Неточные совпадения
—
Ты — не сердись на людей,
ты сердишься все, строг и заносчив стал! Это — от деда у
тебя, а —
что он, дед? Жил, жил, да в дураки и вышел, горький старик.
Ты — одно помни: не бог людей судит, это — черту лестно! Прощай, ну…
—
Что ты, как девушка, ежишься, али честь потерять боязно? Девке честь — все ее достояние, а
тебе — только хомут. Честен бык, так он — сеном сыт!
— Здравствуйте! — иронически воскликнул будущий архиерей, человек с головою негра, — курчавый, толстогубый, зубастый. — Это, брат, ерунда.
Ты читай,
что дают, а в область,
тебе не подобающую, — не лезь!
— Ну,
что же? Без
тебя, вероятно, я бы погиб… Спасибо!
Ты кто?
—
Ты — кто? — еще раз спросил он. — Да, крендельщик, рабочий. Странно. Непохоже.
Что это значит?
— Родственник
ты хозяину? — спрашивает Лутонин. — А может, он
тебя в зятья прочит? Нет? Смешно. А — зачем студенты шляются? Для барышень… Н-да. Ну, это может быть… Хотя барышни незначительно вкусно-красивы… Студентишки-то, наверно, больше едят булки,
чем для барышень стараются…
— Выдь на минутку. Эх, шел бы
ты к хозяйской сестре,
чего зеваешь? Ведь студенты…
— Хорошо,
что ты бросил книжки, — крысы бы съели их! — говорит пекарь. — А — неужто
ты снов не видишь? Наверно — видишь, только — скрытен
ты! Смешно. Ведь сны рассказывать — самое безвредное дело, тут опасаться нечего…
—
Что это
ты пишешь? «Почему Гарибальди не прогнал короля?»
Что такое Гарибальди? И — разве можно гонять королей?
— Пятьдесят и семь лет хожу я по земле, Лексей
ты мой Максимыч, молодой
ты мой шиш, новый челночок! — говорил он придушенным голосом, улыбаясь больными серыми глазами в темных очках, самодельно связанных медной проволокой, от которой у него на переносице и за ушами являлись зеленые пятна окиси. Ткачи звали его Немцем за то,
что он брил бороду, оставляя тугие усы и густой клок седых волос под нижней губой. Среднего роста, широкогрудый, он был исполнен скорбной веселостью.
—
Что ты, Яков, все только против бога кричишь?
— Вот я скажу ему, про
что ты спрашиваешь меня! Идет… Гурочку-то он выследил…
— До
чего же хорош народ на Волге! — с восхищением говорил Рубцов, часто сморкаясь, сплевывая, и шептал мне: —
Ты — беги! Выбери минуту и — беги! Зачем
тебе в участок лезть?
Вокруг меня становилось пусто. Начинались студенческие волнения, — смысл их был не понятен мне, мотивы — не ясны. Я видел веселую суету, не чувствуя в ней драмы, и думал,
что ради счастья учиться в университете можно претерпеть даже истязания. Если б мне предложили: «Иди, учись, но за это, по воскресеньям, на Николаевской площади мы будем бить
тебя палками!» — я, наверное, принял бы это условие.
—
Что ж
ты? — хмуро спросил Ромась. — Говори.
— Вот видите! У вас там все Некрасова читают и поют, ну, знаете, с Некрасовым далеко не уедешь! Мужику надо внушать: «
Ты, брат, хоть и не плох человек сам по себе, а живешь плохо и ничего не умеешь делать, чтобы жизнь твоя стала легче, лучше. Зверь, пожалуй, разумнее заботится о себе,
чем ты, зверь защищает себя лучше. А из
тебя, мужика, разрослось все, — дворянство, духовенство, ученые, цари — все это бывшие мужики. Видишь? Понял? Ну — учись жить, чтоб
тебя не мордовали…»
— До
чего ты мало веришь людям, Антоныч, — сказал Баринов с упреком, сожалительно качая головою. — А я — жалею татар. Кавказ требует привычки.
—
Ты не гляди,
что они ласковы, это — хитряга народ, фальшивый,
ты им не верь! Сейчас они с
тобою — так, а завтра — иначе. Каждому только сам он виден, а общественное дело — каторгой считают.
— Они — почему богаче других? Потому
что — умнее. Так
ты, сволочь, помни, если умный: крестьянство должно жить стадом, дружно, тогда оно — сила! А они расщепляют деревню, как полено на лучину, ведь вот
что! Сами себе враги. Это — злодейский народ. Вот как Хохол мается с ними…
«
Ты —
что?» — спрашивает.
— До
чего ты не верующий людям…
— Эй, — слышал я сквозь сон, чувствуя,
что меня трясут и тащат куда-то. — Помер
ты,
что ли? Очнись!
— Разно говорят: одни — царь, другие — митрополит, Сенат. Кабы я наверно знал — кто, сходил бы к нему. Сказал бы:
ты пиши законы так, чтобы я замахнуться не мог, а не то
что ударить! Закон должен быть железный. Как ключ. Заперли мне сердце, и шабаш! Тогда я — отвечаю! А так — не отвечаю! Нет.
— Правду надобно выбирать по душе! Вон, за оврагом, стадо пасется, собака бегает, пастух ходит. Ну, так
что?
Чем мы с
тобой от этого попользуемся для души? Милый,
ты взгляни просто: злой человек — правда, а добрый — где? Доброго-то еще не выдумали, да-а!