Эхо тьмы

СанаА Бова (2025)

На вершине славы участники популярной айдол-группы Eclipse становятся центром шокирующей и жестокой цепочки убийств. Каждые три дня на улицах Сеула находят мертвые тела, превращённые в жуткие скульптуры, символизирующие образы вокалистов. В каждом преступлении скрыт религиозный подтекст, и на местах убийств оставляются символы древнего культа. Пока страна охвачена ужасом, жизнь участников группы рушится. Поклонники отворачиваются от них, обвиняя в случившемся, ненависть охватывает соцсети, а концерты отменяются. За каждым углом мерещится опасность, и даже в собственной команде каждый начинает подозревать друг друга. Но настоящая угроза куда более зловеща, чем они могли предположить. Серия убийств — это лишь часть плана огромной секты, которая видит своей целью уничтожение популярных людей и их поклонников. Эта сеть фанатиков действует по всему миру, принося в жертву тех, кто осмелился стать любимцем миллионов. Кто скрывается за маской убийцы? Сможет ли Eclipse выжить?

ГЛАВА 1

Дождь тонкими иглами настойчиво стучал по асфальту, словно пытался пробить себе дорогу в недра города, заволакивая Сеул тягучим серым туманом. Вода стекала по крышам и оградам, смешивалась с грязью, превращая улицы в блестящие зеркала, отражающие безмолвные неоновые вывески. Город просыпался лениво, словно не желая выпускать себя из объятий влажного, удушливого утра. Но в одном из высотных зданий, чьи стеклянные фасады сияли холодным светом даже в хмурые часы рассвета, жизнь кипела с первых секунд дня.

На двадцать пятом этаже агентства Luna Entertainment, репетиционная комната была наполнена звуками музыки — ритмичными ударами баса, смешанными с тяжёлыми вдохами. Древесные полы блестели под лампами, источая тонкий аромат лака, смешанный с едва уловимым запахом металла от музыкального оборудования. Но поверх этого чувствовалась острая, солоноватая нота пота — запах труда, выжатого до последней капли. Воздух казался насыщенным и вязким, как будто в этой комнате даже кислород подчинялся строгой дисциплине.

Зеркала, покрывающие стены, отражали пятерых молодых мужчин, словно дублируя их с неизбежной жёсткостью. Каждый их шаг, каждое движение было выверено до мельчайшей детали, словно работа прецизионного механизма. Руки, ноги, повороты — всё было синхронным, но при ближайшем рассмотрении становилось заметно, как нарастающая усталость прокрадывалась в их образы. Грудные клетки поднимались и опускались в тяжёлом дыхании, на висках проступили капли пота, блестящие под искусственным светом, а напряжение в лицах пробивалось сквозь натянутые профессиональные улыбки, которые они уже носили, как вторую кожу.

В центре комнаты стоял Чон Юнсо, лидер группы, человек, который, казалось, держал весь мир на своих плечах. Его высокая фигура с гордой осанкой притягивала взгляды, словно магнит. Острые скулы, обрамляющие выразительное лицо, подчёркивали его хищную красоту. Тёмные глаза, глубокие, как ночь, отражали не только решимость, но и скрытую усталость, которую он не позволял себе показать. Его короткие, безупречно уложенные волосы цвета чёрного оникса, отливали холодным синим оттенком под светом ламп, словно подчёркивая его неумолимость.

Юнсо был одет в простые чёрные спортивные штаны и белую футболку, мокрую от пота, прилипшую к телу, как вторая кожа. Этот минимализм в одежде не скрывал его уверенности, скорее подчёркивал её. Каждый его шаг был наполнен силой, даже если ноги гудели от усталости. Его движения были точными, как у дирижёра, управляющего невидимым оркестром, который подчинялся лишь ему.

Он был лидером, который никогда не позволял себе слабости. Даже сейчас, когда капли пота стекали по его вискам, а дыхание было рваным, он стоял прямо, не позволяя себе замедлиться или расслабиться. Его присутствие, как напряжённый ток, передавалось другим, поддерживая их в тонусе. Чон Юнсо был не просто центром группы — он был её ядром, сердцем и волей, тем, кто превратил каждый удар ритма в выражение силы и страсти.

— Ещё раз! — его голос, резкий и хлёсткий, прорезал воздух, как удар хлыста, заставляя всех в комнате инстинктивно напрячься. Звук эхом отразился от зеркал и стен, на мгновение заполнив пространство тяжёлой, удушающей энергией.

Рядом с Юнсо стоял Ким Минхо, главный вокалист. Он был словно противоположность лидера — спокойный, задумчивый, с глазами, в которых читалась тихая меланхолия. Его волосы, небрежно уложенные в модную прическу, выглядели так, будто он едва удосужился пройтись по ним руками, но именно эта непринуждённость добавляла ему шарма. Минхо носил серый свитшот, что свисал с его худощавого тела, и чёрные рваные джинсы, подчёркивающие его тонкую фигуру. Обычно его движения напоминали танец — лёгкие, плавные, как у пёрышка на ветру, но сейчас в каждом шаге чувствовалась механическая усталость, словно он двигался по инерции, подчиняясь лишь силе привычки.

