Неточные совпадения
Глядя на нее,
вы бы тотчас же согласились, что, наверно, прошло уже лет двадцать, как она в последний раз
ела.
— Пойдемте к
вам домой! — вскричал я, приподымаясь и насильно приподымая его, —
вы выпьете чаю и ляжете в постель… Я сейчас приведу извозчика. Я позову доктора… мне знаком один доктор…
—
Вы живете на Васильевском? Но
вы не туда пошли; это
будет налево, а не направо. Я
вас сейчас довезу…
— Ведь вот хорошо удача, Иван Петрович, — говорила она, — а вдруг не
будет удачи или там что-нибудь; что тогда? Хоть бы служили
вы где!
Согласись, Наташа: все пойдет и прекрасно и счастливо, и любить
вы будете друг друга сколько захотите…
Полные небольшие пунцовые губы его, превосходно обрисованные, почти всегда имели какую-то серьезную складку; тем неожиданнее и тем очаровательнее
была вдруг появлявшаяся на них улыбка, до того наивная и простодушная, что
вы сами, вслед за ним, в каком бы
вы ни
были настроении духа, ощущали немедленную потребность, в ответ ему, точно так же как и он, улыбнуться.
Мне кажется, не
было человека, который бы мог не полюбить его; он заласкался бы к
вам, как дитя.
— Не вините и меня. Как давно хотел я
вас обнять как родного брата; как много она мне про
вас говорила! Мы с
вами до сих пор едва познакомились и как-то не сошлись.
Будем друзьями и… простите нас, — прибавил он вполголоса и немного покраснев, но с такой прекрасной улыбкой, что я не мог не отозваться всем моим сердцем на его приветствие.
Тут у меня недалеко, в деревне,
есть товарищ, лицейский, очень хороший человек; я
вас, может
быть, познакомлю.
—
Вы к нам придете; я премило устроился. Ко мне
будут ходить наши лицейские; я заведу вечера…
А впрочем,
вы, кажется, и правы: я ведь ничего не знаю в действительной жизни; так мне и Наташа говорит; это, впрочем, мне и все говорят; какой же я
буду писатель?
Но я исправлюсь,
будьте уверены, и
буду достоин
вас обоих.
— Но, Алексей Петрович, подумали ль
вы, какая история выйдет теперь между вашим и ее отцом? Как
вы думаете, что сегодня
будет вечером у них в доме?
Но послушайте, Иван Петрович, может
быть, все это уладится к лучшему; как
вы думаете?
— Вы-то здоровы ли? — отвечал я, — так еще недавно
были больны, а выходите.
Больной ведь он, в такую погоду, на ночь глядя; ну, думаю, верно, за чем-нибудь важным; а чему ж и быть-то важнее известного
вам дела?
— Полноте, Анна Андреевна, — сказал я, — в Сибири совсем не так дурно, как кажется. Если случится несчастье и
вам надо
будет продать Ихменевку, то намерение Николая Сергеевича даже и очень хорошо. В Сибири можно найти порядочное частное место, и тогда…
— Ступай, Мавра, ступай, — отвечал он, махая на нее руками и торопясь прогнать ее. — Я
буду рассказывать все, что
было, все, что
есть, и все, что
будет, потому что я все это знаю. Вижу, друзья мои,
вы хотите знать, где я
был эти пять дней, — это-то я и хочу рассказать; а
вы мне не даете. Ну, и, во-первых, я тебя все время обманывал, Наташа, все это время, давным-давно уж обманывал, и это-то и
есть самое главное.
— Не может
быть, главного, наверно, не рассказал. Может
быть,
вы оба угадали что-нибудь, это уж ваше дело, а я не рассказывал. Я скрыл и ужасно страдал.
— Фу, какая досада с
вами разговаривать! Ты все это из злости делаешь, Наташа! А ты, Мавра, тоже ошибаешься. Я, помню,
был тогда как сумасшедший; помнишь, Мавра?
— Нет, нет, я не про то говорю. Помнишь! Тогда еще у нас денег не
было, и ты ходила мою сигарочницу серебряную закладывать; а главное, позволь тебе заметить, Мавра, ты ужасно передо мной забываешься. Это все тебя Наташа приучила. Ну, положим, я действительно все
вам рассказал тогда же, отрывками (я это теперь припоминаю). Но тона, тона письма
вы не знаете, а ведь в письме главное тон. Про это я и говорю.
То
есть, клянусь
вам обоим,
будь он зол со мной, а не такой добрый, я бы и не думал ни о чем.
Есть твердость,
есть, и еще больше, чем
вы думаете!
А наконец (почему же не сказать откровенно!), вот что, Наташа, да и
вы тоже, Иван Петрович, я, может
быть, действительно иногда очень, очень нерассудителен; ну, да, положим даже (ведь иногда и это бывало), просто глуп.
