Роковая Роксана

Наталья Лакота (2025)

Три раза я собиралась замуж, и все три раза мои женихи умирали накануне свадьбы. Королевские дознаватели признали это несчастными случаями, но жители нашего города всё равно считают меня виновной, и для них я — Роковая Роксана, приносящая смерть. А тут ещё приезжает королевский эмиссар — поправить здоровье на минеральных водах. Только ходят слухи, что он прибыл по секретному поручению. И почему-то он сразу заинтересовался мной…

Глава 7

Теперь это ещё больше походило на любовный роман из библиотеки моей маменьки, с той лишь разницей, что в роли прекрасной Элизабет, нежной Эммы или сентиментальной Маргарет выступала я. Ну и, разумеется, великолепные джентльмены — герои любовных грёз читательниц — не размахивали пистолетами. Да и злодеи в этих книгах пистолетами не размахивали.

— Она вам не достанется! — выпалил Эмиль, и я с ужасом услышала, как щёлкнул взведённый курок.

— Не глупите, Бэдфорд, — граф Бранчефорте отпустил мои руки и медленно поднялся, а Эмиль тут же навёл дуло пистолета на него. — Уберите оружие, — граф говорил спокойно и негромко. — Это — театр, здесь полно людей. Ещё попадёте в кого-нибудь случайно.

— Если попаду, то только в того, кого надо! — свирепо ответил Эмиль.

— И кто же ваша жертва? — поинтересовался граф, становясь между ним и мною. — Леди Розенталь? Хотите выстрелить в неё?

Я вцепилась в подлокотники кресла, слушая этот безумный разговор. На сцене бесновался евнух Вагус, призывая фурий отомстить Юдит за убийство военачальника, но меня уже не волновали ни красота исполнения, ни затейливость музыки. Господи, неужели Эмиль — мальчишка, живущий по соседству, которого я знала с рождения, решил убить меня?.. Хорошо, что мама не позволила никому пойти в королевскую ложу, и что сама ушла…

— Вы… я… — Эмиль заметно смешался, а потом закончил на почти истерических нотах, как Вагус: — Я застрелюсь, если она откажет мне!

— Ну так стрелялись бы где-нибудь в лесочке, молодой человек, — посоветовал граф. — Сдаётся мне, вы не стреляться хотите, а давите на жалость.

— Как вы смеете… — сипло выдохнул Эмиль. — Я — человек чести!

— Что-то незаметно, — добродушно сказал Бранчефорте.

Мне была видна только спина графа, и я боялась выглянуть из-за неё, чтобы не получить пулю в лоб, но в следующую секунду спина пришла в движение, я услышала, как приглушённо вскрикнул Эмиль, потом последовала короткая схватка — и вот уже граф держит пистолет в левой руке, а правой держит Эмиля за запястье, вывернув ему руку каким-то хитрым приёмом. Мой незадачливый поклонник едва не плясал на цыпочках, но больше не совершал никаких резких движений и, вообще, присмирел.

— Подержите, пожалуйста, — граф передал мне пистолет, будто это был букет фиалок, и я оторопело приняла его, поспешно положив на колени и боясь дотронуться до него лишний раз.

А королевский эмиссар вытащил из-за пазухи тонкую палочку-свисток на цепочке и трижды свистнул.

Певица на сцене сбилась, потому что, скорее всего, приняла свист на свой счёт, но уже через минуту в ложу ввалились городовой и двое полицейских — в вечерних камзолах, запыхавшиеся.

— Молодой человек пришёл сюда без приглашения и с пистолетом, — сказал Бранчефорте, небрежно передавая Эмиля полицейским. — Пистолет у леди Розенталь. Присмотрите за ним… за юношей, конечно, а не за пистолетом. Юноша собрался покончить жизнь самоубийством на почве неразделённой любви. Такой глупец… — и граф даже вздохнул, но мне этот вздох показался лицемерным.

