Где зреют апельсины. Юмористическое описание путешествия супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых по Ривьере и Италии

Николай Лейкин, 1897

Глафира Семеновна и Николай Иванович Ивановы – уже бывалые путешественники. Не без приключений посетив парижскую выставку, они потянулись в Италию: на папу римскую посмотреть и на огнедышащую гору Везувий подняться (еще не зная, что по дороге их подстерегает казино в Монте-Карло!). На сей раз компанию им составил купец-фруктовщик Иван Кондратьевич, который вообще не понимает, что он за границей делает и где находится в данный момент. Но как всякий русский человек, если что и решит, то выпьет обязательно. Путешественники с приключениями пересаживаются с поезда на поезд; едят не то, что хотят (боятся, что им подсунут лягушку или черепаху); зевая, осматривают окрестности и постоянно попадают в уморительно смешные ситуации из-за незнания языка и нежелания понимать нравы и обычаи Европы.

Вот тебе букетец!

Позавтракав за табльдотом в своей гостинице, супруги Ивановы и Конурин вышли на берег моря, чтобы отправиться на Весенний праздник цветов. На бульваре Jette Promenade, залитом ослепительным солнцем, были толпы публики. Пестрели разноцветные раскрытые зонтики. Толпы стремились по направлению к Promenade des Anglais, где был назначен праздник и где были выстроены места для публики. Почти каждый из публики имел у себя на груди по бутоньерке с розой, многие несли с собой громадные букеты из роз. Все были с цветами. Даже колясочки, в которых няньки везли детей, и те были убраны цветами. Цветы были на сбруе лошадей у проезжавших экипажей, на шляпах извозчиков, даже на ошейниках комнатных собачонок, сопровождавших своих хозяев. Балконы домов, выходящих на берег моря, убранные гирляндами зелени, были переполнены публикой, пестреющей цветными зонтиками и цветами. Все окна были открыты, и в них виднелись головы публики и цветы. Продавцы и продавщицы цветов встречались на каждом шагу и предлагали свой товар.

— Надо и нам купить себе по розочке в петличку, а то мы словно обсевки в поле, — сказал Конурин и тотчас приобрел за полфранка три бутоньерки с розами, одну из коих поднес Глафире Семеновне.

Но вот и Promenade des Anglais, вот и места для зрителей, убранные гирляндами зелени. Конурин и Ивановы предъявили свои билеты, сели на стулья и стали смотреть на дорогу, приготовленную для катающихся в экипажах и декорированную выстроившимися в ряд солдатами национальной гвардии со старыми пистонными ружьями у ноги, в медных касках с конскими гривами, ниспадающими на спину. По дороге сновали взад и вперед с корзинами цветов сотни смуглых оборванцев — мужчин, женщин и детей, которые громко предлагали свои товары и совали их в места для публики.

— Un franc la corbeille! Cent bouquets pour un franc! — раздавались их гортанные возгласы с сильным итальянским акцентом.

— Господи! Сколько цветов-то! — покачал головой Конурин. — Не будет ли уж и здесь какой-нибудь игры в цветы, вроде лошадок или поездов железной дороги? Наперед говорю — единого франка не поставлю.

— Что вы, Иван Кондратьич… Какая же может быть тут игра! — откликнулась Глафира Семеновна.

— И, матушка, здесь придумают! Здесь специалисты. Скажи мне в Петербурге, что можно проиграть триста французских четвертаков в детскую вертушку с лошадками и поездами — ни в жизнь не поверил бы, а вот они проиграны у меня.

Но вот раздался пушечный выстрел, и послышалась музыка. На дороге началась процессия праздника. Впереди шел оркестр музыки горных стрелков в синих мундирных пиджаках, в синих фуражках с широкими доньями без околышков и козырьков; далее несли разноцветные знамена, развевающиеся хоругви, проехала колесница, нагруженная и убранная цветами от сбруи лошадей до колес, и, наконец, показались экипажи с катающимися, также нагруженные корзинами цветов. Некоторые из катающихся были в белых костюмах Пьеро, некоторые — одетые маркизами начала прошлого столетия, в напудренных париках. Попадались едущие женщины в белых, красных и черных домино и в полумасках. Лишь только показались экипажи, как на них посыпался целый град цветов. Из экипажей отвечали цветами же. Цветы носились в воздухе, падали в экипажи, на медные каски стоявших для парада солдат, на дорогу. Солдаты подхватывали их и в свою очередь швыряли в публику, сидевшую в местах и в катающихся. Цветы, упавшие на дорогу, мальчишки собирали в корзины и тут же снова продавали их желающим. Все оживилось, все закопошилось, все перекидывалось цветами. Происходила битва цветами.

Увлеклись общим оживлением Ивановы и Конурин и стали отбиваться попадающими в них цветами. Но вот в Конурина попал довольно объемистый букет и сшиб с него шляпу.

— Ах, гвоздь вам в глотку! Шляпу сшибать начали! Стой же, погоди! — воскликнул он, поднимая шляпу и нахлобучивая ее. — Погоди! Сам удружу! Надо купить цветов корзиночку, да каких-нибудь поздоровее, вроде метел. Эй, гарсон! Цветочник! Сюда! Или вот ты, чумазая гарсонша! — суетился он, подзывая к себе продавцов цветов. — Сколько за всю корзинку? На полфранка… Сыпь на полфранка… Давай и ты, мадам гарсонша, на полчетвертака. Твои цветы покамелистее будут.

И, купив себе цветов, Конурин с остервенением начал швырять ими в катающихся, стараясь попасть в лицо. Ивановы не отставали от него.

— Запаливай, Николай Иванович! Запаливай! Запаливай да прямо в морду! — кричал Конурин. — Вон англичанин с зеленой вуалью едет. Катай ему в нюхало. Это он, подлец, давеча шляпу с меня сшиб. Стой же… Я тебе теперь, английская образина, невестке на отместку!

И, выбрав увесистый букет из зимних левкоев с твердыми стеблями, Конурин швырнул им прямо в лицо англичанина с такой силой, что тот тотчас же схватился руками за нос.

— Ага! Почувствовал! А вот тебе и еще на закуску! Дошкуривай его, Николай Иванович, дошкуривай хорошенько! — продолжал кричать Конурин.

— Смотрите, Иван Кондратьич, ведь у англичанина — то кровь на лице. Ведь вы ему в кровь нос расшибли, — заметила Глафира Семеновна.

— Ништо ему! Так и следует. Поедет еще раз мимо, так я ему букетец вроде веника приготовил. Так окомелком в дыхало и залеплю, чтоб зубаревых детей во рту недосчитался. Батюшки! Смотрите! Моя вчерашняя мамзель в коляске! Ах, шкура! — воскликнул вдруг Конурин и швырнул в нее увесистым букетом полевых цветов, прибавив: — Получай сайки с квасом! Вчера пять франков на чай вымаклачила, а сегодня вот тебе куриную слепоту в ноздрю! Глафира Семеновна! Видите? Кажется, она?

Конец ознакомительного фрагмента.