Неточные совпадения
Вся картина, которая рождается при этом в воображении автора, носит на себе чисто уж исторический характер: от деревянного, во вкусе итальянских вилл, дома остались теперь одни только развалины; вместо сада, в котором некогда
были и подстриженные деревья, и гладко убитые дорожки, вам представляются группы бестолково растущих деревьев; в левой стороне сада, самой поэтической, где прежде устроен
был «Парнас», в последнее время один аферист построил винный завод; но и аферист уж этот лопнул, и завод его
стоял без окон и без дверей — словом, все, что
было делом рук человеческих, в настоящее время или полуразрушилось, или совершенно
было уничтожено, и один только созданный богом вид на подгородное озеро, на самый городок, на идущие по другую сторону озера луга, — на которых, говорят, охотился Шемяка, — оставался по-прежнему прелестен.
Пашу всегда очень интересовало, что как это отцу не
было скучно, и он не уставал так долго
стоять на ногах.
На третьей стене предполагалась красного дерева дверь в библиотеку, для которой маэстро-архитектор изготовил
было великолепнейший рисунок; но самой двери не появлялось и вместо ее висел запыленный полуприподнятый ковер, из-за которого виднелось, что в соседней комнате
стояли растворенные шкапы; тут и там размещены
были неприбитые картины и эстампы, и лежали на полу и на столах книги.
— А ведь хозяин-то не больно бы, кажись, рачительный, — подхватила Анна Гавриловна, показав головой на барина (она каждый обед обыкновенно
стояла у Еспера Иваныча за стулом и не столько для услужения, сколько для разговоров), — нынче все лето два раза в поле
был!
— Нет, не то что места, а семена, надо
быть, плохи. Какая-нибудь, может, рожь расхожая и непросеянная. Худа и обработка тоже: круглую неделю у нее мужики на задельи
стоят; когда около дому-то справить!
Большой каменный дом Александры Григорьевны Абреевой
стоял в губернском городе в довольно глухом переулке и
был уже довольно в ветхом состоянии.
Отчего Павел чувствовал удовольствие, видя, как Плавин чисто и отчетливо выводил карандашом линии, — как у него выходило на бумаге совершенно то же самое, что
было и на оригинале, — он не мог дать себе отчета, но все-таки наслаждение ощущал великое; и вряд ли не то ли же самое чувство разделял и солдат Симонов, который с час уже пришел в комнаты и не уходил, а, подпершись рукою в бок,
стоял и смотрел, как барчик рисует.
Работа Плавина между тем подвигалась быстро; внимание и удовольствие смотрящих на него лиц увеличивалось. Вдруг на улице раздался крик. Все бросились к окну и увидели, что на крыльце флигеля, с удивленным лицом,
стояла жена Симонова, а посреди двора Ванька что-то такое кричал и барахтался с будочником. Несмотря на двойные рамы, можно
было расслышать их крики.
Посредине сцены
стоял огромный куст, подпертый сзади палками; а вверху даже и понять
было невозможно всех сцеплений.
— В длину сцена
будет, — продолжал неторопливо Плавин, — для лесных декораций и тоже чтоб
стоять сзади, сажени четыре с половиной…
— Василий Мелентьич, давайте теперь рассчитаемте, что все
будет это
стоить: во-первых, надобно поднять сцену и сделать рамки для декораций, положим хоть штук четырнадцать; на одной стороне
будет нарисована лесная, а на другой — комнатная; понимаешь?
Павел начал
петь свои арии с чувством, но заметно уклоняясь от всяких законов музыки, так что Видостан неоднократно ему кричал: «
Постойте, барин,
постойте — куда ушли?» Маленький Шишмарев, как канареечка, сразу же и очень мило пропел все, что ему следовало.
— Еще как!.. Мне mademoiselle Травайль, какая-нибудь фигурантка, двадцать тысяч
стоила… Maman так этим огорчена
была и сердилась на меня; но я, по крайней мере, люблю театр, а Утвинов почти никогда не бывал в театре; он и с madame Сомо познакомился в одном салоне.
В переднем углу комнаты
стоял киот с почерневшими от времени образами, а в другом углу помещался шкафчик с пустым, тусклым карафином, с рюмкой, у которой подножка
была отбита и заменена широкой пробкой, с двумя-тремя стаканами и несколькими чашками.
На окне
стояла заплеснелая чернильница, в которую воткнуто
было засушенное и обгрызанное перо.
— И то сяду, — сказал тот, сейчас же садясь. — Стар ныне уж стал; вот тоже иной раз по подряду куда придешь —
постоишь маненько и сядешь. «Нет-мо, баря,
будет;
постоял я перед вами довольно!..»
