Садятся два крестьянина,
Ногами упираются,
И жилятся, и тужатся,
Кряхтят — на скалке тянутся,
Суставчики трещат!
На скалке не понравилось:
«Давай теперь попробуем
Тянуться бородой!»
Когда порядком бороды
Друг дружке поубавили,
Вцепились за скулы!
Пыхтят, краснеют, корчатся,
Мычат, визжат, а тянутся!
«Да
будет вам, проклятые!
Не разольешь водой...
Неточные совпадения
— Скажи! —
«Идите по лесу,
Против столба тридцатого
Прямехонько версту:
Придете на поляночку,
Стоят на той поляночке
Две старые сосны,
Под этими под соснами
Закопана коробочка.
Добудьте
вы ее, —
Коробка та волшебная:
В ней скатерть самобраная,
Когда ни пожелаете,
Накормит,
напоит!
Тихонько только молвите:
«Эй! скатерть самобраная!
Попотчуй мужиков!»
По вашему хотению,
По моему велению,
Все явится тотчас.
Теперь — пустите птенчика...
А птичка им в ответ:
«Все скатерть самобраная
Чинить, стирать, просушивать
Вам будет… Ну, пусти...
Коли
вы больше спросите,
И раз и два — исполнится
По вашему желанию,
А в третий
быть беде!»
И улетела пеночка
С своим родимым птенчиком,
А мужики гуськом
К дороге потянулися
Искать столба тридцатого.
Пришел дьячок уволенный,
Тощой, как спичка серная,
И лясы распустил,
Что счастие не в пажитях,
Не в соболях, не в золоте,
Не в дорогих камнях.
«А в чем же?»
— В благодушестве!
Пределы
есть владениям
Господ, вельмож, царей земных,
А мудрого владение —
Весь вертоград Христов!
Коль обогреет солнышко
Да пропущу косушечку,
Так вот и счастлив я! —
«А где возьмешь косушечку?»
— Да
вы же дать сулилися…
Смекнули наши странники,
Что даром водку тратили,
Да кстати и ведерочку
Конец. «Ну,
будет с
вас!
Эй, счастие мужицкое!
Дырявое с заплатами,
Горбатое с мозолями,
Проваливай домой...
Пришел и сам Ермил Ильич,
Босой, худой, с колодками,
С веревкой на руках,
Пришел, сказал: «
Была пора,
Судил я
вас по совести,
Теперь я сам грешнее
вас:
Судите
вы меня!»
И в ноги поклонился нам.
Трудись! Кому
вы вздумали
Читать такую проповедь!
Я не крестьянин-лапотник —
Я Божиею милостью
Российский дворянин!
Россия — не неметчина,
Нам чувства деликатные,
Нам гордость внушена!
Сословья благородные
У нас труду не учатся.
У нас чиновник плохонький,
И тот полов не выметет,
Не станет печь топить…
Скажу я
вам, не хвастая,
Живу почти безвыездно
В деревне сорок лет,
А от ржаного колоса
Не отличу ячменного.
А мне
поют: «Трудись...
«Не все между мужчинами
Отыскивать счастливого,
Пощупаем-ка баб!» —
Решили наши странники
И стали баб опрашивать.
В селе Наготине
Сказали, как отрезали:
«У нас такой не водится,
А
есть в селе Клину:
Корова холмогорская,
Не баба! доброумнее
И глаже — бабы нет.
Спросите
вы Корчагину
Матрену Тимофеевну,
Она же: губернаторша...
В воротах с ними встретился
Лакей, какой-то буркою
Прикрытый: «
Вам кого?
Помещик за границею,
А управитель при смерти!..» —
И спину показал.
Крестьяне наши прыснули:
По всей спине дворового
Был нарисован лев.
«Ну, штука!» Долго спорили,
Что за наряд диковинный,
Пока Пахом догадливый
Загадки не решил:
«Холуй хитер: стащит ковер,
В ковре дыру проделает,
В дыру просунет голову
Да и гуляет так...
Такого-то горчайшего
Поднес нам травнику,
Сам
выпил с нами, чокнулся
С Корёгой покоренною:
«Ну, благо
вы сдались!
А жизнь
была нелегкая.
Лет двадцать строгой каторги,
Лет двадцать поселения.
Я денег прикопил,
По манифесту царскому
Попал опять на родину,
Пристроил эту горенку
И здесь давно живу.
Покуда
были денежки,
Любили деда, холили,
Теперь в глаза плюют!
Эх
вы, Аники-воины!
Со стариками, с бабами
Вам только воевать…
Прилетела в дом
Сизым голубем…
Поклонился мне
Свекор-батюшка,
Поклонилася
Мать-свекровушка,
Деверья, зятья
Поклонилися,
Поклонилися,
Повинилися!
Вы садитесь-ка,
Вы не кланяйтесь,
Вы послушайте.
Что скажу я
вам:
Тому кланяться,
Кто сильней меня, —
Кто добрей меня,
Тому славу
петь.