— Да, ваше сиятельство! — отрапортовал городовой, беззастенчиво таращась на меня.

Я молча передала ему пистолет, и Эмиля увели. Он не сопротивлялся, понурив голову, и волосы уныло падали ему на лицо.

— Занятная сценка, не находите? — спросил граф, когда дверь в ложу закрылась, и мы снова остались одни. Он отряхнул ладони и уселся рядом со мной, подперев голову таким выверенным жестом, будто был артистом на сцене. — Кажется, Вагус сфальшивил? — спросил он.

— И даже поперхнулся, — подтвердила я, ощущая в голове невероятную пустоту. — Я бы хотела вернуться домой.

— Не досмотрев оперы? — вскинул брови Бранчефорте. — А как же — первый и последний раз в королевской ложе, леди Розенталь?

— И в самом деле, этот раз мог быть последним, — произнесла я мрачно. — Что господин Бэдфорд имел в виду, сказав, что я вам не достанусь?

— Не знаю, — граф пожал плечами. — Мне кажется, ваш поклонник вас немного приревновал, только и всего.

— А вы сделали всё, чтобы вызвать у него эту ревность, — я подняла голову и посмотрела графу в глаза. — Зачем? Ещё раз спрошу: какую игру вы затеяли?

Он молча смотрел на меня, и на его губах порхала неуловимая улыбка.

— Всё ясно, — я решительно поднялась из кресла. — Оставьте свои тайны при себе, господин эмиссар, но ко мне больше не подходите. Не желаю видеть вас, и слышать о вас тоже не желаю. Вам понятно?

— Более чем, — подтвердил он, тоже вставая. — Но оперу, может, дослушаете?

— Нет, — отрезала я и пошла к выходу.

Только сегодня, похоже, в королевской ложе разыгрывался спектакль, по сравнению с которым похождения Юдит были вечерней прогулкой. Не успела я дойти до двери, как она распахнулась, ударившись в стену, и на пороге возникли, как фурии, призываемые евнухом — госпожа Бэдфорд, почтенная матушка Эмиля, её сестра и многоуважаемая бабушка, носившая фамилию Флэквикс.

— Что вы сделали с Эмилем?! — закричала госпожа Сесилия, вскидывая пухлые руки и сжимая кулаки, словно собиралась наброситься на меня. — Его забрала полиции, к вашему сведению!

— Произошло нечто… — начал граф, но его не дослушали.

— Вы свели его с ума, дрянная женщина! — голос госпожи Сесилии заглушил даже музыку.

Певица на сцене делала вид, что ничего не происходит, но оркестр уже играл вразнобой. Я слышала, как загудели людские голоса в партере. Наверняка, сейчас все смотрят на королевскую ложу, а не на сцену…

— Вы губите всех вокруг себя! — госпожу Бэдфорд уже невозможно было унять. — Вы плетёте сети!.. Вы обольщаете всех мужчин!.. И моего мальчика тоже!.. Паучиха! Зловредная, мерзкая паучиха!..

Рано или поздно это должно было случиться. То, о чём шёпотом говорит весь город, однажды кто-то произнесёт громко.

Я считала, что готова к подобному моменту, но вот он пришёл, и оказалось, что мысленно отвечать на мысленные же обвинения гораздо легче, чем получить в лицо вот это — паучиха, обольстительница…

Меня словно заколдовали — я стояла лицом к лицу с тремя разгневанными женщинами и не могла ни ответить, ни пошевелиться.

Дрянная женщина…

Даже не думала, что слова могут так больно ранить.

— Ведите себя прилично, леди, — граф Бранчефорте встал между мной и Бэдфордами, как только что стоял между мною и направленным пистолетом.

Глупый граф. Он не знал, что от ненависти и злых слов не заслонить, как от пули.

Как и ожидалось, вмешательство графа не смутило трёх фурий… о, простите — трёх уважаемых леди.

