Неточные совпадения
— Ну,
что ты, разиня, тут расселся? — отвечала она, как будто он в первый раз тут сидел. — Пусти прочь: надо полотенце достать.
— Аграфена! — раздалось вдруг из другой комнаты, —
ты никак с ума сошла! разве не знаешь,
что Сашенька почивает? Подралась,
что ли, с своим возлюбленным на прощанье?
— А кто мне запретит?
ты,
что ли, образина этакая?
— Да отстанешь ли
ты от меня, окаянный? — говорила она плача, —
что мелешь, дуралей! Свяжусь я с Прошкой! разве не видишь сам,
что от него путного слова не добьешься? только и знает,
что лезет с ручищами…
— Вот еще выдумал! — накинулась на него Аграфена, —
что ты меня всякому навязываешь, разве я какая-нибудь… Пошел вон отсюда! Много вашего брата, всякому стану вешаться на шею: не таковская! С
тобой только, этаким лешим, попутал, видно, лукавый за грехи мои связаться, да и то каюсь… а то выдумал!
—
Что это
ты, мой дружок, как заспался, — сказала Анна Павловна, — даже личико отекло? Дай-ка вытру
тебе глаза и щеки розовой водой.
—
Чего ты хочешь позавтракать: чайку прежде или кофейку? Я велела сделать и битое мясо со сметаной на сковороде —
чего хочешь?
— Я не столько для себя самой, сколько для
тебя же отговариваю. Зачем
ты едешь? Искать счастья? Да разве
тебе здесь нехорошо? разве мать день-деньской не думает о том, как бы угодить всем твоим прихотям? Конечно,
ты в таких летах,
что одни материнские угождения не составляют счастья; да я и не требую этого. Ну, погляди вокруг себя: все смотрят
тебе в глаза. А дочка Марьи Карповны, Сонюшка?
Что… покраснел? Как она, моя голубушка — дай бог ей здоровья — любит
тебя: слышь, третью ночь не спит!
— Да, да, будто я не вижу… Ах! чтоб не забыть: она взяла обрубить твои платки — «я, говорит, сама, сама, никому не дам, и метку сделаю», — видишь,
чего же еще
тебе? Останься!
—
Что ты найдешь в Петербурге? — продолжала она.
Как не увидишь петербургского житья, так и покажется
тебе, живучи здесь,
что ты первый в мире; и во всем так, мой милый!
— Так вот
что! — проговорила она, наконец, уныло. — Ну, мой друг, бог с
тобой! поезжай, уж если
тебя так тянет отсюда: я не удерживаю! По крайней мере не скажешь,
что мать заедает твою молодость и жизнь.
Бог один знает,
что там
тебя встретит,
чего ты наглядишься, и хорошего, и худого.
Надеюсь, он, отец мой небесный, подкрепит
тебя; а
ты, мой друг, пуще всего не забывай его, помни,
что без веры нет спасения нигде и ни в
чем.
Разве
что у начальника твоего или у какого-нибудь знатного да богатого вельможи разгорятся на
тебя зубы и он захочет выдать за
тебя дочь — ну, тогда можно, только отпиши: я кое-как дотащусь, посмотрю, чтоб не подсунули так какую-нибудь, лишь бы с рук сбыть: старую девку или дрянь.
Что в самом деле Марья Карповна замечтала!
ты дочке ее не пара.
— Перестань, перестань, Саша, — заговорила она торопливо, —
что ты это накликаешь на свою голову! Нет, нет!
что бы ни было, если случится этакой грех, пусть я одна страдаю.
Ты молод, только
что начинаешь жить, будут у
тебя и друзья, женишься — молодая жена заменит
тебе и мать, и все… Нет! Пусть благословит
тебя бог, как я
тебя благословляю.
— А
ты что? мне, видишь, некогда!
—
Тебе! да лучше сожгу,
чем тебе подарю! — и он спрятал карты в карман.
— В
чем тут извиняться?
Ты очень хорошо сделал. Матушка твоя бот знает
что выдумала. Как бы
ты ко мне приехал, не знавши, можно ли у меня остановиться, или нет? Квартира у меня, как видишь, холостая, для одного: зала, гостиная, столовая, кабинет, еще рабочий кабинет, гардеробная да туалетная — лишней комнаты нет. Я бы стеснил
тебя, а
ты меня… А я нашел для
тебя здесь же в доме квартиру…
—
Что за благодарность? ведь
ты мне родня? я исполняю свой долг. Ну, я теперь оденусь и поеду; у меня и служба и завод…
— Нужды нет, все-таки оно не годится, на днях я завезу
тебя к своему портному; но это пустяки. Есть о
чем важнее поговорить. Скажи-ка, зачем
ты сюда приехал?
— А! вот
что!
Что ж,
ты наймешь бельэтаж на Невском проспекте, заведешь карету, составишь большой круг знакомства, откроешь у себя дни?
— Мать пишет,
что она дала
тебе тысячу рублей: этого мало, — сказал Петр Иваныч. — Вот один мой знакомый недавно приехал сюда, ему тоже надоело в деревне; он хочет пользоваться жизнию, так тот привез пятьдесят тысяч и ежегодно будет получать по стольку же. Он точно будет пользоваться жизнию в Петербурге, а
ты — нет!