Кому славу
петь?
Губернаторше!
Доброй душеньке
Александровне!
Дела-то все недавние,
Я
был в то время старостой,
Случился тут — так слышал сам,
Как он честил помещиков,
До слова помню всё:
«Корят жидов, что предали
Христа… а
вы что сделали?
Оно и правда: можно бы!
Морочить полоумного
Нехитрая статья.
Да
быть шутом гороховым,
Признаться, не хотелося.
И так я на веку,
У притолоки стоючи,
Помялся перед барином
Досыта! «Коли мир
(Сказал я, миру кланяясь)
Дозволит покуражиться
Уволенному барину
В останные часы,
Молчу и я — покорствую,
А только что от должности
Увольте
вы меня...
Чуть дело не разладилось.
Да Климка Лавин выручил:
«А
вы бурмистром сделайте
Меня! Я удовольствую
И старика, и
вас.
Бог приберет Последыша
Скоренько, а у вотчины
Останутся луга.
Так
будем мы начальствовать,
Такие мы строжайшие
Порядки заведем,
Что надорвет животики
Вся вотчина… Увидите...
Пришел в ряды последние,
Где
были наши странники,
И ласково сказал:
«
Вы люди чужестранные,
Что с
вами он поделает?
«А
вы что ж не танцуете? —
Сказал Последыш барыням
И молодым сынам. —
Танцуйте!» Делать нечего!
Прошлись они под музыку.
Старик их осмеял!
Качаясь, как на палубе
В погоду непокойную,
Представил он, как тешились
В его-то времена!
«
Спой, Люба!» Не хотелося
Петь белокурой барыне,
Да старый так пристал!
—
А Клим ему в ответ:
«
Вы крепостными не
были,
Была капель великая,
Да не на вашу плешь!
«Раскрыть уста греховные
Пришел черед: прослушайте!
И так
вас помирю!» —
Вдруг возгласил Ионушка,
Весь вечер молча слушавший,
Вздыхавший и крестившийся,
Смиренный богомол.
Купец
был рад; Клим Яковлев
Помалчивал. Уселися,
Настала тишина.
Были оборваны, —
будете голы
вы,
Били
вас палками, розгами, кнутьями,
Будете биты железными прутьями!..
«Дерзай!» — за ними слышится
Дьячково слово; сын его
Григорий, крестник старосты,
Подходит к землякам.
«Хошь водки?» —
Пил достаточно.
Что тут у
вас случилося?
Как в воду
вы опущены?.. —
«Мы?.. что ты?..» Насторожились,
Влас положил на крестника
Широкую ладонь.
— То
есть вы хотите сказать, что грех мешает ему? — сказала Лидия Ивановна. — Но это ложное мнение. Греха нет для верующих, грех уже искуплен. Pardon, — прибавила она, глядя на опять вошедшего с другой запиской лакея. Она прочла и на словах ответила: «завтра у Великой Княгини, скажите». — Для верующего нет греха, — продолжала она разговор.
Иной, например, даже человек в чинах, с благородною наружностию, со звездой на груди, [Звезда на груди — орден Станислава.]
будет вам жать руку, разговорится с вами о предметах глубоких, вызывающих на размышления, а потом, смотришь, тут же, пред вашими глазами, и нагадит вам.
Приятно дерзкой эпиграммой // Взбесить оплошного врага; // Приятно зреть, как он, упрямо // Склонив бодливые рога, // Невольно в зеркало глядится // И узнавать себя стыдится; // Приятней, если он, друзья, // Завоет сдуру: это я! // Еще приятнее в молчанье // Ему готовить честный гроб // И тихо целить в бледный лоб // На благородном расстоянье; // Но отослать его к отцам // Едва ль приятно
будет вам.
Неточные совпадения
Хлестаков (придвигаясь).Да ведь это
вам кажется только, что близко; а
вы вообразите себе, что далеко. Как бы я
был счастлив, сударыня, если б мог прижать
вас в свои объятия.
Бобчинский. Сначала
вы сказали, а потом и я сказал. «Э! — сказали мы с Петром Ивановичем. — А с какой стати сидеть ему здесь, когда дорога ему лежит в Саратовскую губернию?» Да-с. А вот он-то и
есть этот чиновник.
Хлестаков. Да вот тогда
вы дали двести, то
есть не двести, а четыреста, — я не хочу воспользоваться вашею ошибкою; — так, пожалуй, и теперь столько же, чтобы уже ровно
было восемьсот.
Купцы. Так уж сделайте такую милость, ваше сиятельство. Если уже
вы, то
есть, не поможете в нашей просьбе, то уж не знаем, как и
быть: просто хоть в петлю полезай.
Осип. Да что завтра! Ей-богу, поедем, Иван Александрович! Оно хоть и большая честь
вам, да все, знаете, лучше уехать скорее: ведь
вас, право, за кого-то другого приняли… И батюшка
будет гневаться, что так замешкались. Так бы, право, закатили славно! А лошадей бы важных здесь дали.