— Вы ещё смеете нас упрекать? — напустилась на него матушка Эмиля. — Мы думали, у короля на службе состоят компетентные люди! Мы надеялись на вас. Надеялись, что вы освободите наш город от этой зловредной особы. А вы притащили эту людоедку в королевскую ложу, да ещё арестовали нашего мальчика!

— Ваш мальчик, любезная, — произнёс граф ледяным тоном, — угрожал мне оружием.

— Оружием?! — воскликнули все трое и одновременно всплеснули руками.

— Не наговаривайте на Эмильчика! — заскрипела многоуважаемая бабушка Флэквикс. — Он — прирождённый джентльмен! Он не терпит насилия ни в каком проявлении!

— Пистолет! Ха! — подхватила тётушка. — Наверное, сами и подбросили!

— Не имею привычки ходить в театр с пистолетом, — ответил граф. — В отличие от вашего Эмильчика. Но мне показалось, что вы меня в чем-то обвиняете, леди?

Фурии немного притуши факелы, но огонь не загасили.

— Даже если и так, — с апломбом заявила госпожа Бэдфорд, — значит, на Эмиля нашло умопомрачение. И я даже догадываюсь, что было этому причиной, — и она свирепо посмотрела на меня.

— Выйдите вон, пожалуйста, — очень вежливо попросил Бранчефорте. — Не заставляйте прибегать к услугам полиции.

Но после этих слов фурии разбушевались ещё больше.

— Осмелитесь посадить нас под арест? — завопила госпожа Бэдфорд, уже не сдерживаясь. — Вы только и умеете, что сажать в тюрьмы невиновных! Король узнает об этом произволе! Наша семья — старейшая в королевстве! С нами обязаны считаться!

— Обязаны… — начал граф, но тут за спинами трёх разгневанных леди показалась моя семья.

Мама, Стелла и отчим — они испуганные, он — разъярённый. А за ними маячил Харальд, вытягивая шею и пытаясь понять, что происходит.

— Что тут за шум? — отчим отодвинул бабушку Флэквикс в сторону и вошёл в ложу. — Что вы себе позволяете, дамы? — он подошёл ко мне, взял меня за руку и положил мою ладонь на свой локоть. — Мы немедленно уходим. А о вашем поведении, уважаемые, — он особенно выделил голосом последнее слово, — будет доложено мэру. Мы в театре, а вы устроили здесь цирк!

— Мы устроили? — взвилась госпожа Бэдфорд. — Моего сына отправили в тюрьму и всё по воле вашей падчерицы!

— Моя падчерица здесь точно ни при чём, — парировал отчим. — Надо было лучше воспитывать сына, чтобы он не ступил на дурную дорожку. Я уже разговаривал с вами по этому поводу. Чтобы вы приструнили этого нахала.

Бабушка Флэквикс схватилась за сердце, тётушка закатила глаза, а госпожа Бэдфорд чуть не взвизгнула.

— А вы… — она не сразу нашлась с ответом. — А вы… все знают, что вы сами влюблены в свою драгоценную падчерицу! — выпалила она, наконец. — Она ведьма, и сводит всех с ума!

Эта пощёчина была ещё больнее, чем когда меня обозвали паучихой. Я увидела, как побледнела мама, как побагровел от негодования отчим, а Стелла бросилась искать защиты в объятиях своего жениха. Он гладил её по голове, сминая Стелле причёску, и бестолково таращился.

— Всё, довольно, — голос графа прозвучал резко и почти грубо. — Извольте извиниться, леди, и проваливайте отсюда, пока я не разозлился.

— Как вы с нами разговариваете? — высокомерно вскинула голову госпожа Бэдфорд. — И не надо нам угрожать! Мы — уважаемые женщины, и никто не отправит нас в тюрьму! Тем более за правду…

— За скандал — не отправят, — перебил её Бранчефорте. — Но не забывайте, что ваш сын сейчас в моих руках. Только от вашего поведения зависит его дальнейшая судьба. Сейчас я подумываю отправить его в королевскую тюрьму. Лет на десять.