ты не за тем приехал.
— Так
что же
ты не говоришь? ну, зачем?
— Попроще, как все, а не как профессор эстетики. Впрочем, этого вдруг растолковать нельзя;
ты после сам увидишь.
Ты, кажется, хочешь сказать, сколько я могу припомнить университетские лекции и перевести твои слова,
что ты приехал сюда делать карьеру и фортуну, — так ли?
— И фортуну, — прибавил Петр Иваныч, —
что за карьера без фортуны? Мысль хороша — только… напрасно
ты приезжал.
— Не в том дело;
ты, может быть, вдесятеро умнее и лучше меня… да у
тебя, кажется, натура не такая, чтоб поддалась новому порядку; а тамошний порядок — ой, ой!
Ты, вон, изнежен и избалован матерью; где
тебе выдержать все,
что я выдержал?
Ты, должно быть, мечтатель, а мечтать здесь некогда; подобные нам ездят сюда дело делать.
— Советовать — боюсь. Я не ручаюсь за твою деревенскую натуру: выйдет вздор — станешь пенять на меня; а мнение свое сказать, изволь — не отказываюсь,
ты слушай или не слушай, как хочешь. Да нет! я не надеюсь на удачу. У вас там свой взгляд на жизнь: как переработаешь его? Вы помешались на любви, на дружбе, да на прелестях жизни, на счастье; думают,
что жизнь только в этом и состоит: ах да ох! Плачут, хнычут да любезничают, а дела не делают… как я отучу
тебя от всего этого? — мудрено!
— Дело, кажется, простое, — сказал дядя, — а они бог знает
что заберут в голову… «разумно-деятельная толпа»!! Право, лучше бы
тебе остаться там. Прожил бы
ты век свой славно: был бы там умнее всех, прослыл бы сочинителем и красноречивым человеком, верил бы в вечную и неизменную дружбу и любовь, в родство, счастье, женился бы и незаметно дожил бы до старости и в самом деле был бы по-своему счастлив; а по-здешнему
ты счастлив не будешь: здесь все эти понятия надо перевернуть вверх дном.
Ты приехал сюда, не ворочаться же назад: если не найдешь,
чего искал, пеняй на себя.
Я предупрежу
тебя,
что хорошо, по моему мнению,
что дурно, а там, как хочешь…
Знаешь,
что я
тебе скажу: не проси у меня их: это всегда нарушает доброе согласие между порядочными людьми.
Впрочем, не думай, чтоб я
тебе отказывал: нет, если придется так,
что другого средства не будет, так
ты, нечего делать, обратись ко мне…
— А
ты думал
что? — половина твоего сердца… Я пришел к нему за делом, а он вон
чем занимается — сидит да думает над дрянью!
— Очень. Время проходит, а
ты до сих пор мне еще и не помянул о своих намерениях: хочешь ли
ты служить, избрал ли другое занятие — ни слова! а все оттого,
что у
тебя Софья да знаки на уме. Вот
ты, кажется, к ней письмо пишешь? Так?
— Должно. Не брось я твоих залогов, так, пожалуй,
чего доброго,
ты помнил бы ее лишний месяц. Я оказал
тебе вдвойне услугу. Через несколько лет эти знаки напомнили бы
тебе глупость, от которой бы
ты краснел.
— Нашел-таки случай! — сказал дядя, вытирая щеку, — как это я не остерегся! Ну, так слушай же. Скажи,
что ты знаешь, к
чему чувствуешь себя способным.
— Думаю,
что ты порядочно пишешь, правильно, гладко…
— Да
что ты?
что с
тобой?
— Потому
что в этом поступке разума, то есть смысла, нет, или, говоря словами твоего профессора, сознание не побуждает меня к этому; вот если б
ты был женщина — так другое дело: там это делается без смысла, по другому побуждению.
—
Ты воображаешь,
что написал истину?..
— Ну, вот
ты пишешь,
что я очень добр и умен — может быть, это и правда, может быть, и нет; возьмем лучше середину, пиши: «Дядя мой не глуп и не зол, мне желает добра…»
— Ну,
что у
тебя тут еще? «Прозаический дух, демон…» Пиши.
Поэтому он уверяет,
что я
тебя забуду, а
ты меня.
Дядя любит заниматься делом,
что советует и мне, а я
тебе: мы принадлежим к обществу, говорит он, которое нуждается в нас; занимаясь, он не забывает и себя: дело доставляет деньги, а деньги комфорт, который он очень любит.
Он также не говорит диким языком,
что советует и мне, а я
тебе.
— Нужды нет,
ты все-таки пошли: может быть, он поумнее станет: это наведет его на разные новые мысли; хоть вы кончили курс, а школа ваша только
что начинается.
— А
что хочет. Да, я думаю, это полезно и ей. Ведь
ты не женишься на ней? Она подумает,
что ты ее забыл, забудет
тебя сама и меньше будет краснеть перед будущим своим женихом, когда станет уверять его,
что никого, кроме его, не любила.
—
Что ж
ты перестал играть на своих струнах? ну, милый, и подлинно глупа твоя Софья, если сделает такую штуку; надеюсь, у нее есть мать или кто-нибудь, кто бы мог остановить ее?