Неточные совпадения
Поташов в короткое
время скопил несметные богатства, скопил умом, трудом, неистомной силой воли, упорной стойкостью в
делах, а также и темными путями.
— Да ведь я без
дела здесь, Марко Данилыч, так попу́сту проживаю. Покамест не отделен, делов своих у меня нет, и за чужими напоследях что-то неохота и время-то терять.
— А тебе что? — усмехнулся Марко Данилыч. — Закупать не хочешь ли?.. Не советую —
дело по нонешнем
временам бро́совое.
Оттого, что бы там по вашим
делам ни случилось, ото всех наших во всякое
время скорая вам будет помощь…
А
время идет да идет, доброй хозяюшке жутко уж становится, чуть не до слез
дело дошло…
Решили свадьбу сыграть по осени, перед Филипповками; к тому
времени и жених и нареченный его тесть покончат
дела, чтобы пировать на свободе да на просторе. А до тех пор был положен уговор: никому про сватовство не поминать — поменьше бы толков да пересудов было.
Не на
дело трать
время, а на взысканья.
— Какое же тут богохульство? — с живостью возразил Зиновий Алексеич. — Год на год, век на век не подходят. Всякому
времени довлеет злоба его. Тогда надо было кабалу, теперь другое
дело. Тогда кабала была
делом благословенным, теперь не то.
Крестясь и поминая родителей, доброхотные датели в строгом молчанье творят Христову заповедь; так же крестясь и так же безмолвно принимают их подаяния голодные и холодные, неимущие и увечные, и те сборщики, что Божьему
делу отдали труд свой и все свое
время.
— Помнишь, матушка Манефа тогда в Шарпан уехала, а Василья-то Борисыча ко мне перевела на
время отлучки. Он в тот самый
день и пропади у нас, а тут неведомо какие люди Прасковью Патаповну умчали… Слышим после, а это он ее выкрал да у попа Сушилы и побрачился.
Круглые башни с бойницами, узенькие окна из давно забытых проходов внутри стены, крытые проемы среди шумной кипучей жизни нового напоминают
времена стародавние, когда и стены, и башни служили оплотом русской земли, когда кипели здесь лихие битвы да молодецкие
дела.
— Местá куплены, лес заготовлен, стройка началась, под крышу вывели, скоро зачнут и тесом крыть, — говорила Манефа. — Думала осенью перебраться, да хлопоты задержали,
дела. Бог даст, видно, уж по весне придется перевозиться, ежели Господь веку продлит. А тем
временем и решенье насчет наших обстоятельств повернее узнаем.
Три
дня — не сколь много
времени, зато после-то, после!..
В последнее
время каждый
день бывал он то у Дорониных, то у Марка Данилыча: все полюбили веселого Петра Степаныча, свыклись с ним.
В тот же
день вечером Веденеев, сидя за чайным столом у Дорониных, рассказал, как собирал он вести про Петра Степаныча. Много шутили, много смеялись над тем, как провел он старого Самоквасова, но не могли придумать, зачем понадобилось Петру Степанычу ехать в скиты за Волгу. При Лизе с Наташей Веденеев смолчал о Фленушке, но, улучив
время, сказал о том и Зиновью Алексеичу, и Татьяне Андревне. Зиновий Алексеич улыбнулся, а Татьяна Андревна начала ворчать...
Телятины простой народ ни за что на свете в рот не возьмет, в город возить ее из далекого захолустья накладно, а вскормить бычка тоже не барыш какой, другое
дело телушка, та по
времени хозяйку молоком за корм да за уход наградит.
Чтение книг без разбора и без разумного руководства развило в нем пытливость ума до болезненности. Еще в лесу много начитался он об антихристе, о нынешних последних
временах и о том, что истинная Христова вера иссякла в людях и еще во
дни патриарха Никона взята на небо, на земле же сохранилась точию у малого числа людей, пребывающих в сокровенности, тех людей, про которых сам Господь сказал в Евангелии: «Не бойся, малое стадо».
Но чудное
дело: бывало, ночи напролет на молитве стаивал, до одуренья земных поклонов сот до двенадцати отвешивал, все, бывало, двадцать кафизм псалтыря зараз прочитывал, железные вериги, ради умерщвления плоти, одно
время носил, не едал по неделям; но никогда еще молитва так благотворно на его душу не действовала, как теперь после свиданья с братом и голодной семьей его.
И
времени ушло много на хлопоты, и
дело обошлось не дешево.
Временем не медля,
делом не волоча, Герасим тотчас же сплыл на Низ, недели две проискал, где находятся те книги, и нашел их наконец где-то неподалеку от Саратова.
