Неточные совпадения
— Есть это немножко!.. Любим мы из себя представить чисто метущую метлу… По-моему-с, — продолжал он, откидываясь на задок кресел и, видимо, приготовляясь
сказать довольно длинную речь, — я чиновника долго к себе не возьму, не узнав в нем прежде человека; но, раз взяв его, я не буду считать его пешкой, которую можно и переставить и вышвырнуть
как угодно.
«На Петербургскую железную дорогу!» —
сказала она ему и затем, не дождавшись даже ответа, села к нему в сани и велела
как можно проворнее себя везти: нетерпение отражалось во всех чертах лица ее.
— Ах, да, вижу —
сказал,
как бы разбуженный от сна, князь и затем стал неловко отворять себе дверцы экипажа.
— Вот
как? —
сказала княгиня, немного краснея в лице. — Что ж, я очень рада буду тому.
«
Как вы глупо говорите!» —
сказала она ей в ответ и ушла после того из ее комнаты.
— А вот что медики-с,
скажу я вам на это!.. — возразил Елпидифор Мартыныч. — У меня тоже вот в молодости-то бродили в голове разные фанаберии, а тут
как в первую холеру в 30-м году сунули меня в госпиталь, смотришь, сегодня умерло двести человек, завтра триста, так уверуешь тут, будешь верить!
— А черт его знает, у кого он был! —
сказал с сердцем князь, и вообще,
как видно было, весь этот разговор начинал ему становиться скучным и неприятным.
Дело в том, что,
как князь ни старался представить из себя материалиста, но, в сущности, он был больше идеалист, и хоть по своим убеждениям твердо был уверен, что одних только нравственных отношений между двумя любящимися полами не может и не должно существовать, и хоть вместе с тем знал даже, что и Елена точно так же это понимает, но
сказать ей о том прямо у него никак не хватало духу, и ему казалось, что он все-таки оскорбит и унизит ее этим.
— Уверена в том! — подхватила Анна Юрьевна и захохотала. — Il me semble, que la princesse ne peut pas… [Мне кажется, что княгиня не может… (франц.).],
как это
сказать по-русски, владеть всем мужчиной.
— О, ma chere, quelle folie!.. [моя дорогая,
какое безумие! (франц.).]
Как будто бы какая-нибудь женщина может говорить так! Это все равно, что если бы кто
сказал, qu'il ne sait pas manger!.. [что он не умеет есть! (франц.).]
— Непременно
скажи, прошу тебя о том! — восклицала Елизавета Петровна почти умоляющим голосом. — Или вот что мы лучше сделаем! — прибавила она потом,
как бы сообразив нечто. — Чтобы мне никак вам не мешать, ты возьми мою спальную: у тебя будет зала, гостиная и спальная, а я возьму комнаты за коридором, так мы и будем жить на двух разных половинах.
— А тем, что… ну, решился провести этот день с женой. И
скажи прямо, серьезно,
как вон русские самодуры говорят: «Хочу, мол, так и сделаю, а ты моему нраву не препятствуй!». Досадно бы, конечно, было, но я бы покорилась; а то приехал, сначала хитрить стал, а потом, когда отпустили, так обрадовался,
как школьник, и убежал.
—
Скажите, пожалуйста!.. Но вы забыли,
как княгиня еще позволит вам это.
—
Как бы я желала, чтобы карета эта далеко-далеко и навсегда увезла нас из Москвы! —
сказала она.
А шутки в сторону, — продолжала она
как бы более серьезным тоном, —
скажите мне, был ли из русских князей хоть один настоящим образом великий человек, великий полководец, великий поэт, ученый, великий критик, публицист?..
— Барон приехал! —
сказал он
как можно более приветливым голосом.
— Ну, когда не может, так и сиди там себе! —
сказал князь резко, и вместе с тем очень ясно было видно, до
какой степени он сам хорошо сознавал, что ему следовало съездить к старушке, и даже желал того, но все-таки не мог этого сделать по известной уже нам причине.
