом деле, корреспонденции было слишком много. Почтальон не смог запихнуть всё внутрь ящика, поэтому сложил часть писем стопкой прямо на землю и придавил камнем, чтобы не унесло ветром.

— Давайте, помогу, — граф поднял письма с земли, отряхнул их и подождал, пока я достану остальные послания из почтового ящика, не забыв словно бы между делом посмотреть адресата. — Ого! Почти все письма — для вас.

— Вы очень наблюдательны, — сказала я сухо.

— От поклонников?

— В этом городке нечем больше заняться, как принимать ванны, сплетничать или играть в любовь, — ответила я, передёрнув плечами. — Вот молодые люди и играют. Это ничего не значит, можете мне поверить. Разве вы не посылали в юности письма тем девицам, чьи имена сейчас и помнить забыли?

— Поверьте, я ничего и никого не забываю, — сказал он, переводя взгляд на меня.

Тёмные ежевичные глаза вспыхнули и заблестели, и меня почти напугал этот блеск.

— Не пригласите в гости? — небрежно поинтересовался Бранчефорте. — На чашечку чая или кофе, к примеру.

— Нет, — ответила я ему в тон, — по средам просящим мы не подаём.

— Хм… ну что ж, тогда — до встречи в театре, — он вручил мне письма, и я прижала всю охапку к груди, чтобы не потерять.

— Всего хорошего, милорд, — попрощалась я и взбежала по ступенькам, чтобы поскорее избавиться от непрошеной компании.

Оказавшись в прихожей, я сразу же осторожно выглянула в окошко, стараясь, чтобы меня не было видно с улицы.

Граф всё ещё стоял у крыльца, но смотрел не мне вслед, а на почтовый ящик и задумчиво улыбался. Наконец, он щёлкнул по крышке ящика, закрывая его, поправил шляпу с павлиньим пером, и отправился вдоль по улице, не замечая прохожих, которые оглядывались на него и перешёптывались за его спиной.

— Леди Роксана, это вы? — крикнула из кухни служанка.

— Да! Мама и Стелла дома? — отозвалась я, высыпая письма в корзину, которую специально для этих целей оставляли на столике для перчаток.

— Уже наряжаются! — отозвалась Мэри-Анн. — Я делаю яичный одеколон и заварила лепестки роз! Будете умываться ими?

— Нет, спасибо, поднимусь к себе… — я застыла над корзиной писем, потому что меня озарила внезапная догадка.

Я успела обрадоваться, что граф не знал моего адреса, а значит, точно приехал не из-за меня, но как тогда он узнал, какой из почтовых ящиков — наш? Ведь на нём не было фамилии отчима… Табличка отвалилась год назад, и мы так и не повесили её обратно, потому что в этом не было необходимости — все в городе знали наш адрес. И это значит… значит… Я уселась прямо на столик, уронив сумочку.

Просто это значит, что граф Бранчефорте — превосходный лжец. И возможно, цель его секретной миссии — это именно я, Роковая Роксана из Солимара, городка ведьм.