Неточные совпадения
А тут Катерина Ивановна, руки ломая, по комнате ходит, да красные пятна у ней на щеках выступают, —
что в болезни этой и всегда бывает: «Живешь, дескать,
ты, дармоедка, у нас, ешь и пьешь, и теплом пользуешься», а
что тут пьешь и ешь, когда и ребятишки-то по три дня корки не видят!
Беру
тебя еще раз на личную свою ответственность, — так и сказали, — помни, дескать, ступай!» Облобызал я прах ног его, мысленно, ибо взаправду не дозволили бы, бывши сановником и человеком новых государственных и образованных мыслей; воротился домой, и как объявил,
что на службу опять зачислен и жалование получаю, господи,
что тогда было…
Ну-с, государь
ты мой (Мармеладов вдруг как будто вздрогнул, поднял голову и в упор посмотрел на своего слушателя), ну-с, а на другой же день, после всех сих мечтаний (то есть это будет ровно пять суток назад тому) к вечеру, я хитрым обманом, как тать в нощи, похитил у Катерины Ивановны от сундука ее ключ, вынул,
что осталось из принесенного жалованья, сколько всего уж не помню, и вот-с, глядите на меня, все!
— Да
чего тебя жалеть-то? — крикнул хозяин, очутившийся опять подле них.
Думаешь ли
ты, продавец,
что этот полуштоф твой мне в сласть пошел?
— А! — закричала она в исступлении, — воротился! Колодник! Изверг!.. А где деньги?
Что у
тебя в кармане, показывай! И платье не то! Где твое платье? где деньги? говори!..
— Вставай,
чего спишь! — закричала она над ним, — десятый час. Я
тебе чай принесла: хошь чайку-то? Поди отощал?
— Дура-то она дура, такая же, как и я, а
ты что, умник, лежишь, как мешок, ничего от
тебя не видать? Прежде, говоришь, детей учить ходил, а теперь пошто ничего не делаешь?
Нет, Дунечка, все вижу и знаю, о
чем ты со мной много — то говорить собираешься; знаю и то, о
чем ты всю ночь продумала, ходя по комнате, и о
чем молилась перед Казанскою божией матерью, которая у мамаши в спальне стоит.
И
что это она пишет мне: «Люби Дуню, Родя, а она
тебя больше себя самой любит»; уж не угрызения ли совести ее самое втайне мучат, за то,
что дочерью сыну согласилась пожертвовать.
А
что же
ты сделаешь, чтоб этому не бывать?
Что ты им можешь обещать в свою очередь, чтобы право такое иметь?
От Свидригайловых-то, от Афанасия-то Ивановича Вахрушина
чем ты их убережешь, миллионер будущий, Зевес, их судьбою располагающий?
— Да
ты, Миколка, в уме,
что ли: этаку кобыленку в таку телегу запрег!
— Да
что на
тебе креста,
что ли, нет, леший! — кричит один старик из толпы.
— Из странности. Нет, вот
что я
тебе скажу. Я бы эту проклятую старуху убил и ограбил, и уверяю
тебя,
что без всякого зазору совести, — с жаром прибавил студент.
— Позволь, я
тебе серьезный вопрос задать хочу, — загорячился студент. — Я сейчас, конечно, пошутил, но смотри: с одной стороны, глупая, бессмысленная, ничтожная, злая, больная старушонка, никому не нужная и, напротив, всем вредная, которая сама не знает, для
чего живет, и которая завтра же сама собой умрет. Понимаешь? Понимаешь?
— Опять спать! — вскричала Настасья, — да
ты болен,
что ль?
—
Ты хошь бы на улицу вышел, — сказала она, помолчав, —
тебя хошь бы ветром обдуло. Есть-то будешь,
что ль?
— Да
чего же
ты, батюшка, так вдруг…
что такое? — спросила она, смотря на заклад.
—
Тебе чего? — крикнул он, вероятно удивляясь,
что такой оборванец и не думает стушевываться от его молниеносного взгляда.
Письмоводитель смотрел на него с снисходительною улыбкой сожаления, а вместе с тем и некоторого торжества, как на новичка, которого только
что начинают обстреливать: «
Что, дескать, каково
ты теперь себя чувствуешь?» Но какое, какое было ему теперь дело до заемного письма, до взыскания!
— А
ты, такая-сякая и этакая, — крикнул он вдруг во все горло (траурная дама уже вышла), — у
тебя там
что прошедшую ночь произошло? а? Опять позор, дебош на всю улицу производишь. Опять драка и пьянство. В смирительный [Смирительный — т. е. смирительный дом — место, куда заключали на определенный срок за незначительные проступки.] мечтаешь! Ведь я уж
тебе говорил, ведь я уж предупреждал
тебя десять раз,
что в одиннадцатый не спущу! А
ты опять, опять, такая-сякая
ты этакая!
