Неточные совпадения
— А что потом
будет? Бедному офицеру, ваше превосходительство, служить промеж богатых тяжело,
да и просто невозможно!
—
Да так, братец, что!.. Невелико счастье
быть военным. Она, впрочем, говорит, чтобы в гвардии тебе служить, а потом в флигель-адъютанты попасть.
—
Да он разве велел? — спросила
было та.
Они оба обыкновенно никогда не произносили имени дочери, и даже, когда нужно
было для нее посылать денег, то один обыкновенно говорил: «Это в Спирово надо послать к Секлетею!», а другая отвечала: «
Да, в Спирово!».
— Театр? — повторил тот. —
Да гляче бы; только чтобы генеральша не рассердилась… — В тоне голоса его
была слышна борьба: ему и хотелось очень барчиков потешить, и барыни он боялся, чтобы она не разгневалась на него за залу.
— Теперь-с, станем размеривать, — начал Плавин, — для открытой сцены сажени две,
да каждый подзор по сажени?.. Ровно так
будет!.. — прибавил он, сосчитав шагами поперек залы.
—
Да это что же?.. Все равно! — отвечал jeune-premier, совершенно не поняв того, что сказал ему Николай Силыч: он
был малый красивый, но глуповатый.
— Грешник, мучимый в аду! — обратился к нему Николай Силыч. — Ты давно уже жаждешь и молишь: «
Да обмочит кто хотя перст единый в вине и даст мини пососати!» На,
пей и лакай! — прибавил он, изготовляя и пододвигая к приятелю крепчайший стакан пунша.
—
Да там зачем же? — отозвался
было Насосыч.
— Нет-с, не
был,
да и не пойду! — сказал Павел, а между тем слова «l'homme d'occasion» неизгладимыми чертами врезались в его памяти.
—
Да, может
быть, — отвечал Еспер Иваныч, разводя в каком-то раздумьи руками. — А вы как ваше время проводите? — прибавил он с возвратившеюся ему на минуту любезностью.
—
Да что же у вас, жених, что ли, там какой
есть, который вам нравится?
—
Да, так, для формы только
буду, — отвечал тот.
Особенно на Павла подействовало в преждеосвященной обедне то, когда на средину церкви вышли двое, хорошеньких, как ангелы, дискантов и начали
петь: «
Да исправится молитва моя, яко кадило пред тобою!» В это время то одна половина молящихся, то другая становится на колени; а дисканты все продолжают
петь.
«
Да, нелегко мне выцарапаться из моей грязи!» — повторял он мысленно, ходя по красному двору и глядя на поля и луга, по которым он когда-то так весело бегал и которые теперь ему
были почти противны!
—
Да, он всегда желал этого, — произнес, почти с удивлением, Постен. — Но потом-с!.. — начал он рассказывать каким-то чересчур уж пунктуальным тоном. — Когда сам господин Фатеев приехал в деревню и когда все мы — я, он, Клеопатра Петровна — по его же делу отправились в уездный город, он там, в присутствии нескольких господ чиновников,
бывши, по обыкновению, в своем послеобеденном подшефе, бросается на Клеопатру Петровну с ножом.
— Весь он у меня, братец, в мать пошел: умная ведь она у меня
была, но тоже этакая пречувствительная и претревожная!.. Вот он тоже маленьким болен сделался; вдруг вздумала: «Ай, батюшка, чтобы спасти сына от смерти, пойду сама в Геннадьев монастырь пешком!..» Сходила, надорвалась,
да и жизнь кончила, так разве бог-то требует того?!
—
Да ведь всему же, братец,
есть мера; я сам человек печный, а ведь уж у них — у него вот и у покойницы, — если заберется что в голову, так словно на пруте их бьет.
— Надо
быть, что вышла, — отвечал Макар. — Кучеренко этот ихний прибегал ко мне; он тоже сродственником как-то моим себя почитает и думал, что я очень обрадуюсь ему: ай-мо, батюшка, какой дорогой гость пожаловал;
да стану ему угощенье делать; а я вон велел ему заварить кой-каких спиток чайных, дал ему потом гривенник… «Не ходи, говорю, брат больше ко мне, не-пошто!» Так он болтал тут что-то такое, что свадьба-то
была.
—
Да так, потому она
была барыня настоящая, христианка… из роду тоже настоящего, хорошего, богатого.
—
Да помилуйте, Макар Григорьич за что-то хочет меня бить и сечь. «Я, говорит, и без барина
буду тебя драть, когда хочу!»
— Да-с, недурно, — подтвердил и Неведомов. — Шекспир
есть высочайший и, в то же время, реальнейший поэт — в этом главная сила его!
— А, это уж, видно, такая повальная на всех! — произнес насмешливо Салов. — Только у одних народов, а именно у южных, как, например, у испанцев и итальянцев, она больше развивается, а у северных меньше. Но не в этом дело: не
будем уклоняться от прежнего нашего разговора и станем говорить о Конте. Вы ведь его не читали? Так,
да? — прибавил он ядовито, обращаясь к Неведомову.