Дня через три по приезде в Сосновку Герасим Силыч, разобрав купленные книги и сделав им расценку, не дожидаясь записки Марка Данилыча, поехал к нему с образами Марка Евангелиста и преподобной Евдокии и с несколькими книгами и рукописями, отобранными во
время дороги Смолокуровым.
— Захотел ты в наши последние
времена патриархов да соборов! — с укоризной и даже насмешливо ответил ему дрождник. — Нешто не знаешь, что благодать со
дней Никона взята на небо и рассыпася чин освящения, антихрист поплени всю вселенну, и к тому благочестие на земле вовеки не воссияет…
В иное
время у Марка Данилыча работники — буян на буяне, а теперь от первого до последнего тише воды, ниже травы, ходят, как линь по
дну, воды не замутят.
— Что за рыба принесла тебе поклон от покойника?.. Тюлень морской, что ли, с тобой разговоры водил? — захохотав недобрым смехом, сказал Марко Данилыч. — Сорока на хвосте басню принесет, а он в самое нужное
время бросает
дела и мчится сюда без хозяйского спросу!.. С ума ты, что ли, сошел?
— Тебя-то зачем нелегкая сюда принесла? Ты-то зачем, покинувши
дела, помчался с этим проходимцем? Слушал я его, насказал сказок с три короба, только мало я веры даю им. Ты-то, спрашиваю я, ты-то зачем пожаловал? В такое горячее
время… Теперь, пожалуй, там у нас все
дело станет.
— Пора отложить суету,
время вступить вам на «путь». Я сама в ваши годы пошла путем праведным, — понизив голос, сказала Варенька. — Однако пойдемте, я вам сад покажу… Посмотрите, какой у нас хорошенький садик — цветов множество, дядя очень любит цветы, он целый
день в саду, и мама тоже любит… Какие у нас теплицы, какие растения — пойдемте, я вам все покажу..
В родительском доме в последнее
время все
дни с утра до́ ночи Дуня проводила с Марьей Ивановной, в Луповицах стала она неразлучна с Варенькой.
— А как он не пустит-то? — сказала Матренушка. — Что у тебя, пожитков, что ли, больно много? Сборы, что ли, долгие у тебя пойдут? Пошла из дому по́ воду, а сама сюда — и
дело с концом… Да чего тут время-то волочить — оставайся теперь же. Барыня пошлет сказать дяде, чтоб он тебя не ждал. Как, Варварушка, по-твоему? — прибавила она, обращаясь к Варваре Петровне.
Случилось ей прогостить несколько
дней в одном монастыре у знакомой монахини: там была она окружена такою любовью и внимательностью, провела
время так приятно, что монастырь показался ей раем.
Только и поняли Божьи люди, что устами блаженного дух возвестил, что Луша — его
дева. Так иные звали Лукерьюшку, и с того
времени все так стали звать ее. Твердо верили, что Луша будет «золотым избрáнным сосудом духа».
— Что делают в то
время избрáнные люди — они не знают, не помнят, не понимают… Только дух святый знает, он ими движет. Угодно ему — люди Божьи скачут и пляшут, не угодно — пребывают неподвижны… Угодно ему — говорят, не угодно — безмолвствуют. Тут
дело не человеческое, а Божье. Страшись его осуждать, страшись изрекать хулу на святого духа… Сколько ни кайся потом — прощенья не будет.
Охлажденье росло с каждым
днем и особенно усилилось во
время разлуки под влияньем Марьи Ивановны и других людей Божиих.
На другой
день после «привода» Дуни ей отвели особую от Вареньки комнату. В то же
время привезли к Луповицким почту из города. Между письмами было и к Дуне от Марка Данилыча. Послано оно из Казани. Было в нем писано...
— Что мне калякать? Одному тебе сказываю, — добродушно усмехаясь, весело молвил Марко Данилыч. — Зачем до
времени вашим абызам сказывать, что ты, Махметушка, вашей веры царя наливкой спаиваешь… Вот ежели бы в цене не сошлись, тогда
дело иное — молчать не стану. Всем абызам, всем вашим муллам и ахунам буду рассказывать, как ты, Махметушка, Богу своему не веруешь и бусурманского вашего закона царей вишневкой от веры отводишь.
— И тех фармазонов по
времени начальство изловило, — продолжала Дарья Сергевна. — И разослали их кого в Сибирь, кого в монастырь, в заточенье. Без малого теперь сто годов тому
делу, и с той поры не слышно было в Миршéни про фармазонов, а теперь опять объявились — а вывезла тех фармазонов из Симбирской губернии Марья Ивановна и поселила на том самом месте, где в старину бывали тайные фармазонские сборища…
Обратиться не к кому — никто не любил Смолокурова, а теперь каждый того еще опасался, что ежель поднимет его Бог с одра болезни, так, пожалуй, добром с ним и не разделаешься — скажет, что обокрали его во
время болезни,
дела привели в расстройство.