— Да как вы смеете… — начала госпожа Бэдфорд дрогнувшим голосом.

— Лет на двенадцать, — сказал граф.

— Мы будем жаловаться! — пискнула тётушка уже совсем несмело.

— Лет на пятнадцать, — подытожил эмиссар, и фурии сдались.

Пробормотав скомканные извинения, они сбежали, оглядываясь и перешёптываясь.

Только тогда ко мне вернулась способность говорить:

— Хочу домой, — только и произнесла я.

— Домой — и немедленно, — поддержал отчим. — Какое безобразие! Мэр не оставит этого без внимания!

— Я сам поговорю с господином мэром, — сказал Бранчефорте. — Лучше если ситуацию изложит кто-то посторонний, а не заинтересованное лицо. И прошу воспользоваться моей каретой, она стоит у крыльца.

— Благодарю, — отчим коротко ему поклонился. — Я очень признателен, что вы заступились за Роксану. Эта… особа так кричала, что заглушила даже оркестр!

— Мне жаль, что так получилось, — сказал граф очень серьёзно. — Я не предполагал, что семья Бэдфордов так далеко зайдёт.

«Куда уж дальше, — подумала я, пока отчим вёл меня к выходу. — И это они ещё не знают, что Эмиль угрожал пистолетом».

Мы спустились по лестнице, забрали в гардеробе накидки, и я услышала женские истерические вопли откуда-то со стороны служебного входа. Судя по тембру и звучности голоса, это прима Нина дель Претте возмущалась по поводу испорченного выступления.

— Спектакль сорваль!.. Что значить — не расстраивайся?!.. О, я не расстроен! Совсем нет! Я — в бешенстве! Совсем бешенный! — кричала она с акцентом и слезами. — Что там за интриганка сидель в центральный лож? Подавайте её сюда!.. Я ей покажу, как у нас разбираться с интриганка!..

И хотя вопли прекрасно разлетались по первому этажу, все сделали вид, что ничего не услышали. Только у мамы на щеках появился румянец — два неровных красных пятна, заметных даже под слоем пудры.

— Сюда, пожалуйста, — граф сам открыл нам двери, помог маме спуститься по ступенькам, потому что отчим держал меня под руку. — Располагайте моим экипажем, как вам вздумается.

— Ещё раз благодарю, — отчим посадил в карету меня, маму, Стеллу и ещё раз поклонился королевскому эмиссару. — Мы все очень признательны вам за помощь, милорд. Для нас будет радостью и честью видеть вас у нас дома. Скажем, на ужин в пятницу?

— С огромным удовольствием, — граф раскланялся в ответ, а когда выпрямился, наши взгляды встретились. — Буду с нетерпением ждать пятницы. Благодарю за приглашение.

Я подалась в глубь экипажа, не желая терпеть взгляд тёмных и блестящих глаз. И хотя происшествие в королевской ложе оглоушило меня, я не утратила связи с реальностью. Граф оказался на высоте — не прошло и часа после знакомства, а он уже стал дорогим гостем в нашей семье. А пятница… она ведь завтра.

Отчим забрался в карету последним, дверца захлопнулась, и я услышала, как граф приказал кучеру:

— Трогай!

Карета дрогнула и покатилась по улице.

— Ненавижу оперу, — сказала мама сердито. — И пела эта ворона дель Претте ужасно! не понимаю, кому она может нравиться.

— Да уж, — пробормотал отчим сквозь зубы, глядя в окно.

— Что?! — вскинулась мама, хотя он ни в чём её не обвинял. — Я всего лишь вернулась за биноклем! Зато граф будет завтра у нас в гостях. Надо купить телятины, чтобы сделать отбивные, и заказать эклеры у кондитера. Как вы думаете, девочки, эклеры — достаточно изысканно для ужина? Или лучше заказать масляные пирожные? Что понравиться графу больше? Мужчины, обычно, любят что-то посерьёзнее, но эклеры — это так изящно, почти по-столичному…

— Мама, — только и произнесла я.