Но тут, уверяю
вас, я выказал много хитрости… ах… и, наконец, даже ума; так что я думал,
вы сами
будете рады, что я не всегда же… неумен.
— Надо
вам заметить, что хоть у отца с графиней и порешено наше сватовство, но официально еще до сих пор решительно ничего не
было, так что мы хоть сейчас разойдемся и никакого скандала; один только граф Наинский знает, но ведь это считается родственник и покровитель.
— Все, решительно все, — отвечал Алеша, — и благодарю бога, который внушил мне эту мысль; но слушайте, слушайте! Четыре дня тому назад я решил так: удалиться от
вас и кончить все самому. Если б я
был с
вами, я бы все колебался, я бы слушал
вас и никогда бы не решился. Один же, поставив именно себя в такое положение, что каждую минуту должен
был твердить себе, что надо кончить и что я долженкончить, я собрался с духом и — кончил! Я положил воротиться к
вам с решением и воротился с решением!
Вы обе созданы
быть одна другой сестрами и должны любить друг друга.
Это лицо именно отвращало от себя тем, что выражение его
было как будто не свое, а всегда напускное, обдуманное, заимствованное, и какое-то слепое убеждение зарождалось в
вас, что
вы никогда и не добьетесь до настоящего его выражения.
— Тогда мысль, которая преследовала меня уже давно, до того вполне овладела мною, что я не в состоянии
был противиться первому влечению и вошел к
вам.
Я давно уже знаю
вас, несмотря на то что когда-то
был так несправедлив и виноват перед
вами.
Напротив,
вы даже показали пренебрежение к нам и, может
быть, ждали той минуты, когда я сам приду просить
вас сделать нам честь отдать вашу руку моему сыну.
Мне надо
было отвлечь его от
вас во что бы то ни стало; я стал действовать и думал, что достиг своей цели.
Вы, может
быть, только сейчас узнали обо всем от него же.
Но теперешняя поспешность моя, может
быть, покажет
вам, как горячо и, главное, как искренно я берусь за это дело.
Но я чувствую, что мне еще долго надо
будет ждать, чтоб убедить
вас вполне в моей искренности…
Не сочтите тоже, что я
был заранее уверен в вашем согласии, основываясь на том, чем
вы пожертвовали для моего сына; опять нет!
Ведь завтра я не могу
быть у
вас, ни завтра, ни послезавтра.
Пожалуйста, не подумайте, что я зашел к
вам так поздно именно потому, что завтра
было бы некогда, ни завтра, ни послезавтра.
Почему мне показалось, что
вы непременно должны
были это подумать?
В субботу же я непременно надеюсь воротиться и в тот же день
буду у
вас.
— А как я-то счастлив! Я более и более
буду узнавать
вас! но… иду! И все-таки я не могу уйти, чтоб не пожать вашу руку, — продолжал он, вдруг обращаясь ко мне. — Извините! Мы все теперь говорим так бессвязно… Я имел уже несколько раз удовольствие встречаться с
вами, и даже раз мы
были представлены друг другу. Не могу выйти отсюда, не выразив, как бы мне приятно
было возобновить с
вами знакомство.
— Да,
вы правы, мне тоже. Я давно знаю, что
вы настоящий, искренний друг Натальи Николаевны и моего сына. Я надеюсь
быть между
вами троими четвертым. Не так ли? — прибавил он, обращаясь к Наташе.
— Я встречал много поклонников вашего таланта, — продолжал князь, — и знаю двух самых искренних ваших почитательниц. Им так приятно
будет узнать
вас лично. Это графиня, мой лучший друг, и ее падчерица, Катерина Федоровна Филимонова. Позвольте мне надеяться, что
вы не откажете мне в удовольствии представить
вас этим дамам.
— Но мне
вы дадите ваш адрес! Где
вы живете? Я
буду иметь удовольствие…
— Д-да! Я потому… что, кажется, знаю этот дом. Тем лучше… Я непременно
буду у
вас, непременно! Мне о многом нужно переговорить с
вами, и я многого ожидаю от
вас.
Вы во многом можете обязать меня. Видите, я прямо начинаю с просьбы. Но до свидания! Еще раз вашу руку!
Вижу у
вас, бедных людей, на руках, самим
есть нечего; дай, думаю, хоть для Николая-то угодника потружусь, приму сироту.
— Да сделайте же одолжение; говорю
вам, меня это очень интересует. Я, может
быть, что-нибудь и в состоянии сделать. Кто ж эта девочка? Кто
была ее мать, —
вы знаете?
— Да, встреча! Лет шесть не встречались. То
есть и встречались, да ваше превосходительство не удостоивали взглядом-с. Ведь
вы генералы-с, литературные то есть-с!.. — Говоря это, он насмешливо улыбался.
— А что! Верно, что-нибудь у
вас было?