— Мы уже репетируем четыре часа… — пробормотал он тихо, почти себе под нос, вытирая капли пота с бледного лица. Запах пота смешивался с ароматом древесного лака и тёплым электрическим запахом прожекторов, отчего воздух в комнате казался ещё более густым и тяжёлым.

— И будем репетировать, пока не станет идеально, — отрезал Юнсо. В его голосе не было ни капли сомнения, только железная воля, которую не смогли бы сломить ни усталость, ни протест. Его слова звучали, как приказ, которого нельзя ослушаться.

— Ты же знаешь, что идеально для нас никогда не будет достаточно, — тихо добавил Ли Джэхён, рэпер группы. Его голос, хриплый и слегка насмешливый, пробился сквозь напряжённую тишину, добавив в неё каплю сарказма. Он стоял чуть в стороне, прислонившись к стене, и с его ярко-красными волосами, словно пламенем, резко контрастировавшими с тёмными оттенками помещения, Джэхён выглядел самым заметным из всех. Его загорелая кожа, открытая кожаным жилетом, казалась натянутой, как струна, а потёртые джинсы и чёрная майка дополняли образ бунтаря. Он был ниже остальных, но излучал такую дерзость, что его рост терял всякое значение. За его грубым фасадом, впрочем, всегда скрывалась неподдельная доброта — та, что ощущалась в мелких жестах, которые он так тщательно прятал.

Чуть дальше, на полу, тяжело дышал Пак Сонгю, главный танцор группы. Его обычно живое, радостное лицо сейчас выглядело измождённым, словно каждый мускул кричал о боли. Капли пота стекали по его вискам, собираясь в вороте белого худи, который стал серым от влаги. Сонгю был тем, кто всегда приносил в группу энергию, лёгкость и смех, но даже его неистощимый оптимизм трещал под давлением изматывающего графика. Воздух вокруг него казался горячим, плотным, наполненным испарениями усталости и напряжения.

Музыка снова зазвучала — громкий бас пробил тишину, как гром, заставляя стены вибрировать, а зеркала дрожать. Каждый из них, несмотря на усталость, выстроился на свои места, снова и снова повторяя движение, превращая физическую боль в инструмент для достижения недосягаемого совершенства. Тела их двигались в такт музыке, но каждый вздох, каждый взгляд выдавал скрытое: они были на пределе, на грани. Однако никто не остановился. Ведь для них совершенство было не целью, а обязательством.

— Я бы отдал всё за стакан воды, — простонал он, безнадежно глядя на бутылку, стоящую за пределами досягаемости. Его голос был тихим, но полным страдания, словно каждое слово давалось через силу. Пот, капля за каплей, стекал по его лицу, оставляя солёный привкус во рту и наполняя воздух терпким, удушающим запахом усталости.

— Тогда поднимайся и заработай его, — насмешливо бросил О Ёнмин, макнэ группы, его голос был лёгким, почти музыкальным, но в нём сквозила скрытая жесткость. Ёнмин сидел, расслабленно опершись на стену, и с некоторым превосходством смотрел на товарища. Его лицо, неестественно правильное, казалось созданным из фарфора, а платиновые волосы, блестящие даже при тусклом свете комнаты, добавляли этому облику холодной, неживой красоты. Большие карие глаза, казалось, светились обманчивым теплом, делая его похожим на куклу, созданную для того, чтобы вызывать восхищение. Но под этой ангельской внешностью скрывалась стальная воля, целеустремлённость, которая нередко заставляла старших товарищей чувствовать себя неуютно. Его юная внешность была обманчивой — за ней стояла сила, способная сокрушать не только сомнения, но и слабости.

Воздух в комнате был тяжёлым и вязким, словно пропитался их усилиями. Репетиции продолжались до полудня, музыка становилась всё громче, ритмы ударяли в уставшие тела, заставляя их работать на грани возможностей. Каждое движение отдавалось болью в мышцах, каждый вдох казался недостаточным, словно кислород растворился в густом аромате пота, лака и перегретого воздуха.

И только тогда, когда дверь распахнулась и в комнату вошла Хан Джису, хлопнув в ладоши так, что звук отразился от стен, парни позволили себе остановиться.

— Хватит на сегодня. У нас встреча через час. Приведите себя в порядок, — её голос, холодный и отстранённый, прозвучал, как приказ, которого невозможно ослушаться. Джису всегда была такой: её слова не допускали споров, словно сама тень её фигуры подавляла желание возражать.

Высокая и стройная, она казалась воплощением строгой элегантности. Её тёмный костюм был идеально сидящим, подчёркивая её безупречный профессионализм. Волосы, собранные в тугой пучок, открывали бледное, почти аристократическое лицо. Её глаза, скрытые за строгими очками, редко показывали эмоции. Они казались холодными и бесстрастными, как у хищника, оценивающего добычу. Её присутствие наполняло комнату напряжением, словно она приносила с собой невидимую тяжесть ответственности.