— Нет, ты погоди,
постой! — остановил его снова Макар Григорьев. — Барин теперь твой придет, дожидаться его у меня некому… У меня народ день-деньской работает, а не дрыхнет, — ты околевай у меня, тут его дожидаючись; мне за тобой надзирать некогда, и без тебя мне, слава тебе, господи,
есть с кем ругаться и лаяться…
Новая, навощенная и — вряд ли не солдатскими руками — обитая мебель; горка с серебром, накупленным на разного рода экономические остатки; горка другая с вещами Мари, которыми Еспер Иваныч наградил ее очень обильно, подарив ей все вещи своей покойной матери; два — три хорошеньких ковра, карселевская лампа и, наконец, столик молодой с зеркалом, кругом которого на полочках
стояли духи; на самом столе
были размещены: красивый бювар, перламутровый нож для разрезания книг и черепаховый ящик для работы.
Заморив наскоро голод остатками вчерашнего обеда, Павел велел Ваньке и Огурцову перевезти свои вещи, а сам, не откладывая времени (ему невыносимо
было уж оставаться в грязной комнатишке Макара Григорьева), отправился снова в номера, где прямо прошел к Неведомову и тоже сильно
был удивлен тем, что представилось ему там: во-первых, он увидел диван, очень как бы похожий на гроб и обитый совершенно таким же малиновым сукном, каким обыкновенно обивают гроба; потом, довольно большой стол, покрытый уже черным сукном, на котором лежали: череп человеческий, несколько ручных и ножных костей, огромное евангелие и еще несколько каких-то больших книг в дорогом переплете, а сзади стола, у стены,
стояло костяное распятие.
M-me Гартунг
была сердита на Замина и Петина за то, что они у нее около года
стояли и почти ни копейки ей не заплатили: она едва выжила их из квартиры.
— Не толще, чем у вашего папеньки. Я бочки делаю, а он в них вино сыропил, да разбавлял, — отвечал Макар Григорьев, от кого-то узнавший, что отец Салова
был винный откупщик, — кто почестнее у этого дела
стоит, я уж и не знаю!.. — заключил он многознаменательно.
Все повернули назад. В перелеске m-lle Прыхина опять с каким-то радостным визгом бросилась в сторону: ей, изволите видеть, надо
было сорвать росший где-то вдали цветок, и она убежала за ним так далеко, что совсем скрылась из виду. M-me Фатеева и Павел, остановившись как бы затем, чтобы подождать ее, несколько времени молча
стояли друг против друга; потом, вдруг Павел зачем-то, и сам уже не отдавая себе в том отчета, протянул руку и проговорил...
Для дня рождения своего, он
был одет в чистый колпак и совершенно новенький холстинковый халат; ноги его, тоже обутые в новые красные сафьяновые сапоги,
стояли необыкновенно прямо, как
стоят они у покойников в гробу, но больше всего кидался в глаза — над всем телом выдавшийся живот; видно
было, что бедный больной желудком только и жил теперь, а остальное все
было у него парализовано. Павла вряд ли он даже и узнал.
— Погодите,
постойте! — перебил его Павел. —
Будем говорить еще откровеннее. С этою госпожою, моею землячкою, которая приехала сюда в номера… вы, конечно, догадываетесь, в каких я отношениях; я ее безумно люблю, а между тем она, зная меня и
бывши в совершенном возрасте, любила другого.
В зале
стояла мебель из гостиной, в гостиной — из залы; на нескольких стульях
было разбросано платье и валялись на полу сапоги; на столе
стоял чайный прибор и недоеденный кусок ростбифа.
— Чего — кровным трудом, — возразил Макар Григорьев, — я ведь не то что от пищи али от содержания своего стану отрывать у себя и давать вам; это еще
постой маненько: я сам охоч в трактир ходить, чай и водку
пить; а это у меня лежалые деньги в ломбарде хранятся.
Ты знаешь, друг мой, самолюбивый мой характер и поймешь, чего мне это
стоило, а мать между тем заставляла, чтобы я
была весела и любезна со всеми бывшими у нас в доме молодыми людьми.
— Слушаю-с, — отвечал тот и только что еще вышел из гостиной, как сейчас же, залпом, довольно горячий пунш влил себе в горло, но этот прием, должно
быть, его сильно озадачил, потому что, не дойдя до кухни, он остановился в углу в коридоре и несколько минут
стоял, понурив голову, и только все плевал по сторонам.
Сам Вихров целые дни ходил в щеголеватом, на беличьем меху, халате: дом
был довольно холодноват по своей ветхости, а зима
стояла в самом разгаре.
Вследствие этого Иван
был в меланхолическом и печальном настроении. Когда он
стоял у барина за стулом с тарелкой, а горничная в это время находилась в буфете, он делал какое-то глупое, печальное лицо, поднимал глаза вверх и вздыхал; Груня, так звали горничную, видеть этого равнодушно не могла.
Стоя у себя в кабинете, он представил каждую сцену в лицах; где
была неясность в описаниях, — пояснил, что лишнее
было для главной мысли — выкинул, чего недоставало — добавил, словом, отнесся к своему произведению сколько возможно критически-строго и исправил его, как только умел лучше!
Герой мой оделся франтом и, сев в покойный возок, поехал в собрание. Устроено оно
было в трактирном заведении города; главная танцевальная зала
была довольно большая и холодноватая; музыка
стояла в передней и, когда Вихров приехал, играла галоп. У самых дверей его встретил, в черном фраке, в белом жилете и во всех своих крестах и медалях, старик Захаревский. Он нарочно на этот раз взялся
быть дежурным старшиной.
