Неточные совпадения
Он как-то притворно-радушно поклонился дяде, взглянул на генерала и не поклонился ему; улыбнулся тетке (и улыбка его в этом случае
была гораздо добрее и искреннее), а потом, кивнув головой небрежно барону, уселся на один из отдаленных диванов, и лицо его вслед за тем приняло скучающее и недовольное выражение, так что Марья Васильевна не преминула
спросить его встревоженным голосом...
— Писем, ma chere [моя дорогая (франц.).], ни от кого не
было? —
спросил он ее довольно суровым голосом; слова: «ma chere», видимо, прибавлены
были, чтобы хоть сколько-нибудь смягчить тон.
— Кто
был у тебя во все это время? —
спросил князь после некоторого молчания и как бы пооживившись несколько.
— Совершеннейшее! — воскликнул князь, смотря на потолок. — А что, — продолжал он с некоторой расстановкой и точно не решаясь вдруг
спросить о том, о чем ему хотелось
спросить: — Анна Юрьевна ничего тебе не говорила про свою подчиненную Елену?.. — Голос у него при этом
был какой-то странный.
— А сами вы
будете дома? —
спросил ее протяжно князь.
— Знаете что? — начала она потом, прищуривая немного свои черные глаза, и с этим выражением лица
была очень хороша собою. — Я непременно хочу у вас
спросить об одной вещи: что, княгиня сердится на меня, что ли, за что-нибудь?
— Что ж, мы
будем еще читать? —
спросил он ее после довольно продолжительного молчания.
Он, видимо,
был сильно взволнован всей предыдущей сценой с Еленой и, приехав в клуб, прямо прошел в столовую, где
спросил себе бутылку портвейну и порцию рыбы, которой, впрочем, он ничего почти не съел, зато портвейн принялся
пить стакан за стаканом.
— Это с чего вам пришло в голову? —
спросил, сколько возможно насмешливым и даже суровым голосом, князь. Но если бы в комнате
было несколько посветлее, то Анна Юрьевна очень хорошо могла бы заметить, как он при этом покраснел.
День этот
был день рождения княгини, и она с детства еще привыкла этот день весело встречать и весело проводить, а потому поутру вошла в кабинет мужа с улыбающимся лицом и, поцеловав его,
спросила,
будет ли он сегодня обедать дома.
— Князь приказал вас
спросить, — доложил ей при этом управляющий, — как вам
будет угодно получать деньги на следующие месяцы: к вам ли их прикажете доставлять на дом или сами
будете жаловать к нам в контору для получения?
— Может
быть, это симптомы чего-нибудь? —
спросил князь.
— А ты
будешь ли ко мне каждый день ездить? —
спросила Елена.
— Я княгиню и
спрашивать не
буду, а скажу ей только, что мы переедем туда.
— Что же, она замужняя
была? —
спрашивала княгиня.
— Стало
быть, связь между ними очень близкая и прочная? —
спросила княгиня, все более и более теряясь и волнуясь.
— Законы
суть условия, которые люди, составившие известное общество, заключили между собой, чтобы жить вместе, — так?.. — пояснила Елена барону и вместе с тем как бы
спросила его.
— Так, стало
быть, ты в самом деле желаешь этого? —
спросила княгиня стремительно.
— Вы, однако, довольно серьезно
были больны? —
спросил он ее с участием.
— Будто только? —
спросил барон, устремляя на княгиню испытующий взгляд. — Будто вы не
были влюблены в вашего жениха?
Княгиня тоже молчала. Перебирая в душе своей все ощущения, она
спрашивала себя мысленно, нравится ли ей хоть сколько-нибудь барон, и должна
была сознаться, что очень мало; но, как бы то ни
было, она все-таки решилась продолжать с ним кокетничать.
— Кто же для нее кавалером
будет? Господин Иллионский разве? —
спросил князь.
— С кем же я
буду танцевать? —
спросил князь.
— Что ж, мне из-за этого и душить в себе чувство
было? —
спрашивала его Елена.
— Про нее, между прочим, рассказывают, — продолжала г-жа Петицкая, — и это не то что выдумка, а настоящее происшествие
было: раз она идет и встречает знакомого ей студента с узелком, и этакая-то хорошенькая, прелестная собой,
спрашивает его: «Куда вы идете?» — «В баню!» — говорит. — «Ну так, говорит, и я с вами!» Пошла с ним в номер и вымылась, и не то что между ними что-нибудь дурное произошло — ничего!.. Так только, чтобы показать, что стыдиться мужчин не следует.
— А Елена Николаевна
будет у вас? —
спросил Миклаков.