— Странно, очень странно, —
сказал ему на это барон, в самом деле,
как видно, удивленный тем, что слышал.
—
Какая больная-с? —
сказал он ему.
Прежде всего он затребовал приличное количество миндальной эмульсин, а потом выписал для успокоения нервов лавровишневых капель и на всякий случай, авось чему-нибудь поможет, нукс-вомика [Нукс-вомик — чилибуха, южное растение, из семян которого изготовляют стрихнин и бруцин.]; затем, для приятного вкуса и против желчи, положил лимонного сиропу; кроме того, прописал невиннейший по содержанию, но огромной величины пластырь на печень и,
сказав,
как нужно все это употреблять, уселся против княгини.
Видимо, что она ожидала и желала, чтобы на эти слова ее Елпидифор Мартыныч
сказал ей, что все это вздор, одна только шалость со стороны князя, и Елпидифор Мартыныч понимал, что это именно княгиня хотела от него услышать, но в то же время, питая желание
как можно посильнее напакостить князю, он поставил на этот раз правду превыше лести и угодливости людям.
Всходя по лестнице Оружейной палаты, барон
сказал, показывая глазами на висевшие по бокам картины: «
Какая славная кисть!»
— Революционерные идеи,
как бы кто ни был с ними мало согласен, в вас имеют такую прекрасную проповедницу, что невольно им подчиняешься! —
сказал Елене барон.
—
Как это было глупо вчера с вашей стороны, — начал князь, — прислать вдруг горничную
сказать нам,
как школьникам, чтобы не шумели и тише разговаривали!..
—
Как не больна? — воскликнула княгиня с удивлением, — ты после этого какой-то уж жестокий человек!.. Вспомни твои поступки и пойми, что не могу же я быть здорова и покойна! Наконец, я требую, чтобы ты прямо мне
сказал, что ты намерен делать со мной.
— Вы боитесь огласки, которая, вероятно, и без того есть, —
сказала княгиня, — а вам не жаль видеть бог знает
какие мои страдания!
— Да, то есть муж мой, собственно, знал их хорошо, даже очень хорошо! — повторила г-жа Петицкая с какой-то странной усмешкою. — Он рассказывал мне,
как в молодости проиграл у них в доме три тысячи рублей, и не то что, знаете, проиграл, а просто был очень пьян, и у него их вытащили из кармана и
сказали потом, что он их проиграл!
Она не преминула сейчас же представить его князю, но тот и m-r Архангелову, так же,
как и Елпидифору Мартынычу, не
сказал ни слова и только молча поклонился ему.
— Неприятнее всего тут то, — продолжал князь, — что барон хоть и друг мне, но он дрянь человечишка; не стоит любви не только что княгини, но и никакой порядочной женщины, и это ставит меня решительно в тупик… Должен ли я
сказать о том княгине или нет? — заключил он, разводя руками и
как бы спрашивая.
— Все мужья на свете, я думаю, точно так же отзываются о своих соперниках! — проговорил
как бы больше сам с собою Миклаков. — А что,
скажите, княгиня когда-нибудь говорила вам что-нибудь подобное об Елене? — спросил он князя.
Старик просто не считал себя вправе беспокоить его сиятельство своим поклоном, так
как сей последний на вечере у себя не удостоил слова
сказать с ним, а между тем Елпидифор Мартыныч даже в настоящую минуту ехал, собственно, по делу князя.
—
Скажите,
какая редкость! — произнесла Анна Юрьевна с презрением. — Ну, давайте уж вашей осетрины и цыплят!
Прежде всего она предположила заехать за Миклаковым; но, так
как она и прежде еще того бывала у него несколько раз в номерах, а потому очень хорошо знала образ его жизни, вследствие чего, сколько ни была расстроена, но прямо войти к нему не решилась и предварительно послала ему
сказать, что она приехала.
— Ну, барыня, —
сказал он, подъезжая к Останкину, — за сто бы рублев не стал так гнать лошадь,
как для тебя это делал.