«Если действительно все это дело сделано было сознательно, а не по-дурацки, если у
тебя действительно была определенная и твердая цель, то каким же образом
ты до сих пор даже и не заглянул в кошелек и не знаешь,
что тебе досталось, из-за
чего все муки принял и на такое подлое, гадкое, низкое дело сознательно шел? Да ведь
ты в воду его хотел сейчас бросить, кошелек-то, вместе со всеми вещами, которых
ты тоже еще не видал… Это как же?»
—
Что ты? — закричал он, осматривая с ног до головы вошедшего товарища; затем помолчал и присвистнул.
— Неужели уж так плохо? Да
ты, брат, нашего брата перещеголял, — прибавил он, глядя на лохмотья Раскольникова. — Да садись же, устал небось! — и когда тот повалился на клеенчатый турецкий диван, который был еще хуже его собственного, Разумихин разглядел вдруг,
что гость его болен.
— А знаешь
что? Ведь
ты бредишь! — заметил наблюдавший его пристально Разумихин.
— Так на кой черт
ты пришел после этого! Очумел
ты,
что ли? Ведь это… почти обидно. Я так не пущу.
— Ну, слушай: я к
тебе пришел, потому
что, кроме
тебя, никого не знаю, кто бы помог… начать… потому
что ты всех их добрее, то есть умнее, и обсудить можешь… А теперь я вижу,
что ничего мне не надо, слышишь, совсем ничего… ничьих услуг и участий… Я сам… один… Ну и довольно! Оставьте меня в покое!
Вот
ты всегда утверждал,
что я глуп, ей-богу, брат, есть глупее меня!
Напротив, только
что ты вошел, я уж и рассчитал,
чем ты мне будешь полезен.
— Да у
тебя белая горячка,
что ль! — заревел взбесившийся, наконец, Разумихин. —
Чего ты комедии-то разыгрываешь! Даже меня сбил с толку… Зачем же
ты приходил после этого, черт?
— Настасья,
что ж
ты молчишь? — робко проговорил он, наконец, слабым голосом.
— Никто не приходил. А это кровь в
тебе кричит. Это когда ей выходу нет и уж печенками запекаться начнет, тут и начнет мерещиться… Есть-то станешь,
что ли?
— Это
ты, брат, хорошо сделал,
что очнулся, — продолжал он, обращаясь к Раскольникову.
Осмотрел
тебя внимательно и сразу сказал,
что все пустяки, — в голову,
что ли, как-то ударило.
Когда
ты таким мошенническим образом удрал от меня и квартиры не сказал, меня вдруг такое зло взяло,
что я положил
тебя разыскать и казнить.
— Скверно, брат, то,
что ты с самого начала не сумел взяться за дело.
Да
ты с ума сошел,
что ли, векселя подписывать!
А впрочем, я вижу,
что это деликатная струна и
что я осел;
ты меня извини.
Впрочем, клянусь
тебе,
что сужу об ней больше умственно, по одной метафизике; тут, брат, у нас такая эмблема завязалась,
что твоя алгебра!
Ну, да все это вздор, а только она, видя,
что ты уже не студент, уроков и костюма лишился и
что по смерти барышни ей нечего уже
тебя на родственной ноге держать, вдруг испугалась; а так как
ты, с своей стороны, забился в угол и ничего прежнего не поддерживал, она и вздумала
тебя с квартиры согнать.
К тому же
ты сам уверял,
что мамаша заплатит…
Хотел было я ему, как узнал это все, так, для очистки совести, тоже струю пустить, да на ту пору у нас с Пашенькой гармония вышла, и я повелел это дело все прекратить, в самом то есть источнике, поручившись,
что ты заплатишь.
— Вижу, брат, — проговорил он через минуту, —
что опять из себя дурака свалял. Думал было
тебя развлечь и болтовней потешить, а, кажется, только желчь нагнал.
— Да
чего ты так…
Что встревожился? Познакомиться с
тобой пожелал; сам пожелал, потому
что много мы с ним о
тебе переговорили… Иначе от кого ж бы я про
тебя столько узнал? Славный, брат, он малый, чудеснейший… в своем роде, разумеется. Теперь приятели; чуть не ежедневно видимся. Ведь я в эту часть переехал.
Ты не знаешь еще? Только
что переехал. У Лавизы с ним раза два побывали. Лавизу-то помнишь, Лавизу Ивановну?
— Пашенькой зовет! Ах
ты рожа хитростная! — проговорила ему вслед Настасья; затем отворила дверь и стала подслушивать, но не вытерпела и сама побежала вниз. Очень уж ей интересно было узнать, о
чем он говорит там с хозяйкой; да и вообще видно было,
что она совсем очарована Разумихиным.
— А
чего такого? На здоровье! Куда спешить? На свидание,
что ли? Все время теперь наше. Я уж часа три
тебя жду; раза два заходил,
ты спал. К Зосимову два раза наведывался: нет дома, да и только! Да ничего, придет!.. По своим делишкам тоже отлучался. Я ведь сегодня переехал, совсем переехал, с дядей. У меня ведь теперь дядя… Ну да к черту, за дело!.. Давай сюда узел, Настенька. Вот мы сейчас… А как, брат, себя чувствуешь?