— Поняла, барыня! — отвечала краснощекая и еще более растолстевшая Марфуша. Несмотря на простоту деревенскую в словах, она
была препонятливая. — А что же, барыня, мне делать, как я князя не застану дома? —
спросила она, принимая письмо от Елизаветы Петровны и повязывая голову платочком.
— Но где же может
быть князь? —
спросила Елизавета Петровна, все более и более приходя в досаду на то, что Марфуша не застала князя дома: теперь он письмо получит, а приглашение, которое поручила ему Елизавета Петровна передать от себя, не услышит и потому бог знает чем все может кончиться.
—
Есть там полиция? —
спросила Елена.
После того он встал, пришел к Яру,
спросил себе
есть, но
есть, однако, ничего не мог; зато много
выпил и вслед за тем, как бы под влиянием величайшего нетерпения, нанял извозчика и велел ему себя проворнее везти обратно в Останкино, где подали ему письмо от Елены.
Миклаков между тем ходил взад и вперед по комнате. Выражение лица у него
было тоже какое-то недовольное; видно, что и у него на душе
было скверно, и, когда Елена поуспокоилась несколько, он
спросил ее...
— Вы, вероятно, у мужа
были? —
спросила она его.
— Какая статья? —
спросила Анна Юрьевна. Сама она никогда не читала никаких газет и даже чувствовала к ним величайшее отвращение вследствие того, что еще во время ее парижской жизни в одной небольшой французской газетке самым скандальным образом и с ужасными прибавлениями
была рассказана вся ее биография.
— Хорошо-с, передам! — сказал, опять засмеясь, Николя и очень, как видно, довольный таким поручением. — У нас после того Катерина Семеновна
была, — бухал он, не давая себе ни малейшего отчета в том, что он говорит и кому говорит. — «Что ж, говорит,
спрашивать с маленькой начальницы, когда, говорит, старшая начальница то же самое делает».
— А что
будет стоить все мое платье и белье? —
спросил Миклаков, гораздо более занятый своим туалетом, чем просвещением в России.
— Вы
будете иногда приходить ко мне? —
спросила на этот раз княгиня сама, смотря на него своим добрым взглядом.
Князь в радости своей не
спросил даже Елпидифора Мартыныча, что такое, собственно, он сделал с Еленой, а между тем почтенный доктор совершил над нею довольно смелую и рискованную вещь: он, когда Елена подошла к нему, толкнул ее, что
есть силы, в грудь, так что сна упала на пол, и тем поспособствовал ее природе!..
— Изволь,
спросим! — согласился князь и вследствие этого разговора в тот же день нарочно заехал к Миклакову и, рассказав ему все, убедительно просил его вразумить Елену, так что Миклаков явился к ней предуведомленный и с заметно насмешливой улыбкой на губах. Одет он
был при этом так франтовато, что Елена, несмотря на свое слабое здоровье и то, что ее занимал совершенно другой предмет, тотчас же заметила это и, подавая ему руку, воскликнула...
— Что такое начать? —
спросил ее Миклаков. — Чтобы все люди протестантами, что ли,
были?
— А когда же эта история
будет? —
спросил тот.
— А у вас трое
было детей? —
спросил ее князь ласково. Он очень уж благодарен
был Елизавете Петровне, что она принимала на себя крестинные хлопоты.
Когда Миклаков снова вернулся в залу, его
спросил дьякон своим густым и осиплым басом: [Вместо слов «его
спросил дьякон своим густым и осиплым басом»
было: «к нему сейчас же обратился отец дьякон».]
— Стало
быть,
есть нечто и даже, может
быть, несколько этих нечто, в чем вы сомневаетесь? —
спросил Миклаков.
«Князь, я думаю, очень этим доволен?» — хотела
было первоначально
спросить княгиня, но у ней духу не хватило, и она перевернула на другое...
— Вы
были больны? —
спросила его Петицкая.
— Но как же тут
быть, что делать? —
спрашивала его Елизавета Петровна.
Он перед тем только
спросил бутылку шампанского, которую хотел
было распить вместе с г-жой Петицкой, что и делал всегда обыкновенно в прежние маскарады; но та решительно отказалась, так что он всю бутылку принужден
был выпить один.
— Но что такое тут может
быть таинственного? —
спросила княгиня.
— Нет, уж и вы, пожалуйста, не
спрашивайте — к-ха!.. Я сказал вам по преданности моей, а вы меня и выдадите — к-ха!.. — начал
было упрашивать Елпидифор Мартыныч.
— А где вы вчера вечером
были? —
спросила княгиня, уставляя на него пристальный взгляд.