У меня не было сил даже на упрёки, а не то что думать, что понравится графу Бранчефорте. Стелла промолчала, а отчим еле заметно покривил губы — то ли улыбнулся, то ли поморщился.

— Тогда пирожные, — сказала мама, сразу поубавив энтузиазма. — Я люблю их больше, чем эклеры.

Ей никто не ответил, и она обижено замолчала.

До самого дома никто из нас не проронил ни слова. Возле нашего крыльца карета безошибочно остановилась, и я вдруг вспомнила, что ни граф, ни кто-то из нас не называл кучеру адреса. Пока отчим благодарил кучера, передав две серебряных монеты, я убедилась, что кучер у графа был не местный — такой же столичный хлюст в бархатной куртке и начищенных до блеска высоких сапогах.

Мы зашли в дом, и мама тут же умчалась в кухню — давать слугам указания насчёт завтрашнего ужина, а я и Стелла ушли к себе в комнату. Говорить по-прежнему не хотелось, и, избавившись от вечерних нарядов, и умывшись, съев вместо ужина по куску ромового торта и выпив по две чашки ромашкового чая, Стелла залезла с ногами в постель, углубившись в чтение очередного романа в потрёпанной обложке, а я села к столу, заточив перья и открыв чернильницу.

Чай и купание придали сил и освежили, и теперь я готова была стать господином Ронбери и поведать Солимару последние сплетни высшего света.

— Пишешь письмо? — спросила Стелла, робко посмотрев на меня поверх книги. — Кому?

Обычно болтушка, теперь сестра была сама скромность и деликатность. Я была благодарна ей за это, мне совсем не хотелось обсуждать с кем-то события, что произошли в театре, но и раскрывать свои секреты не собиралась.

— Нет, не письмо. Дневник, — я показала Стелле альбом, который как-то купила на благотворительном базаре.

В этом альбоме были заполнены несколько страниц, и время от времени я добавляла в него новые записи, но он служил мне лишь прикрытием — так я объясняла, почему всё время что-то пишу. Любая уважающая себя девица вела дневник, и в этом не было ничего удивительного.

Стелла тут же прекратила расспросы, кивнула с пониманием и зашелестела страницами книги, а я принялась за статью, в которой описывала события, которые произошли сегодня в театре.

Я не любила писать о себе, но это было необходимо.

Было бы странно, если бы господин Ронбери по каким-то причинам обходил мою особу вниманием, и вдвойне странно, если бы ничего не написал об инциденте в опере. И ещё мне нужно было быть очень осторожной, чтобы не написать слишком много — иначе сразу станет понятно, что свои сведения этот пронырливый господин получил от кого-то, кто присутствовал в ложе. Или был тем, кто там находился.

Первым делом я зарисовала, кто где стоял, когда произошёл скандал в королевской ложе, а потом приступила к диалогам, стараясь вспомнить дословно — кто что говорил, и что могли слышать полицейские, работники театра или… что не могли слышать.

Работа так меня увлекла, что я совсем потеряла счёт времени, и когда оторвалась от своих записок, обнаружила, что Стелла сладко спит, уронив книгу. Я потянулась, разминая затекшую спину, передвинула свечу, чтобы свет не мешал сестре, поднялась из-за стола, переложила книгу на стол и укрыла Стеллу покрывалом. Она вздохнула, смешно причмокнула губами и блаженно вытянулась, уткнувшись носом в подушку.

Некоторое время я смотрела на спящую сестру. Она была хороша, как ангел. Светлые волосы рассыпались по подушке, лицо такое безмятежно-невинное… Тоже вздохнув, я отошла от кровати к шкафу, где висело зеркало в человеческий рост, и посмотрела на себя.

