Неточные совпадения
Зайчиха. Какой покой! Внизу трактир: в базарный день содом просто. А
что я у
тебя спрошу: не сынок ли твой барин-то покойной енаральше Бабаевой, Софье Павловне?
Зайчиха. Вам, не то
что нам, скоро сделают. Коли
тебе понадобится
что, стукни в стену — я тут и буду. (Уходит.)
Карп. А
что его смотреть-то!
Что за невидаль такая!
Ты как скажешь: Петербург-то хуже вашего города аль нет?
Карп. Ишь
ты,
что выдумал! Интрижка! Повадился больно! Все у него интрижки на уме! Балованный был сынок у маменьки! И воспитывался-то все с барышнями да в девичьей, вот его теперь и тянет. Живу я теперича с ним в Петербурге, каких только я делов навиделся! Грех один! Уснул,
что ли, он там? И я б отдохнул. (Хочет ложиться, дверь отворяется.) Кого это еще?..
Жмигулина. Какое невежество! Разве
ты не знаешь,
что жмигулинские барышни завсегда при ихней мамаше у них в доме были приняты. Мы даже оченно близко знакомы с Валентином Павлычем.
Жмигулина.
Ты, может быть, принимаешь мои слова в каком-нибудь глупом смысле, который я совсем не понимаю. (Садится.) Твоя такая обязанность,
что ты сейчас должен пойти и доложить обо мне.
Жмигулина. Я очень хорошо помню: с пестрой недели третий год пошел, как вы уехали. Ваша мамаша, бывало, даже не любили, когда кто задумается или книжку читает.
Что, говорят,
ты тоску-то нагоняешь! Ну и бесились все до упаду. А промежду этим весельем, у кого замечательный глаз, мог многое кой-что заметить.
Афоня. Нет, не к росту. Куда мне еще расти, с
чего! Я и так велик по годам. А это значит: мне не жить.
Ты, дедушка, возьми то: живой человек о живом и думает, а у меня ни к
чему охоты нет. Другой одёжу любит хорошую, а мне все одно, какой ни попадись зипунишко, было бы только тепло. Вот ребята теперь, так у всякого своя охота есть: кто рыбу ловит, кто
что; в разные игры играют, песни поют, а меня ничто не манит. В те поры, когда людям весело, мне тошней бывает, меня тоска пуще за сердце сосет.
Ну и благодари бога,
что он так умудрил
тебя.
Каешься, сокрушаешься, на милосердие надеешься, а
тебе не в
чем будет каяться:
ты у нас, Афоня, божий человек.
Архип.
Что ж
тебе об нас болезновать! Мы, кажись, живем безобидно.
Архип. Как же ему не любить ее? Зачем же он и женился?
Ты бы радоваться должен,
что брат жену любит. Экой
ты глупый человек!
Архип.
Тебе что за дело? Его охота. Он работает,
тебя не заставляет. Мы с
тобой сыты по его ж милости.
Афоня. Нешто я не знаю.
Ты мне, дедушка, вот
что скажи: лучше они брата или нет?
Архип. Полно грешить-то!
Тебе жить да жить! Мне вот, Афоня, уж вовсе жить незачем, а я все живу. Бог-то знает,
что делает.
Что я за человек стал! Красного солнышка, ясного месяца я не вижу, зеленых лугов тоже, студеной водицы и всей твари божьей тоже не увижу никогда. А больней мне всего,
что не вижу я светлого лица человеческого.
Афоня.
Тебе, дедушка, жаль,
что ты не видишь ничего; а мне так надоело это все; не мило мне ничто.
Архип. Оттого
тебе и не мило,
что ты сердцем непокоен. А
ты гляди чаще да больше на божий мир, а на людей-то меньше смотри; вот
тебя на сердце и легче станет. И ночи будешь спать, и сны
тебе хорошие будут сниться. Где мы теперь сидим, Афоня?
Бабаев. Ну да, конечно. Но все-таки я не могу никак представить себе, чтобы
ты принадлежала другому. Я, ну вот
что хочешь со мной делай, едва удерживаюсь, чтоб не назвать
тебя по-прежнему Таней.
Бабаев. Какая
ты красавица!
Ты еще лучше стала,
чем прежде.
Жмигулина. Да
тебе что за печаль?
Что ж, по-твоему, чумичкой ходить, как
ты?
Афоня. Да для кого рядиться-то? Для мужа,
что ль? Так он и без нарядов твоих любит
тебя больше того,
чем ты стоишь. Аль для кого другого?