Уж после отправки к Дуне письма вспомнила Дарья Сергевна про Аграфену Петровну. Хоть в последнее
время Дуня и переменилась к своему «другу любезному», стала к ней холодна и почти совсем избегала разговоров с ней, однако, зная доброе сердце Аграфены Петровны, Дарья Сергевна послала к ней нарочного. Слезно просила ее приехать к больному вместе с Иваном Григорьичем и со всеми детками, самой съездить за Дуней, а Ивана Григорьича оставить для распорядков по
делам Марка Данилыча…
— Ни-ни! — ответил Патап Максимыч. — Подъезжали было, первая сестрица моя любезная, да он такого им пару задал, что у них чуть не отнялись языки. Нет, пришло, видно,
время, что скитам больше не откупаться. Это ведь не исправник, не правитель губернаторской канцелярии.
Дело шло начистоту.
— Полноте, Патап Максимыч. Я ведь это только для деточек, — сказала Марфа Михайловна. — Молоды еще, со́блазнов пока, слава Богу, не разумеют. Зачем прежде поры-времени им знать про эти
дела?.. Пускай подольше в ангельской чистоте остаются. По
времени узнают все и всего натерпятся. А память о добром детстве и на старости лет иной раз спасает от худого.
Сей святой обители основание положил князь Федор Иоаннович Хабаров еще во
дни царя Михайла Федоровича, а тот князь Хабаров, основатель и строитель монастыря, приходится ближайшим сродником жившим в те отдаленные уж теперь
времена боярам Луповицким.
«У Макарья теперь тятенька, — одна за другой приходят мысли к ней. — В хлопотáх да в заботах сидит в мурье каравана. Не так жил летошний год со мной… Кто его теперь порадует, кто утешит, кто успокоит?.. Когда-то увижусь с ним?.. Когда-то по-прежнему стану коротать с ним
время, да еще с сердечной Дарьей Сергевной?.. Что я за агница обетованная? Кому я обетованная?.. Бежать, бежать!.. Или в самом
деле нет отсюда возврата?»
Всю ночь и долгое
время на другой
день не могла прийти в себя Дуня.
Всем сердцем любившего ее отца видела редко — то по
делам, бывало, уедет он на долгое
время, то день-деньской возится с прядильнями и лесной пристанью, то по-своему расправляется с приказчиками и рабочими.
— Думать надо, его обворовывают. Все тащат: и приказчики, и караванные, и ватажные. Нельзя широких
дел вести без того, чтобы этого не было, — молвил луповицкий хозяин, Андрей Александрыч. — И в маленьких
делах это водится, а в больших и подавно. Чужим добром поживиться нынче в грех не ставится, не поверю я, чтобы к Смолокурову в карман не залезали. Таковы уж
времена. До легкой наживы все больно охочи стали.
— Успеешь, красное солнышко, успеешь, моя золотая, — тихо отвечала ей Марья Ивановна. —
Повремени немножко. Кой-какие
дела по именьям задержали меня здесь. Как только управлюсь, так и поедем. Да что это вдруг тебе домой захотелось? Прежде про дом и не поминала, а теперь вдруг встосковалась.
Пришел Успеньев
день — в Луповицах храмовой праздник. Во
время поста и Луповицкие и все жившие у них Божьи люди, кроме Дуни, говели и накануне праздника приобщились у отца Прохора. И во
дни говенья, и на самый праздник ничего не было противного церковности, все прошло спокойно и прилично.
— Тут вышло что-то странное, — отвечал Денисов. — Все это было так еще недавно, и много людей, видевших его и говоривших с ним, еще живы; рассказы их противоречивы. Понять нельзя… Кто говорит, что пробыл он с людьми Божьими только шесть
дней, кто уверяет, что жил он с ними три года; а есть и такие, что уверяют, будто старец жил с ними целых двенадцать лет, отлучаясь куда-то по
временам.
Великую пророчицу чаяли мы в ней со
временем увидеть, все наши, от первого до последнего, надеялись, что с каждым
днем благодать в ней будет умножаться…
— Имею, — скромно опуская глаза, промолвил Денисов. — Я послан верховным пророком внушать это верным-праведным. Была некогда проповедь покаяния, теперь в последние
дни мира настало
время проповеди послушания. Я и другие посланы на такую проповедь. Утвердить в людях Божьих беззаветное повиновение воле пророческой — вот зачем послали меня.
Каждый
день, хоть на короткое
время видясь с Денисовым, Дуня, на радость Луповицким, немножко привыкла к нему…