Неточные совпадения
Он «стучит в дверь» человеческого сердца, не откроется ли она, но и во всем Своем всемогуществе Он не может открыть ее силой, ибо это значило бы уничтожить
свободу, т. е. самого
человека.
«Все в
человеке, для чего почвой является мысль, может быть облечено в форму чувства: право,
свобода, нравственность и т. д…. но это не есть заслуга чувства, что содержание его является истинным…
Между тем восприятие догмата тоже есть дело
свободы, внутреннего самоопределения
человека, его самотворчества.
В царственной
свободе, предоставленной
человеку, полноте его богосыновства ему предоставлено самое бытие Бога делать проблемой, философски искать Его, а следовательно, предоставлена и полная возможность не находить и даже отвергать Его, т. е. вместе с философским благочестием заложена возможность и философского нечестия.
Поэтому
человек не должен ни преувеличивать, ни преуменьшать своей
свободы и ответственности, которая определяется лишь мерой его положительной мощи, не меньше, но и не больше.
«Законы природы», идея о все общей мировой детерминированности, о каком-то perpetuum mobile [Вечный двигатель (лат.).] есть необходимое вспомогательное орудие познания, его прагматические костыли, опираясь на них
человек расширяет свою мощь и положительную
свободу.
Человек своею волею не может прибавить себе и локтя роста, он сам для себя дан, и лишь Создатель силен освободить его от уз данности, сотворить его сызнова, хотя и при этом не нарушается
свобода твари.
В применении к ипостасности неправильно говорить и о предсуществовании
человека, ибо здесь мы имеем не последовательность времен, но некую надвременность,
свободу от времени.
Свободе ангелов было предоставлено самоопределиться в отношении к Богу, причем промежуточное состояние неверия или неведения было для столь совершенных существ духовных вообще исключено: ангелы непосредственно знают Бога, им предоставлено лишь любить Его или Ему завидовать, искать же Бога свойственно только
человеку.
Несоответствие образа и подобия в
человеке, или, точнее, его потенциальности и актуальности, наличности и заданности, именно и составляет своеобразие
человека, который ипостасною своею
свободою осуществляет в себе свой собственный идеальный образ, погруженный в некую мэональность или неопределенность.
Одновременно с этим Бог пробуждает в
человеке сознание его тварной
свободы тем, что дает ему закон или заповедь: «И заповедал Господь Бог, говоря: от всякого дерева в саду ты будешь есть, а от древа познания добра и зла не ешь от него: ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь» (Быт. 2:16–17).
Человек получил все основные самоопределения своего существа: в отношении к миру, к Богу, к своей
свободе и к своему собственному двуполому существу.
Мир в качестве незыблемой основы включает
свободу и царственное достоинство
человека.
Признав эту
свободу и введя ее в качестве одной из определяющих сил в жизни мира, Бог как бы ограничивает Свое всемогущество в путях его ради
человека.
Мир, созданный на основе человеческой
свободы, не может быть разрушен или уничтожен, хотя бы он благодаря ей и «не удался», а
люди превратились бы в сынов сатаны, стали бы воплощенными дьяволами (на это и рассчитывал сатана, прельщая Еву: он мечтал узурпировать мир, чтобы сделать его игрушкой своего властолюбия, пародирующего божественное всемогущество, — предметом jeu satanique [Сатанинская шутка (фр.).]).
Человеческой
свободе, в силу которой
человек одинаково мог и склониться к греху, и удержаться от него, дано было решить, понадобится ли действительно Голгофская жертва, но как возможность она была предрешена в предвечном совете о сотворении
человека...
Но в то же время мир был только предсотворен в
человеке, который должен был со своей стороны сотворить самого себя собственной
свободой и лишь затем вступить во владение миром, осуществив общий план творения.
Об этом по-разному говорят научные экономические, особенно социалистические, учения: под видом
свободы в хозяйстве через умножение «богатства» они хотят упрочить хозяйственный плен
человека, суля осуществить противоречивый идеал магической или хозяйственной
свободы.
Но если этим и было обеспечено здоровье и прочность мировой основы, и сделалось уже невозможным новое грехопадение со всеми его космическими последствиями, то модальное состояние каждого отдельного
человека по-прежнему остается вверено человеческой
свободе.
На Страшном суде
человек, поставленный лицом к лицу с Христом и в Нем познавший истинный закон своей жизни, сам сделает в свете этого сознания оценку своей
свободе в соответствии тому «подобию», которое создано творчеством его жизни, и сам различит в нем призрачное, субъективное, «психологическое» от подлинного, реального, онтологического.
Суд никого не уничтожает, обрекая на обращение в изначальное ничто, ибо образ Божий неистребим и бессмертен, но он показывает каждому его самого в истинном свете, в цельности его образа, данного от природы и воссозданного
свободой, и благодаря этому прозрению, видя в себе черты ложности,
человек страдает, испытывая «адские» мучения.
Тогда станет ясно для
людей, чем в них подобие недостойно своего образа и в чем творческая
свобода привела их к безотрадной пустоте.
Вот почему для св. ангелов и для
людей, удостоенных лицезрения Божия и райского блаженства, новое падение или возврат к злу уже невозможны, не в силу утраты ими
свободы, но через переход к другому бытийному возрасту и преодоление отрешенной от необходимости
свободы (так что упраздняется и самая соотносительность понятий
свобода — необходимость, существующая лишь для этого зона).
Неточные совпадения
Она никогда не испытает
свободы любви, а навсегда останется преступною женой, под угрозой ежеминутного обличения, обманывающею мужа для позорной связи с
человеком чужим, независимым, с которым она не может жить одною жизнью.
Я вошел в переднюю;
людей никого не было, и я без доклада, пользуясь
свободой здешних нравов, пробрался в гостиную.
Это был
человек лет семидесяти, высокого роста, в военном мундире с большими эполетами, из-под воротника которого виден был большой белый крест, и с спокойным открытым выражением лица.
Свобода и простота его движений поразили меня. Несмотря на то, что только на затылке его оставался полукруг жидких волос и что положение верхней губы ясно доказывало недостаток зубов, лицо его было еще замечательной красоты.
Там была
свобода и жили другие
люди, совсем непохожие на здешних, там как бы самое время остановилось, точно не прошли еще века Авраама и стад его.
— А потом мы догадались, что болтать, все только болтать о наших язвах не стоит труда, что это ведет только к пошлости и доктринерству; [Доктринерство — узкая, упрямая защита какого-либо учения (доктрины), даже если наука и жизнь противоречат ему.] мы увидали, что и умники наши, так называемые передовые
люди и обличители, никуда не годятся, что мы занимаемся вздором, толкуем о каком-то искусстве, бессознательном творчестве, о парламентаризме, об адвокатуре и черт знает о чем, когда дело идет о насущном хлебе, когда грубейшее суеверие нас душит, когда все наши акционерные общества лопаются единственно оттого, что оказывается недостаток в честных
людях, когда самая
свобода, о которой хлопочет правительство, едва ли пойдет нам впрок, потому что мужик наш рад самого себя обокрасть, чтобы только напиться дурману в кабаке.