Жмигулина. Ишь
ты! Дурак-дурак, а понял,
что для кого-нибудь рядятся.
Краснова.
Что ты, в самом деле, за указчик! Муж мне ничего не говорит, а
ты рассуждать смеешь!
Краснова. Вот правда пословица-то: «С дураком пива не сваришь». Ведь к нам не ваш брат лавочник какой-нибудь придет! Барин придет, слышишь
ты.
Что ты ломаешься-то!
Афоня. Он там у себя барин, а я здесь у себя барин. Не я к нему иду, он ко мне идет. Я у себя дома, я больной человек, никого не уважу.
Ты для него,
что ли, разрядилась-то?
Курицына (подходя к Афоне). А
ты, Афоня, все хвораешь?
Ты бы
чем полечился!
Курицын (выпив). Балуешь
ты свою жену, вот
что я
тебе скажу! Да, воля и добрую жену портит. А
ты бы с меня пример брал, учил бы
ты ее уму-разуму, так лучше бы дело-то, прочней было. Спроси вот, как я твою сестру школил, небу жарко было.
Курицын. Ну уж это
ты врешь! Никогда эта самая наука, которая над бабами, из моды не выдет, потому без нее нельзя. Брат, слушай, я до
чего Ульяну доводил, до какой точки. Бывало, у нас промеж себя, промеж знакомых или сродственников за спором дело станет, чья жена обходительнее. Я всех к себе на дом веду, сяду на лавку, вот так-то ногу выставлю и сейчас говорю жене: «
Чего моя нога хочет?» А она понимает, потому обучена этому, ну и, значит, сейчас в ноги мне.
Курицына.
Что ж это вы, сестрица, вдруг так заважничали! Хуже,
что ли, я вас?
Ты, матушка, погоди больно возноситься-то! Можно
тебе крылья-то и сшибить.
Курицына. Да ты-то
что! Взял голь, да и важничает. Али
ты воображаешь,
что на значительной помещице женился?
Краснов.
Что я воображаю — это мое дело, и не с твоим разумом его понимать. Значит, надо
тебе молчать.
Курицына. Мало ль
ты чего не любишь, так по
тебе и угождать! Ишь
ты какой грозный!
Ты на жену кричи, а на меня нечего: я
тебе не подначальная. У меня свой муженек хорош, есть кому командовать-то и без
тебя. Не я виновата,
что твоя жена по пустырям да по заулкам шляется да с молодыми господами по целым часам балясы точит.
Чего тебе хочется? меня с женой расстроить?
Ненавистно
тебе,
что я ее люблю?
Так знай
ты завсегда,
что я ее ни на кого не променяю.
Коли поверить
тебе,
что ж тогда делать?
А поверь я
тебе, так ведь,
чего боже сохрани, долго ли до греха-то!
После таких слов мне лучше
тебя, разлучницу, весь век не видать; я лучше от всей родни откажусь,
чем ваше ехидство переносить.
Краснов.
Что на
тебя пропасти нет! Шипишь
ты, как змея. Ужалить
тебе меня хотелось. Убирайся вон отсюда! Поди, говорят
тебе, а то до смерти убью.
Афоня.
Что ж, убей! Мне жизнь-то не больно сладка, да и жить-то недолго осталось. Только не будь
ты слеп! Не будь
ты слеп! (Уходит.)
Зайчиха. И, батюшка! Да мне
что! Я и видела, да не видала.
Ты проезжий, не здешний.
Бабаев (подвигается и обнимает Краснову одной рукой). Душенька, Танечка, ну, перестань!
Что ты так расплакалась! Ну, давай подумаем вдвоем, как помочь твоему горю.
Бабаев. Уж будто? А
что, если я увезу
тебя в деревню?
Бабаев. На время
тебя можно будет спрятать, так
что он и не найдет; а между тем с ним поторговаться.
Бабаев. Да и на
что тебе разбирать, мой ангел!
Ты обо мне-то не заботься!
Ты спроси у своего сердца,
что оно говорит
тебе! (Обнимает ее.)
Бабаев. Да ведь
ты мне, Таня, не веришь;
ты говоришь,
что я притворяюсь, а сама теперь спрашиваешь. А ну как я
тебя обману?
Из
чего мне
тебя обманывать.
Сердце мне говорит,
что никого еще я не любил так, как
тебя люблю.
Да я сейчас и докажу
тебе,
что это правда, и
ты сама со мной согласишься.
Я ведь не говорю
тебе,
что я никогда не видал женщин красивее
тебя, умнее.