Толстый голова, препочтенный, должно
быть, купец,
стоял около разлитого по стаканам шампанского.
Посредине улицы
стояли девки и бабы в нарядных, у кого какие
были, сарафанах; на прилавках сидели старики и старухи.
Она
была огромная; перила на гати ее почему-то выкрашены
были государственным цветом, как красятся будки и казенные мосты; около нее
стояли две телеги, а около телеги две молоденькие бабенки.
Подходя к самому монастырю, путники наши действительно увидели очень много монахов в поле; некоторые из них в рубашках, а другие в худеньких черных подрясниках — пахали; двое севцов сеяло, а рыжий монах, в клобуке и подряснике поновее, должно
быть, казначей,
стоял у телеги с семянами.
Трапеза происходила в длинной комнате, с священною живописью на стенках; посредине ее
был накрыт грубой скатертью стол; перед каждым монахом
стоял прибор, хлеб и ставец с квасом.
Хозяин
был в кабинете и
стоял у своего письменного стола в щегольском расстегнутом мундирном сюртуке, в серо-синих с красными лампасами брюках и в белом жилете. Белый серебряный аксельбант красиво болтался у него на груди.
— Господин министр, — начал он, сам
стоя и не сажая Вихрова, — поручил мне вам передать: в какую губернию вы желаете
быть отправлены и определены на службу?
— Выпьемте, а то обидится, — шепнул Миротворский Вихрову. Тот согласился. Вошли уже собственно в избу к Ивану Кононову; оказалось, что это
была почти комната, какие обыкновенно бывают у небогатых мещан; но что приятно удивило Вихрова, так это то, что в ней очень
было все опрятно: чистая
стояла в стороне постель, чистая скатерть положена
была на столе, пол и подоконники
были чисто вымыты, самовар не позеленелый, чашки не загрязненные.
Ты помнишь, какой тонкий критик
был Еспер Иваныч, а он всегда говорил, что у нас актерам дают гораздо больше значения, чем они
стоят того, и что их точно те же должны
быть отношения к писателю, как исполнителя — к композитору; они ничего не должны придумывать своего, а только обязаны стараться выполнить хорошо то, что им дано автором, — а ты знаешь наших авторов, особенно при нынешнем репертуаре.
Парень
стоял все время, отвернувшись от трупа, и, кажется, даже старался не слышать того, что читают. Доктор непременно потребовал, чтобы все мужики дали правые руки для доверия в рукоприкладстве тому же корявому мужику: он, кроме важности,
был, как видно, и большой формалист в службе.
Село Учня
стояло в страшной глуши. Ехать к нему надобно
было тридцативерстным песчаным волоком, который начался верст через пять по выезде из города, и сразу же пошли по сторонам вековые сосны,
ели, березы, пихты, — и хоть всего еще
был май месяц, но уже целые уймы комаров огромной величины садились на лошадей и ездоков. Вихров сначала не обращал на них большого внимания, но они так стали больно кусаться, что сейчас же после укуса их на лице и на руках выскакивали прыщи.
Баранины, говядины, муки всякой, крупы, из лавок что ни
есть сластей разных, потому
постой военный — нельзя иначе: от начальства даже
было позволение, чтобы делали все это.
— Здесь ведь Учней много. Не одно это село так называется — это вот Учня верхняя, а
есть Учня нижняя и
есть еще Учня в Полесье, смотря на каком месте селенье
стоит, на горе или в лесу.
Это звонили на моленье, и звонили в последний раз; Вихрову при этой мысли сделалось как-то невольно стыдно; он вышел и увидел, что со всех сторон села идут мужики в черных кафтанах и черных поярковых шляпах, а женщины тоже в каких-то черных кафтанчиках с сборками назади и все почти повязанные черными платками с белыми каймами; моленная оказалась вроде деревянных церквей, какие прежде строились в селах, и только колокольни не
было, а вместо ее
стояла на крыше на четырех столбах вышка с одним колоколом, в который и звонили теперь; крыша
была деревянная, но дерево на ней
было вырезано в виде черепицы; по карнизу тоже шла деревянная резьба; окна
были с железными решетками.
В самой моленной Вихров увидел впереди, перед образами, как бы два клироса, на которых
стояли мужчины, отличающиеся от прочих тем, что они подпоясаны
были, вместо кушаков, белыми полотенцами.
Посреди моленной
был налой, перед которым
стоял мужик тоже в черном кафтане, подпоясанном белым кушаком.
Народ в самом деле
был в волнении: тут и там
стояли кучки, говорили, кричали между собою. Около зарубившегося плотника
стояли мужики и бабы, и последние выли и плакали.
— Послушайте, братцы, — произнес Вихров, переставая работать и несколько приходя в себя от ударившей его горячки в голову, — я должен
буду составить протокол, что я ломал все сам и что вы мне не повиновались; к вам опять пришлют войско на
постой, уверяю вас!