Зеркало отразило женщину с белой, словно фарфор, кожей, с гривой чёрных блестящих волос и пристальным, немного мрачным, взглядом.

Паучиха… Демон… Сирена…

Правда, господин Эверетт сравнивал меня и с ангелом, но вряд ли имел в виду светлого ангела…

Не выдержав, я отвернулась.

Слишком ярко и мрачно. Ничего удивительного, что люди сочиняют всякие небылицы. И ничего удивительного, что граф Бранчефорте…

Я не успела додумать мысль, потому что в дверь тихо постучали. Открыв, я увидела отчима, державшего в руке свечу. Он до сих пор не снял выходного камзола, и даже не выложил часы из нагрудного кармана — цепь всё так же висела.

— Стелла уснула? — спросил отчим вполголоса.

— Да, — кивнула я.

— Как… как ты? — было видно, что слова давались ему с трудом, и смотрел он куда угодно, только не на меня.

— Если ты о том, что устроили родственники Эмиля, то всё хорошо, не беспокойся, — сказала я как можно бодрее. — Это должно было произойти, я уже морально готовилась…

— Они там такой ереси наговорили, — отчим поджал губы. — Глупые клуши.

Впервые я услышала, чтобы он так кого-то назвал, тем более — женщин, леди. Похоже, бред госпожи Бэдфорд больше всех задел именно его.

— Они так кричали, — сказала я, чтобы его утешить, — что я с перепугу не разобрала ни слова. Думаю, там никто ничего не разобрал. Я даже не поняла, чем они были недовольны.

— Не поняла? — он быстро взглянул на меня. — Почему не сказала нам с мамой, что этот юный дурак угрожал тебе пистолетом?

Так. Слухи разлетаются быстро. Этого я не предвидела. Думала, история с Эмилем станет известна хотя бы завтра.

— Никто не пострадал, — я тщательно подбирала слова. — И не уверена, что Эмиль мне угрожал… Кажется, он говорил по самоубийство.

— Трижды дурак, — сердито сказал отчим, понемногу оживая. — Хорошо, что там оказался граф. Расторопный парень. Хотя сначала я был настроен против него. А насчёт Бэдфорда ты оказалась права. У него точно канарейки в голове. От таких надо держаться подальше. Особенно когда они с пистолетом и говорят о самоубийстве. От самоубийства до убийства — полшага. Если Бэдфорда выпустят, я его к тебе и на десять шагов не подпущу.

— Не переживай, — я сделала шаг вперёд и поцеловала его в щёку. — Сама к нему на сто шагов не подойду. Ладно, я спать. Хорошо? Всё равно вечер получился слишком волнительным.

— Конечно, спокойной ночи, — отчим погладил меня по голове и ушёл, на ходу загасив свечу.

Некоторое время я стояла на пороге, слушая шаги в темноте, а потом медленно закрыла дверь и привалилась к ней спиной.

Вот оно — то, что я не сразу поняла. Это крутилось, крутилось в мыслях, но понадобилось время, чтобы я вспомнила и до моего сознания дошёл смысл сказанного.

Что кричала матушка Эмиля графу?

«Мы надеялись, что вы освободите наш город от этой зловредной особы».

А что сказал графу Эмиль, когда ворвался с пистолетом?

«Она вам не достанется!».

Сначала я решила, что Эмиль, действительно, помешался от ревности. Но… но что, если это была не ревность? Что если Эмиль пытался защитить меня от графа Бранчефорте? Потому что его родные надеялись на графа…

Мне стало холодно, несмотря на то, что в комнате было тепло.

Получается, граф приехал в Солимар всё же из-за меня, если даже кучеру было известно, где я живу. Вполне вероятно — приехал по жалобе Бэдфордов. Эмиль узнал об этом, попытался меня защитить и попал в тюрьму. А граф прибудет завтра на ужин.

Конец ознакомительного фрагмента.