Неточные совпадения
Называла по именам
дома богатых раскольников, где от того либо
другого рода воспитания вышли дочери такие, что не приведи Господи: одни Бога забыли, стали пристрастны к нововводным обычаям, грубы и непочтительны к родителям, покинули стыд и совесть, ударились в такие дела, что нелеть и глаголати…
другие, что у мастериц обучались, все, сколько ни знала их Макрина, одна
другой глупее вышли, все как есть дуры дурами — ни встать, ни сесть не умеют, а чтоб с хорошими людьми беседу вести, про то и думать нечего.
Потом Макрина зачнет, бывало, рассказывать про житье обительское и будто мимоходом помянет про девиц из хороших
домов, что живут у Манефы и по
другим обителям в обученье, называет поименно родителей их: имена все крупные, известные по всему купечеству.
Шестнадцати лет еще не было Дуне, когда воротилась она из обители, а досужие свахи то́тчас одна за
другой стали подъезжать к Марку Данилычу —
дом богатый, невеста одна дочь у отца, — кому не охота Дунюшку в жены себе взять. Сунулись было свахи с купеческими сыновьями из того городка, где жили Смолокуровы, но всем отказ, как шест, был готов. Сына городского головы сватали — и тому тот же ответ.
— Во всем так,
друг любезный, Зиновий Алексеич, во всем, до чего ни коснись, — продолжал Смолокуров. — Вечор под Главным
домом повстречался я с купцом из Сундучного ряда. Здешний торговец, недальний, от Старого Макарья. Что, спрашиваю, как ваши промысла? «Какие, говорит, наши промысла, убыток один, дело хоть брось». Как так? — спрашиваю. «Да вот, говорит, в Китае не то война, не то бунт поднялся, шут их знает, а нашему брату хоть голову в петлю клади».
Обижало его и крепко огорчало, что Лиза с Наташей во всем от
других отстали, и не раз он вспокаялся, что не послушался другов-приятелей, не принял в
дом учительницы…
— Не в том ее горе, Марко Данилыч, — сказал на то Петр Степаныч. — К выгонке из скитов мать Манефа давно приготовилась, задолго она знала, что этой беды им не избыть. И
домá для того в городе приторговала, и, ежели не забыли, она тогда в Петров-от день, как мы у нее гостили, на ихнем соборе
других игумений и стариц соглашала, чтоб заранее к выгонке готовились… Нет, это хоть и горе ей, да горе жданное, ведомое, напредки́ знамое. А вот как нежданная-то беда приключилася, так ей стало не в пример горчее.
Еще ниже стен виднеются кучи
друг над
другом возвышающихся кирпичных
домов, а под ними важно, горделиво и будто лениво струится широкая синяя Волга.
— Одна своим
домом жила,
другая гостила, обе мирские…
Предъявлю, значит, ему расписку, потребую платежа, а как, по вашим словам, он теперь не при деньгах, так я расписочку-то ко взысканию, да и упрячу
друга любезного — в каменный
дом за решеточку…
В первую пору странства, когда Герасим в среде старообрядцев еще не прославился, сам он иногда голодовал, холодовал и всякую
другую нужду терпел, но такой нищеты, как у брата в
дому, и во сне он не видывал.
Двоих ребятишек, что остались после него, одного за
другим снесли на погост, а невестка-солдатка в свекровом
дому жить не пожелала, ушла куда-то далеко, и про нее не стало ни слуху ни духу…Тут оженили Абрама.
Кроме такого «гостиного двора», стоят на той площади два старых каменных
дома: в одном волостное управление, в
другом — белая харчевня.
И в том, и в
другом доме зимой, сколько дров ни жги — вода мерзнет.
Вскоре после того, как Марью Ивановну ввели по владение пустошами, сама она приехала на новые свои земли. У миршенского крестьянина, что жил
других позажиточней, весь
дом наняла она. Отдохнувши после приезда, вздумала она объехать межи своего владенья. Волостной голова, двое миршенских стариков и поверенный вместе с нею поехали.