Прочитав это письмо, князь сделался еще более мрачен; велел
сказать лакею, что обедать он не пойдет, и по уходе его, запершись в кабинете, сел к своему столу, из которого, по прошествии некоторого времени, вынул знакомый нам ящик с револьвером и стал глядеть на его крышку,
как бы прочитывая сделанную на ней надпись рукою Елены.
— Может быть, я не спорю против того; но
как же, однако: вы беретесь, значит, и
скажете ей?
— И князь поручил мне
сказать вам, — говорил Миклаков с какой-то даже жестокостью, — что
как он ни дорожит вашим спокойствием, счастием, но возвратиться к прежнему чувству к вам он не может, потому что питает пылкую и нежную страсть к другой женщине!
—
Как вам
сказать, в чем… Каждое слово его показывает, что он человек умный.
— Хорошо-с, передам! —
сказал, опять засмеясь, Николя и очень,
как видно, довольный таким поручением. — У нас после того Катерина Семеновна была, — бухал он, не давая себе ни малейшего отчета в том, что он говорит и кому говорит. — «Что ж, говорит, спрашивать с маленькой начальницы, когда, говорит, старшая начальница то же самое делает».
— Чисто мое, и ни до кого оно не касается! —
сказала Анна Юрьевна; но в эту самую минуту судьба
как бы хотела смирить ее гордость и показать ей, что это вовсе не ее исключительно дело и что она в нем далеко не полновластна и всемогуща.
—
Как же не содержанкой? Мать мне сама призналась, что она получала от вас несколько месяцев по триста рублей серебром каждый, и я надеюсь, что деньги эти вы давали ей за меня, и она, полагаю, знала, что это вы платите за меня!..
Как же вы оба смели не
сказать мне о том?.. Я не вещь неодушевленная, которую можно нанимать и отдавать в наем, не спрашивая даже ее согласия!
— Речь идет о поэме А.С.Пушкина «Полтава» (1829).] у Пушкина
сказал: «Есть третий клад — святая месть, ее готовлюсь к богу снесть!» Меня вот в этом письме, — говорила Елена, указывая на письмо к Анне Юрьевне, — укоряют в вредном направлении; но, каково бы ни было мое направление, худо ли, хорошо ли оно, я говорила о нем всегда только с людьми, которые и без меня так же думали,
как я думаю; значит, я не пропагандировала моих убеждений!
— Вот
как!.. — произнес Миклаков, чтобы что-нибудь
сказать в ответ.
— Точно так же,
как и мужчины! —
сказала ему на это г-жа Петицкая.
— Потрудитесь, моя милая, теперь все,
какие у вас есть, ковры и одеяла постлать на пол, чтоб сделать его помягче, —
сказал он менее суровым голосом стоявшей в дверях горничной.
— Да ведь то-то после заплатит — к-ха!..
Как тоже он понял мои слова? Может быть, он думает, что я никогда не хочу с него брать денег… Нельзя ли вам этак, стороной, им
сказать: — «А что, мол, платили ли вы доктору? — Пора, мол, везде уж по истечении такого времени платят!»
— Ну, глупо! Другой раз вас ни на
какую практику с собой не приглашу! —
сказал Елпидифор Мартыныч.
—
Как, разве родила Лена? — воскликнула Елизавета Петровна, вспыхнув вся в лице, — того, чтобы даже ей не прислали
сказать, когда дочь родит, она уж и не ожидала!
— Съездите!.. — повторил еще раз ей Елпидифор Мартыныч. — Ну и спросите их, — продолжал он
как бы более шутливым голосом: — «А что, мол, кто у вас лечит?» Они
скажут, разумеется, что я.
— Я так нахожу, так хочу…
Какой прекрасный способ доказывать и убеждать! —
сказала насмешливо Елена. — Спросим, по крайней мере, Миклакова, — присовокупила она, — пусть он решит наш спор, и хоть он тоже с очень сильным старым душком, но все-таки смотрит посмелее тебя на вещи.