За Серебряным утесом

Ольга Пашута (2024)

Их было двое — Он и Она, но люди уничтожили их, заставив пойти на страшную сделку с Великим Хроносом с помощью пограничницы Малуши. Но и этого им оказалось мало и тогда люди призвали Смерть. Так родилось проклятие Серебряного утеса, связавшего судьбы всей долины в тугой узел

Глава 4. Легенда

Казалось, что волк дремал, окончательно завязнув в обрывках своих воспоминаний, заставляющих то и дело дергаться его сомкнутые веки. Вдруг он насторожился и вскинул морду, зорко оглядывая лежащую под ним долину. С высоты утеса людские домики и дворы казались не больше второпях сброшенных деревьями осенних листочков, а люди и вовсе напоминали букашек, беспрестанно копошащихся в своей извечной суете. Разглядеть что-либо сверху было невозможно даже зверью, привыкшему выслеживать добычу, но он все-таки смог. Чуткие ноздри раздулись и затрепетали, когда до них долетел Ее родной запах. Боясь потерять его тонкий след, он часто задышал и подобрался поближе к обрыву, уставившись на самый крайний в поселке дом.

За ним сразу начинался лес, становившийся практически непроходимым, стоило отойти от ограды буквально на пару шагов. Поэтому местные особо не рисковали, выбирая для себя другие тропы. Да и не было ничего в той стороне — только утес, о котором с незапамятных времен ходили самые недобрые слухи. Старики говаривали, что именно оттуда многие лета назад спустился ужас долины — Белый волк, задравший в ту лютую зиму всех мужчин-охотников.

Он появлялся с наступлением темноты. Неслышно проникал в дома. Баб с детишками, да стариков не трогал, а вот мужиков… Каждое утро в течение недели бабы находили на ступенях уже окоченевшие тела своих мужей, изуродованные волчьими зубами. Вой бабий тогда стоял на все село. Никого Белый волк не пощадил, ни одного охотника в долине не оставил в живых. И ведь никто даже не мог понять, как зверь проникает в дом и почему уничтожает только мужиков в полной силе. Иначе, чем колдовством такое не объяснишь!

Старейшины нарекли его Духом леса, потревоженным и прогневанным людьми, за что и поплатились местные. Далеко не все им поверили, но голоса не подали. Тем более, что едва скупой на краски зимний рассвет озарил растерзанное тело последнего из охотников, Белый волк исчез. Сказывали, что он никуда не делся и издалека присматривает за долиной, готовый в любой момент вернуться, неся с собой наказание каждому поправшему священные законы Жизни и Смерти. Иногда местные даже видывали его тень на утесе, стараясь тут же скрыться в домах, погасив свет и моля всех духов о прощении. Возможно, они слишком усердно молились или усвоили урок, избегая прежних ошибок… Как бы то ни было, но случаев гибели от волчьих зубов здесь больше не припоминали.

Ему не было дела до человечьих страхов и историй — его вниманием завладела Девушка, босиком вышедшая во двор самого крайнего дома с большим корытом. Высокая, гибкая, с водопадом блестящих платиновых волос Она, ловко балансируя на самых носочках, развешивала мокрое белье.

— Брысь, — заливаясь смехом, отгоняла Она крутящуюся под ногами ребятню. — Вот же бесовы дети!

Девочка лет десяти и мальчик младше ее всего на пару лет смеялись в ответ, продолжая свою занятную беготню вокруг матери.

Дети! Его сердце сжалось! Их щенки, так и не дожившие до своей второй весны, навсегда остались в лесу. В той лютой зиме. Смотря остекленевшими глазами в пустое, выцветшее небо. А Ее человеческие детеныши видят солнце, ощущают кожей шелковистое прикосновение влажной от росы травы, по их жилам струится красная кровь… Жгучая несправедливость накрыла его с головой и он едва сдержал рвущийся наружу вой, ткнувшись мордой в пучок мелких светло-голубых цветов.

— Отхожу я вас мокрым, почище отца будет! — выкрикнула Она, в шутку замахиваясь на хохочущих детей скрученной простыней, и вдруг замерла. Он видел, как подрагивала напряженная спина. Как шевелились, послушные легкой ласке ветерка, светлые пряди. Она учуяла его — он знал это, улавливая бешеный стук сердца, еще недавно выдававшего ровный ритм. Она нелепо покачнулась и бросила в корыто так и не расправленную простыню, медленно развернулась к утесу и подняла повыше голову. Ее ноздри трепетали, а на губах играла счастливая улыбка. Он пришел. Он ждал ее. А значит с наступлением темноты Она снова станет свободной.

— Мама, мама! — на крыльцо выбрался светловолосый малыш в длинной рубахе не по росту, а потому подпоясанной сыромятным ремешком. Он кубарем скатился со ступенек, насупился, потирая ушибленное колено, но слезы сдержал.

— Мама! — он настойчиво потянул за подол платья и, не дождавшись ответа, встал между Нею и утесом, хмуро уставившись на того, кто отнял у него внимание матери.

По загривку зверя прошла дрожь — человеческий детеныш не мог ни видеть, ни учуять его. Но тем не менее ребенок, не мигая, смотрел в сторону утеса. Прямо на залегшего там волка! Это подтверждали и нервно заходившие детские ноздри. Видел и ощущал его запах!

Он дернулся от робкого предчувствия… Кровавая Луна радовала их своим сиянием чаще, чем обычно, но он даже не смел предположить возможность появления… щенка. Их щенка! По измученному телу разлилось тепло, он прижался мордой к земле. Осталось подождать совсем немного! Она придет, и он все узнает. Но главное — Она придет.