Огромные комнаты, особенно большая зала с беломраморными стенами и колоннами, с дорогими, хоть и закоптелыми люстрами, со стульями и диванчиками, обитыми хоть и полинявшею, но шелковой тканью,
другие комнаты, обитые гобеленами, китайские вазы, лаковые вещи, множество старого саксонского и севрского фарфора — вся эта побледневшая, износившаяся роскошь когда-то изящно и свежо разубранного барского
дома на каждом шагу вызывала громкое удивленье Дуни.
Сзади столовой, от конца
дома до
другого, был коридор, а из него двери в темные кельи.
— Нет,
друг, нет… Уж извини… Этого я сделать никак не могу. Хоть монастырь наш и убогий, а без хлеба без соли из него не уходят. Обедня на исходе, отпоют, и тотчас за трапезу. Утешай гостя, отец Анатолий, угости хорошенько его, потчуй скудным нашим брашном. Да мне ж надо к господам письмецо написать… Да вели, отец Анатолий, Софрония-то одеть: свитку бы дали ему чистую, подрясник, рясу, чоботы какие-нибудь. Не годится в господском
доме в таком развращении быть.
И стали ее ублажать. Варвара Петровна первая подошла к ней и поцеловала. Смутилась, оторопела бедная девушка. Еще немного дней прошло с той поры, как, угнетенная непосильной работой в
доме названого дяди, она с утра до ночи терпела попреки да побои ото всех домашних, а тут сама барыня, такая важная, такая знатная, целует и милует ее. А за Варварой Петровной и
другие — Варенька, Марья Ивановна, Катенька ее целовали.
На
другой день после раденья разошлись по
домам и матрос и дьякон, уехали Строинский и Кислов...
На
другой день после сиденья рыбников в Рыбном трактире, чуть не на рассвете, Орошин подъехал в лодке к каравану зятьев Доронина. Ему сказали, что они еще не бывали. Спросил, где живут, и погнал извозчика на Нижний Базар. Ровно молоденький, взбежал он на лестницу бубновской гостиницы, спрашивает Меркулова, а ежели его
дома нет, так Веденеева.
Пошел вдоль по поселку Фадеев: у одного
дома постучится, у
другого в истошный голос покричит — везде ровно мертвые.
— Ох, сударыня!.. Велико наше несчастье!.. — со слезами сказала Аграфена Ивановна. — Такое несчастье выпало нам, что горше его на свете, кажется, нет. Двадцать годов теперь уж прошло, как хизнул наш богатый
дом. Хозяина да двух сынов работников: одному было двадцать,
другому девятнадцать лет — женить было обоих сбирались — по царскому указу на поселенье в Сибирь сослали.
Лекарь жил на самой набережной. Случилось, что он был
дома, за обедом сидел. Ни за какие бы коврижки не оставил он неконченную тарелку жирных ленивых щей с чесноком, если бы позвали его к кому-нибудь
другому, но теперь дело иное — сам Смолокуров захворал; такого случая не скоро дождешься, тут столько отвалят, что столько с целого уезда в три года не получишь. Сбросив наскоро халат и надев сюртук, толстенький приземистый лекарь побежал к Марку Данилычу.
— Господь гордым противится, смиренным же дает благодать, — стоя в сторонке, назидательно говорил отец протопоп окружавшим его дьякону, церковному старосте и
другим. — Наказующий перст Божий того ради коснулся сего прегордого, что, ревнуя богомерзкому расколу, всю свою жизнь чуждался святой церкви. Притом же, хотя и раскольник, однако ж все-таки должен был принимать в
дом духовных лиц со святынею. А наш причт от него медного гроша никогда не видывал.
После венчанья у попа Сушилы из прежних друзей-приятелей никто к
дому близко его не подпустит, и всяк будет радехонек какую-нибудь пакость ему сделать.