Он тарелочку съел
было,
да и —
будет.
— Не толще, чем у вашего папеньки. Я бочки делаю, а он в них вино сыропил,
да разбавлял, — отвечал Макар Григорьев, от кого-то узнавший, что отец Салова
был винный откупщик, — кто почестнее у этого дела стоит, я уж и не знаю!.. — заключил он многознаменательно.
—
Да так, кое-кто из знакомых играют в шашки, а у меня их не
было; вот я их и приобрел.
Мы с братом, так как нечего делать
было нынче вечером, взяли
да и приехали.
—
Да, прекрасно, но надобно, чтобы одно при другом
было. Нельзя же, чтоб столица
была без извозчиков! Мы с братом взяли дрожки здешние, и едва живые приехали сюда.
—
Да они завтра и не станут
есть говядины, потому что — пост, — проговорил полковник, совершенно опешенный этим монологом сына.
— Главное, каши гречневой, — повторил Павел, —
да чтобы и мужикам задельным то же самое
было выдано.
—
Пьют,
да все, видно, поумней и поскладней твоего, не так уже очень безобразно, — проговорила становая.
— Не
пьет, как денег нет,
да и кочерги Петра Матвеича побаивается.
«Примите мое глубочайшее высокопочитание!» — так что я, наконец, говорю ему: «Мой милый, то, что глубоко, не может
быть высоко!..» Ах,
да, полковник! — прибавил вдруг Коптин, обращаясь уже прямо к Михайлу Поликарповичу.
— Дурно-с вы делаете! — произнес Александр Иванович. — У нас еще Владимир, наше красное солнышко, сказал: «Руси
есть веселие пити!» Я не знаю — я ужасно люблю князя Владимира. Он ничего особенно путного не сделал, переменил лишь одно идолопоклонство на другое, но — красное солнышко,
да и только!
—
Были у нас в городе вольтижеры, — говорила она ему, — только у них маленький этот мальчик, который прыгает сквозь обручи и сквозь бочку, как-то в середину-то бочки не попал, а в край ее головой ударился,
да так как-то пришлось, что прямо теменным швом: череп-то весь и раскололся, мозг-то и вывалился!..
— Вот-с, как это
было, — начал Михаил Поликарпович, — не полковник, а майор подошел к ней, и только
было наклонился, чтобы руку ей подать и отвести в карету, она выхватила из-под фартука кинжал
да и пырнула им его.
—
Да, вот на это они тоже мастерицы: мужу как раз глаза выцарапают, — это их дело! — подхватил полковник. Вообще он
был о всех женщинах не слишком высокого понятия, а об восточных — и в особенности.
— Ну,
да поворотов как не
быть —
есть. Главная причина тут лес Зенковский, верст на пятнадцать идет; грязь там, сказывают, непроходимая.
—
Да теперь пошто! Пусть еще погуляют и
поедят, — возражал ему кучер.
—
Да что ж из этого? Хоть бы двадцать их
было.
— Ничего я его не убедила… Он последнее время так стал
пить, что с ним разговаривать даже ни о чем невозможно
было, — я взяла
да и уехала!..
—
Да, не измените! — произнесла она недоверчиво и пошла велеть приготовить свободный нумер; а Павел отправил Ивана в гостиницу «Париж», чтобы тот с горничной Фатеевой привез ее вещи. Те очень скоро исполнили это. Иван, увидав, что горничная m-me Фатеевой
была нестарая и недурная собой, не преминул сейчас же начать с нею разговаривать и любезничать.
— Так уж случилось; черт, видимо, попутал, — произнесла Анна Ивановна и развела ручками, — тот грустный такой
был да наставления мне все давал; а этот все смешил… вот и досмешил теперь… хорошо сделал?
—
Да, но это название ужасно глупое; они
были политеисты, то
есть многобожники, тогда как евреи, мы, христиане, магометане даже — монотеисты, то
есть однобожники. Греческая религия
была одна из прекраснейших и плодовитейших по вымыслу; у них все страсти, все возвышенные и все низкие движения души олицетворялись в богах; ведь ты Венеру, богиню красоты, и Амура, бога любви, знаешь?
—
Да,
были прехорошенькие, — отвечала Фатеева.
—
Был, брат, я у этих господ; звали они меня к себе, — сказал Замин, — баря добрые; только я вам скажу, ни шиша нашего простого народа не понимают: пейзанчики у них все в голове-то, ей-богу, а не то, что наш мужичок, — с деготьком
да луком.
—
Да, это
была какая-то попытка, — отвечал, в свою очередь, не без важности Плавин.
—
Да ведь, это что же, — вмешался в разговор, слегка покраснев, Замин, — у меня
есть троюродный брат, моложе меня — и уж секретарем теперь.
— Представь, пожалуйста, как различные господа входят в церковь и начинают молиться.
Да чтоб побольше франтов
было!
— Я
буду, по возможности, избегать этой низшей братии, — сказал с улыбкою Неведомов. —
Да теперь к чему и сам-то гожусь! — почти воскликнул он.