******

— Так чего там дале? Дедунь? Нешто уснул? — не дождавшись от деда ответа, Матвейка скинул плохонькое, латанное-перелатанное одеялко и прижался к чуть сгорбленной дедовой спине.

— Чего ж ты, пострел? — старик встрепенулся и приосанился, сгребая внука во все еще крепкие жилистые руки, радуясь оставшейся в них силе. — Доколе безобразничать будешь?

— Дак я ниче, — обиженно засопел Матвейка, перебираясь обратно под изношенное одеяло, — ты ж на самом таком месте оборвал. Дале-то что случилось? Встретились они?

— Кто? — дед хитро прищурился, нарочно дразня внука.

— Дедунь, ты совсем старый стал! Память ослабла — волки те, из легенды твоей, — мальчонка аж подрыгивал на месте от нетерпения, подковыривая ногтем незамеченную матерью прореху на рубашонке.

— Встретились, встретились, — старик погладил мальчишку по волосам. — на беду токмо это все… на беду… Слухай и не встревай, коли страшно будет.

Глаза Матвейки округлились, и он ящеркой юркнул в постель, натянув одеяло до самого подбородка, и только потом кивнул деду, для пущей убедительности приложив палец к губам. Мол не волнуйся — ни за что не выдам себе, буду слушать и молчать.

*******

Утомленные и счастливые они растянулись у края утеса, не опасаясь быть застигнутыми врасплох. Люди сюда не приходили, а мудрые дети леса в Кровавую Луну не показывались из своих нор до самого рассвета. А он уже стремительно надвигался на них, грозя размолоть в труху ту хрупкую связь, что сохранялась между ними не одно десятилетие.

Он лежал на боку, повернувшись спиной к лесу и позволив Ей сложить на него лапы и морду. По телу разливалось блаженное спокойствие, затмевающее собой все инстинкты и правила. Возможно, поэтому они и не услышали хрустнувшей невдалеке ветки и не учуяли чужой запах.

— Смотри, Митяй, белые волки! — зашептал мужчина с ружьем наперевес другому. — Знать, правду говорили старики — есть они! Приходят сюда! Небось жертву ищут.

Он зло прищурился и медленно снял с плеча даже не брякнувшее оружие.

— Точно, Степан, — восхищенно протянул другой и вдруг забеспокоился, оглянувшись на друга. — Эй, ты чего удумал?

— Не шуми, — отмахнулся Степан. — Вот притащу их шкуры в долину и забудут все эту легенду! Докажу, что они всего лишь звери.

— Нельзя их трогать, — замотал головой Митяй. — Нельзя! Мне дед сказывал, что они — Духи леса. Убьешь их и беду на всех нас накликаешь!

— Митяй, у тебе баба дома и двое детишек уже народилось, а ты все в сказки веришь. А ну подвинься, дай прицелиться, — зло прошипел Степан, вскинув ружье.

Митяй посторонился — о вздорном характере друга знали по всей долине. Неровен час еще огреет его чем-нибудь и волкам на откуп отдаст… Мужчина поежился и хотел было уйти подальше от будущего побоища, но что-то его остановило. Он внимательно следил за действиями Степана. Видел, как тот примеряется. Как подрагивают его пальцы, в предвкушении скорого выстрела. Буквально за секунду до того, как Степан спустил курок, Митяй бросился вперед и заорал зверью во все горло:

— Бегите!!!!

Она была ближе к лесу, поэтому первой вскочила на лапы, отчетливо видя летящую в него пулю. Раздумывать было некогда и Она прыгнула вверх, принимая в себя обжигающую смерть, предназначенную тому, кого Она любила больше жизни. От сильного удара Ее откинуло назад и непослушные лапы не позволили зацепиться за неровный ряд острых камней на краю обрыва. Она ухнула вниз, так и не издав ни одного звука.

И тогда завыл он! Мощный, огромный белый волк поднялся на лапы и исторг из себя такой звук, от которого у мужиков волосы на голове встали дыбом. Шерсть на загривке поднялась, он нагнул голову и продемонстрировал им оскал острых как бритва зубов, не предвещающий людям ничего хорошего. Второй выстрел Степана стал для него неожиданностью. Зверь дернулся, удивленно принюхался и ухнул в ту же бездну, в которой пару секунд назад скрылась Она.

— Делов-то, — довольно усмехнулся Степан, вставая в полный рост, и тут же испуганно пригнулся.

Совершенно неожиданно на утес налетел шквальный ветер, абсолютно несвойственный этому времени года. Он мгновенно набирал силу, заставляя пригибаться не только растерянных людей, но и вековые деревья. Митяй испуганно ухватился за случайно нащупанную корягу, Степан обхватил ствол ближайшего дерева. Но это не помогало — их мотало в разные стороны с такой силой, что в пору было начинать прощальную молитву. На утес натянуло черные тучи, разразившиеся самой страшной грозой на веку мужиков. Молнии беспрестанно били поблизости, а неразрывно следующие за ними громовые раскаты сотрясали огромные валуны так же легко, как детские игрушки.

Когда стихия угомонилась, мужики решились приподнять головы и тут же осели, пригвожденные к земле горящими гневом глазами молодой рыжеволосой женщины. Она стояла на том самом месте, где недавно лежали волки. Только сейчас Митяй понял, куда все это время били молнии — на плоском, будто ножом срезанном, скальнике черным выжженным контуром маячил непонятный знак. Женщина стояла в его центре и буквально источала ярость, буравя глазами нерадивых мужиков.

— Окаянные души! — загремел ее голос над всей долиной, вызывая резкую боль в голове. — Что вы натворили?