У нее в
других губерниях находятся большие и хорошие вотчины, а приезжает сюда в нарочитое токмо время и тогда проживает в большом
доме у своих двоюродных братьев…
— Письма, что ли, какие и́з
дома получила, или
другое что.
Вспомнила Дуня об изображении Амвросия Медиоланского. Быстрым движеньем руки распахнула раму, вскочила на подоконник и, раскрыв ставни, выпрыгнула в палисадник.
Другого выхода ей не было,
дом наполнен был людьми Божьими — ее бы остановили и отдали на жертву Денисову. В отчаянии она и кинулась в окно, между тем как араратский пророк изо всех сил старался ржавым ключом отпереть входную дверь кладовой.
— А для того, чтоб заведенья и промысла оборотить в деньги, необходимо нужны, по крайней мере, двое человек: один чтобы унженский лес и на Низу рыбные промыслы и баржи продал, а
другой покамест бы здесь при
доме понаблюдал и тоже продавал бы понемножку, что есть при нем, — сказал Патап Максимыч.
А они в барском
доме не пристали, а остановились петербургский чиновник с жандармским полковником у меня в домишке, а
другие у отца дьякона да у причетников.
Чубалов соглашался, и эти работники были полезнее
других, они сделались бдительными и верными стражами осиротелого
дома.
Из местных обывателей не было такого, кто бы мог купить смолокуровский
дом, даже и с долгой рассрочкой платежа, а жители
других городов и в помышленье не держали покупать тот
дом, у каждого в своем месте от отцов и дедов дошедшая оседлость была — как же оставлять ее, как менять верное на неверное?
Старым, насиженным местом русский человек паче всего дорожит — не покинет он
дома, где родились и сам, и его родители, не оставит места, где на погосте положены его дедушки, бабушки и
другие сродники.
А не вытурил я тебя тогда с молодой женой и́з
дому да еще на
друзей и для окольного народа пир задал и объявил, что свадьбу я сам устряпал, так это для того только, чтоб на мой честной
дом не наложить позору.
И что-то всем стало невесело. Недолго гостили парни у Мироновны, ушли один за
другим, и пришлось девушкам расходиться по
домам без провожатых; иные, что жили подальше от Ежовой, боясь, чтобы не приключилось с ними чего на дороге, остались ночевать у Мироновны, и зато наутро довелось им выслушивать брань матерей и даже принять колотушки: нехорошее дело ночевать девке там, где бывают посиделки, грехи случаются, особливо если попьют бражки, пивца да виноградненького.
Нет,
друг, по-моему, надо тебе наперед
дома каким ни на есть делом хорошенько заняться, а жену вовремя ублаготворить, после того он, пожалуй, и пустит тебя на сторону.
Был я у него, как он еще в нашем городу проживал, теперь, слышь, на Низ куда-то уехал и там в Самаре
другим домом обзавелся, а прежний продал.
Так и расстались. Ни с той, ни с
другой стороны на расставанье сожалений не было. Василий Борисыч радостно уехал из тестева
дома.
Только что вошла Дуня в отцовский
дом, письма ей подали. Они только что получены были Герасимом Силычем, и он, с часу на час ожидая хозяйку, удержал их у себя. Оба письма были из Луповиц: одно от отца Прохора,
другое от Вареньки.
Ни Патап Максимыч, ни Дуня словом не сказали, и никто из
других не сказал Мокею Данилычу, кого встретит он в Осиповке; приехал он туда и был крайне удивлен пустотой в
доме.
— Оно, конечно, времени прошло много. Отца родного позабудешь, не то что кого
другого, — сказал Патап Максимыч. — Однако ж мне пора в красильнях моих побывать. Оставайтесь покамест одни, люди ведь знакомые. А ты, Дарья Сергевна, закусочку покамест поставь, да водочки, да винца, какое
дома случилось. А я сейчас и назад. И до возврата моего закуски не убирай.