Запах её парфюма, лёгкий и резкий, с нотками цитруса и белого перца, разливался по комнате, смешиваясь с тяжёлым ароматом усталости, что витал в воздухе. Она стояла неподвижно, как статуя, но в её позе читалась властность, которая могла заставить любого почувствовать себя незначительным.

Строгая и неумолимая, она редко сопровождала их на концерты. Её мир находился за кулисами, в полумраке офисов и переговорах, где решались вопросы, которые никто из них не мог даже начать понимать. Она предпочитала держаться на расстоянии, оставляя свет прожекторов и бурю фанатских криков им, тем, чьи лица сияли на сцене. Её голос звучал как команда, а шаги, отточенные и уверенные, несли с собой вес ответственности, который, казалось, был ей только в радость.

Джису всегда была там, где в ней нуждались больше всего: за столом переговоров, среди кипы контрактов и графиков, за чашкой кофе с представителями агентства. Она оставалась невидимой для толпы, но именно её усилия обеспечивали их путь на вершину. Концертный зал был для неё местом чуждым, её стихией была работа вне сцены — выстраивать, защищать, руководить. Когда группа шагала под свет прожекторов, её тень оставалась в офисе, плетя невидимую сеть, чтобы удержать их мир от разрушения.

Когда дверь за ней закрылась, напряжение будто осталось висеть в воздухе, как эхо её приказа. Парни начали подниматься, их движения были медленными, словно у сломанных марионеток, которых наконец отпустили от нитей.

Юнсо коротко кивнул, быстро собирая вещи. Его движения были автоматическими, точными, как будто он мысленно уже был в следующем месте, в следующем действии, не давая себе задержаться в моменте. Остальные последовали его примеру, молча, но в воздухе оставалось нечто невидимое, невыразимое словами — тягучее ощущение недосказанности, словно они оставляли за спиной нечто незавершённое.

Когда парни вышли из репетиционной комнаты, коридоры здания ослепили их ярким светом. Лампы дневного освещения отбрасывали резкие, почти искусственные отблески на глянцевые поверхности, делая пространство слишком идеальным, слишком стерильным. Шум сновавших туда-сюда сотрудников казался чрезмерным, почти оглушающим после замкнутого мира репетиционной комнаты, где царила монотонность дыхания и ритма. Они переговаривались, улыбались друг другу, бросали короткие, восхищённые взгляды на участников группы, словно на легенды, ожившие в этих коридорах.

На каждом углу стояли картонные вырезки с их изображениями. Они выглядели на них слишком идеальными — сияющими, безупречными, такими, какими их хотели видеть фанаты. Глянцевые улыбки, сверкающие глаза, безупречная кожа. Эти лица были их, но в то же время нет. Они смотрели на самих себя, словно на отражение в кривом зеркале, которое искажало истину. Запах дешёвой краски и бумаги от этих вырезок сливался с более тонкими ароматами офисного воздуха: кофейной гущи, металла и свежих химических моющих средств.

В гримёрке они наконец остановились. Пространство было маленьким, тесным, пропитанным запахом косметики, пота и едва уловимым ароматом старой мебели. Здесь глянец коридоров исчезал, уступая место усталости, которая разливалась по комнате, как невидимый туман. Минхо сидел перед зеркалом, уставившись на своё отражение. Его взгляд был задумчивым, слегка отрешённым, будто он пытался увидеть за пределами стеклянной поверхности что-то, что скрывалось глубоко внутри.

— Ты иногда задумываешься, зачем мы это делаем? — вдруг спросил он, не отрывая глаз от своего отражения. Его голос прозвучал тихо, словно вопрос был адресован не остальным, а самому себе.

— Чтобы быть лучшими, — бросил Юнсо, не поднимая головы от телефона. Его ответ был машинальным, почти натренированным, словно он произносил фразу, которую заучил много лет назад.

Минхо нахмурился и медленно кивнул на плакат с их изображением, висящий на стене. На нём они снова были безупречными — идеальными кумирами, чьё сияние заслоняло любые тени.

— Нет, правда… Это ради нас? Или ради них? — Его голос звучал тише, но каждая его нота несла в себе груз сомнений.

Юнсо не ответил. В уголке комнаты, сидя на полу, облокотившись о стену, тихо заговорил Ёнмин. Его голос был мягким, но в нём чувствовалась какая-то отрешённость, словно он говорил откуда-то издалека, из своей маленькой вселенной.

— Не важно, ради кого. Важно, что мы продолжаем.

Слова Ёнмина повисли в воздухе, тяжёлые и удушающие, словно пыль, оседающая в закрытой комнате. Они были сказаны как истина, которую никто не осмеливался оспорить, но и принять её было не легче. Тревога, скрытая за фасадом блеска и успешности, охватывала их, как тень, которая росла с каждым их шагом.

Эта атмосфера сопровождала их повсюду, как постоянная напоминалка о том, что всё это — не только мечта, но и тюрьма, построенная их же руками. Никто из них ещё не знал, что за этими стенами уже началась цепочка событий, словно невидимая сеть, готовая в любой момент затянуться. Она уже шевелилась, настраивая свои ловушки, чтобы разрушить всё, что они строили, всё, к чему стремились.